– У меня не проходит чувство, будто где-то я вас видел, – сказал он. – Да, да, точно видел!
– Похожих людей полно, – пожала плечами Зоя.
– Не скажите. И видел я вас недавно...
– Да какая разница? Мало ли где мы могли встретиться.
– По телевизору! – воскликнул он, вызвав усмешку у Зои. Ее идеал мужчины – сдержанный и уверенный в себе человек, не позволяющий себе эмоциональных всплесков. – Я не прав?
– Правы, – не стала отрицать она. – Ну и что?
– Я вас смутил? Зря. Человек публичной профессии должен быть готов к узнаванию, восторгам, поклонению. И не говорите, что вам это не нравится.
– Мне не нравится.
– Вы, кажется, автор фильма «Мачеха»?
– О, какая хорошая у вас память, – насторожилась она и сняла колпачок с баллончика.
– Не жалуюсь. Я включил телевизор случайно, обычно не смотрю местные программы. Попал на начало, и мне понравилось. Только история грязноватая.
– А мы, журналисты, любим грязные истории, – задиристо сказала Зоя. – Кстати, вот и кинотеатр, теперь сворачивайте направо.
– Вы колючая, – добродушно улыбнулся Аристарх, сворачивая.
– А еще у меня скверный характер, – поставила его в известность Зоя. – Опять направо.
– Скажите, а что за продолжение ждет нас, зрителей? Мне показалось, ваша история все же будет иметь завершение.
Он не случайно интересуется, подумала Зоя. Жалость снова ее подвела, как бы вообще не завела в... тупой угол.
– Я не знаю, какое будет продолжение, – сказала она. – Вы же смотрели, там ясно сказано: расследование.
Черт бы побрал заказчика с его расследованием, которое он явно сам сначала провел!
– Позвольте вам не поверить, – рассмеялся спутник. – Вы делали фильм, обещали продолжение и не знаете, о чем оно будет?
– Не знаю. Вот нужная вам улица, а по обеим сторонам дома, потом найдете свой номер. Теперь поворачивайте и везите меня домой. Сначала назад до кинотеатра.
– Спасибо, без вас я бы точно запутался.
Аристарх развернулся и всю обратную дорогу расспрашивал о работе Зои. Она отвечала с неохотой, мечтая поскорей выбраться из машины. Привез он ее к самому подъезду и вдруг... Зоя чего-то подобного ждала, посему была готова. Он подался корпусом к ней, протянул руку вперед, словно хотел... Неизвестно, что он там хотел, но Зоя сунула ему в рожу баллончик и выпустила взбитые сливки, не жалея содержимого баллончика. Потом начала дергать дверцу. Но она не открывалась!
– Вы что! – воскликнул мужчина, освобождая глаза от сливочной пены. – Рехнулись?
– А какого черта вам надо? Чего вы протягиваете руки? – зашипела Зоя. – Думали, я совсем дура? Сяду к незнакомому мужчине и не позабочусь о безопасности? Почему дверца не открывается? Выпустите меня!
– Замолчите! – гаркнул Аристарх. – Я и хотел вас выпустить. Руку протянул, чтоб открыть дверцу. Замок заедает, я же говорил. Вот ненормальная...
Он достал платок и вытирался, Зоя же, оценив как бы со стороны свой поступок, видя мужчину – всего во взбитых сливках, словно он торт, начала безудержно хохотать. Вот ситуация-то!
– Вам смешно? – прорычал мужчина. – Вы сумасшедшая! Обороняться она надумала... Отодвиньтесь! – Он попытался открыть дверцу, опасливо протянув к ней руку. – Все. Заблокирована. Вы испортили замок. Не надо было дергать!
– А вам надо было предупредить, что ваш драндулет нельзя трогать руками, – прорычала в ответ Зоя.
– Еще и хамит... – буркнул он, выбираясь наружу. Аристарх начал сбрасывать с шеи хлопья пены, чертыхаясь. – Испортила мне одежду, черт. Как я теперь явлюсь в гости в таком виде? Точно ненормальная. А еще журналистка, в телевизоре сидит... Никакой культуры!
