Взяв верхний конверт из стопки, она вскрыла его.
Дорогая миз[2] Дэлхаузи!
Прилагаемая статья, возможно, подойдет для публикации в «Прикладной этике», и я был бы благодарен, если бы Вы ее рассмотрели. Она называется «Концепция сексуального извращения как орудия подавления», и в ней я исследую некоторые идеи, которые выдвинул Скрутон в своей книге «Сексуальное желание». Как Вы знаете, концепция извращения подверглась критической переоценке…
Изабелла со вздохом отложила этот материал. Ей присылали многочисленные статьи о сексе. Вероятно, некоторые философы были убеждены, что прикладная этика почти исключительно связана с сексом. Часто эти статьи бывали интересными, но порой попадались такие грязные, что при их чтении хотелось надеть перчатки. Абсурдность этой мысли сразу же стала для нее очевидной, но было забавно представить себе редакторов, читающих присланные материалы в перчатках, чтобы не запачкать руки: казалось, что от страниц исходит какая-то страшная зараза.
Недавно она получила статью, озаглавленную «Этично ли притворяться геем, не являясь таковым». Изабеллу удивило название, — впрочем, автор явно на это рассчитывал. «Привычнее, когда вопрос ставится таким образом: этично ли притворяться, что вы не гомосексуалист, когда на самом деле вы гей, — писал автор, — как будто есть что-то постыдное в том, что у вас нетрадиционная ориентация. Однако не исключено, что у некоторых может появиться желание сойти за гея».
Она улыбнулась, вспомнив эту статью, которую передала на рассмотрение членам редакционной коллегии, чтобы они вынесли вердикт. Они порекомендуют опубликовать этот материал, подумала Изабелла, даже если будут не в восторге от его содержания. «Это именно такого рода статья, которым мы должны