Зоя выбралась через дверцу водителя, взяла с заднего сиденья пакеты и снова рассмеялась – уж больно вид у мужчины был потешный и жалкий. Но, к счастью, неопасный.
– Ладно, – сказала она. – Идемте, приведу вашу одежду в порядок.
– А вы меня окончательно не прикончите?
– Если будете вести себя прилично, останетесь живы, – пообещала Зоя, идя к подъезду. Оглянулась, он стоял, как столб. – Ну, что же вы? А то передумаю.
Аристарх забрал у нее пакеты. Поднимаясь на этаж, ворчал себе под нос, а у нее никаких угрызений совести близко не ночевало.
– Ванная там, – указала она на дверь. – Полотенца чистые, выбирайте любое.
Неожиданный гость заперся, будто опасался, что хозяйка станет подсматривать, а Зоя, решив загладить вину, вскипятила чайник, приготовила кофе. Вскоре Аристарх умылся, вышел, в ванную зашла Зоя, замыла его одежду, а потом начала сушить ее утюгом. Надутый Аристарх сидел на диване, пил кофе и не разговаривал. Зоя поглядывала на него и посмеивалась, вспоминая свою выходку.
– Как кофе? – решила она сделать шаг к примирению, хотя вообще-то этот Аристарх был ей до лампочки.
– Спасибо, хреновый, – буркнул он, не взглянув на нее. – Вы всех людей обливаете жирной пеной?
– Нет, только избранных. Кстати, я заглаживаю свою вину в буквальном смысле – утюгом, а вы все злитесь.
– Еще бы не злиться! У вас не все дома.
– Вот ваша рубашка. – Зоя бросила ее на диван. – Сейчас пиджак приведу в порядок и можете ехать к своим приятелям. Должна сказать, вы тоже не слишком-то вежливый.
– Побывали бы в моей шкуре... В следующий раз я оболью вас пеной.
– Надеюсь, такого случая не представится.
Зоя заканчивала гладить лацканы пиджака, как вдруг позвонили. Она сняла трубку и услышала:
– Детка, никаких Мурок!
Затем раздались гудки. Зоя положила трубку, вернулась к гладильной доске, но, взявшись было за утюг, тут же снова поставила его. Набрала номер телефонного узла:
– Мне только что звонили, я бы хотела знать с какого номера.
– Минуточку, – сказала телефонистка. Пауза была недолгой. – Звонили с сотового, номер не определен.
– Как не определен? – возмутилась Зоя. – У вас же цифровая связь!
– Номер не определен, – повторила телефонистка и отключилась.
Зоя в сердцах кинула трубку, хотя та ни в чем не виновата, скрестила руки на груди. Это уже совсем не смешно и даже наоборот. О Мурке знает только заказчик... Ах, нет, не только, еще та женщина, позвонившая на студию. Зоя сама сказала ей, о чем будет второй фильм, значит, с ее подачи и исходят угрозы. «Никаких Мурок» – конечно же, это именно угроза.
– Поклонники одолевают? – съехидничал Аристарх, собственноручно доглаживая пиджак.
– Угу, – задумчиво произнесла Зоя, потом очнулась. – Вам бы таких поклонников. Давайте утюг.
– Я уж сам закончу. А то вы, чего доброго, спалите мне пиджак. Кстати, галстук придется выкинуть, он не подлежит восстановлению. Между прочим, галстук итальянский, такой я не найду в этой вашей дыре.
– Я же извинилась, объяснила... – окрысилась Зоя.
– Да? Что-то я не слышал никаких извинений. Наверное, от вашей пены оглох.
– Вы уже надоели мне своим занудством! Зудите, зудите... Как вас жена терпит?
– Меня терпеть нет нужды, – одеваясь, бубнил он. – А вот вы останетесь в старых девах из-за своего отвратительного характера. До свидания.
– Прощайте. Надеюсь больше никогда не увидеть вас.
– Я тоже.
Хлопнула дверь. Слава богу, избавилась! Зоя плюхнулась на диван, закурила и стала решать, как ей быть. Ну, в Киев-то она поедет, завтра рано утром поезд. Теперь и самой интересно, что там за Мурка такая, которой кто-то боится.
– А фильм делать не буду, – сказала вслух. – На фиг мне помирать в этой нашей дыре!
Зоя шла по Киеву, почти не глядя по сторонам. В затылке засел страх: что будет, когда она вернется? Брела сейчас за Эльзаманом, ничего не видя, а постоянно думая об угрозах. А что, время у нас варварское, мочат банкиров и бизнесменов, политиков и бандитов, известных журналистов тоже. Замочить рядовую журналистку ничего не стоит. Даже искать не будут, назовут убийство мелким хулиганством и дело закроют...
– Ты обет молчания дала? – прервал Эльзаман ее ужасающие мысли.
– Я? С чего ты взял?
– Не слышу: «Ах! Ух! Красотища!»
– Холодно, – нашла отговорку Зоя.
– Старуха, ты совсем того? Холодно было в Финляндии, а здесь... почти тропики. Давай, рассказывай, почему у тебя лицо, будто ты идешь с убийцей?
– Глупости. Я обдумываю новый фильм...
– Чего его обдумывать? Ты же не знаешь, о чем пойдет речь. Стоп, старуха, мы прибыли. – Он поправил лямки сумки на плече. – Эх, тяжел ты удел оператора... Нам в этот подъезд. Гляди-ка, кода нет... Вот когда я стану ведущим оператором страны, буду приезжать на съемку, а там мне все поставят и приготовят... Камеры в Москве мечта, по рельсам ездят, а ты сидишь и выбираешь ракурс...
– В Москву собираешься?
– Поступать буду в институт кинематографии. В нынешнем году. Пришли.
– Ты сейчас мне сказал и забудь. Больше рта ни с кем не открывай на эту тему. Наш шеф не терпит, когда мечтают вылететь из его скворечника, – предупредила Зоя, нажимая на кнопку звонка.
Дверь открыла женщина лет пятидесяти, тучная, но с приятным лицом и печальными глазами.
Дверь открыла женщина лет пятидесяти, тучная, но с приятным лицом и печальными глазами.
– Извините за беспокойство, – сказала Зоя. – Мы приехали издалека к Устину Прохоровичу Бабакину.
– А его нет...
– Когда будет?
– Мой отец умер. Недавно.
– Простите... – повесила нос Зоя. – Извините.
Она повернулась, чтобы уйти, но женщина остановила ее:
– Подождите, девушка. Откуда вы приехали?
– Из России.
– А, так это для вас отец оставил тетрадь?
– Для меня? – изумилась Зоя.
– Он сказал, что за тетрадью должны приехать из России.
– Не стану вас обманывать, – сказала Зоя, – но о тетради я ничего не знаю.
– Зачем же вы тогда приехали?
– Он должен был рассказать о Мурке.
– Заходите.
Эльзаман заставил ее сказать в камеру несколько слов. Зоя не хотела, но он настоял, мотивируя:
– Жертва Каракурта нас с потрохами схавает, а кости выплюнет.
– Она не главный редактор, – возразила Зоя.
– У нас все три жены главные. Должен же я оправдать свою поездку! «Петличку» прицепи.
«Петличка» – микрофон, который обычно цепляют на одежду. Зоя выбрала место возле дома, держа толстую тетрадь в руках, начала говорить в камеру:
– Мы находимся в древнейшем городе нашей страны Киеве...
– Старуха, ты загнула, – перебил Эльзаман. – Киев уже давно не в нашей стране. Точно: ты какая-то не такая.
– Начнем сначала. Мы находимся в Киеве. У меня в руках тетрадь, которую я только что получила в этом доме от дочери Устина Прохоровича Бабакина. Сам он умер, но оставил свои записки. О чем они – я не знаю, дочь Бабакина сказала нам, что о той части его жизни, которая оставила самые яркие впечатления. Итак, мы открываем тетрадь...
– Держи, держи тетрадку! – приказал оператор. – Я наезжаю на нее... Снято!
– Эльзаман, теперь на вокзал, может, сможем взять билеты на ближайший поезд.
Билеты были на вечер, а купе оказалось полностью в их распоряжении. Эльзаман и Зоя перекусили, потом завалились на полки. Она взяла тетрадь, раскрыла, начала читать строчки, написанные убористым почерком, аккуратным и разборчивым. Эльзаман вдруг достал камеру...
– Зачем? – повернула к нему голову Зоя.
– Ты лежи и читай, а я на всякий случай сниму.
– Это лишнее... – начала отказываться она, потому что одно дело получить тетрадку и рассказать, как ее получили, и совсем другое – фильм монтировать... после угроз-то. Зоя намеревалась отказаться от работы. Правда, каковы будут последствия ее отказа, представить было нетрудно.
– А я говорю: лежи и читай, а я тебя сниму! – скомандовал Эльзаман. – От кадров всегда можно отказаться, но и пригодиться они могут.
Зоя быстро увлеклась, на оператора не обращала внимания. А тот, когда она поворачивалась, чтобы устроиться поудобней, снова включал камеру...
МУРКА
«Не знаю, для кого и зачем я пишу. Ведь не понесу эти записки ни в газету, ни в журнал. Не думаю, что кому-то будет интересно читать мой опус, точнее – воспоминания. Мой рассказ безыдейный, патриотизма в нем тоже не будет. В нем не будет ничего, за что уцепились бы периодические издания... О чем я говорю! Я ведь не умею писать, потому что не писатель, а обычный «мусорок» – так нас называли бандиты после войны. Впрочем, сейчас милиционеров тоже так зовут. Я и не думал браться за перо, хотя память время от времени возвращала меня в сорок девятый год, вороша старую рану. А записать свои воспоминания подвигнул нежданный гость, который попросил рассказать о тех давнишних событиях. Прошло много лет, а помню я все отчетливо.
Поздней осенью сорок девятого нас вызвали «на труп». Была убита женщина. Очень красивая женщина. Я никогда не видел такой. Да, собственно, что я видел? Ничего. Мне было двадцать лет, я не воевал и чувствовал себя обделенным, потому что не приложил сил на пути к Победе. В эвакуации я работал на заводе вместе с матерью, работал сутки напролет, спал за станком и стоя. Отец мой погиб в первый же год войны. Когда мы с мамой вернулись из эвакуации, мне хотелось делать что-то стоящее, мужское. Казалось бы, после войны должен наступить благодатный мир, все должны жить как братья, но началась другая война – с бандитизмом. Я пошел служить в милицию, попал в уголовный розыск. Тогда не хватало людей, немногие мужчины соглашались после войны вновь идти под пули, люди хотели просто жить, растить детей. А я напротив мечтал об опасностях. На службу меня пристроил друг отца. Это было первое мое дело, руководил процессом, конечно, не я, а капитан Чехонин, который неплохо ко мне отнесся, по-отечески.
Молодая женщина лежала на смятой постели, ее голова свешивалась с кровати вниз. Свесилась и одна рука с длинными пальцами и накрашенными ногтями. Сначала мне показалось, что одета она в одну только комбинацию, но, присмотревшись, увидел на плечах убитой атласный халат неяркого желтого цвета, который распахнулся, очевидно, в результате борьбы. В груди женщины по рукоятку торчал нож. Удар убийца нанес сильный и точный, попал в самое сердце, поэтому крови почти не было. В глаза бросился беспорядок в комнате. В общем, повсюду виднелись следы борьбы.
Мне стало немного нехорошо. Я находился на месте, где убили человека, ко всему прочему, женщину, красивую женщину, – это на меня сильно подействовало. Я устыдился своей слабости, не подал виду и приступил к выполнению служебных обязанностей. Мы осматривали квартиру, опрашивали соседей, а те мало рассказали об убитой, не знали даже, как ее зовут.
– Она недавно здесь поселилась, – сказала одна соседка, по виду учительница, – месяца четыре назад.
– А квартира чья? – спросил Чехонин.
– Коваля. Он уехал в длительную командировку, а квартиру сдал этой женщине.
– Что за командировка?
– Он нефтяник, где-то в Сибири работает. Случается, годами не бывает дома, приезжает ненадолго.
Чехонин был крепким и видным мужчиной, высоким, с густой шевелюрой темных волос. Он прошел войну, имел награды. Ему исполнилось сорок три года, семью он потерял и, видно, поэтому всего себя отдавал работе. Мне нравилось его мужественное лицо, хотелось во всем походить на капитана, я даже перед зеркалом тренировался, придавая своему лицу суровость Чехонина.
Я делал обыск в квартире, но ловил каждое его слово. Особенно мне было интересно, как строил допрос понятых и свидетелей Чехонин:
– Что еще можете сказать об убитой?
– Да ничего, – ответила другая соседка, бабка в белом платочке, поправляя узелок под подбородком. – Не работала она.
– Откуда вам известно, что убитая не работала, если вы даже не в курсе, как ее зовут? – спросил Чехонин.
– А чего тут знать-то? – хмыкнула бабуля. По тому, с каким выражением она говорила, я догадался, что убитая ей не нравилась. – Ежели человек работает, это ж видно. На работу когда ходят? Днем. А она днем дома сидела, спала до обеда. Ну, выйдет там... в гастроном, булочную...
– Так-таки и сидела целыми днями дома? – не поверил Чехонин.
– Да нет. Ходила куда-то. Но так не бывает: чтоб в любое время домой вернуться. Валандалась с подозрительными мужиками.
– Подозрительными? Что вы имеете в виду?
– А то и имею, – недовольно проворчала бабка. – Приходили к ней всякие. Разные. Разнообразные. На рожу поглядишь – и бегом бежать хочется. И патефон все крутили, по ночам в особенности. Частенько вечерком она нарядится, брови подведет, губы покрасит и уйдет. Возвращалась за полночь, а то и вовсе утром. А вы говорите: откудова знаю, работала она или нет. Не работала!
– Ну а более точные приметы тех мужчин можете описать?
– Часто к ней заходил маленький такой... – сказала учительница. – Невысокого роста, коренастый, средних лет. У него непропорциональная фигура: ноги и руки короткие, а туловище длинное. И еще лицо – очень большое, скуластое. Подбородок тяжелый, а лоб узкий.
– Вы живописали лучше любого художника, гражданка, – подал голос наш фотограф, щелкавший фотоаппаратом все подряд. – Похоже, это Брага. – И тихонько запел, продолжая щелкать затвором: – «Как-то шли на дело, выпить захотелось, захожу в шикарный ресторан. Там сидела Мурка, в кожаной тужурке, с ней сидел какой-то юный франт...»
Чехонин подумал немного, задал следующий вопрос:
– Женщины к ней приходили? – Но женщин соседки не видели. – Кто и как обнаружил труп?
– Я, – сказала еще одна немолодая соседка, в синей шерстяной кофте и коричневой юбке. – Живу я наверху, а сегодня собралась на рынок. Спускаюсь и вижу: дверь квартиры открыта. Нынче-то время какое? И грабят, и убивают. Вот я и хотела жилице сказать, чтоб она дверь заперла. Позвала ее, а из квартиры никто мне не ответил. Ну, я вошла, звала-звала... А потом вижу – она здесь. И сразу позвонила вам.
– Вы не знаете, у нее ценности были? – обратился ко всем женщинам Чехонин. – Например, украшения она носила?
– Да так, было кое-что, – сказала учительница. – Я иногда видела на ней серьги, кольца. Дорогие. Очень дорогие.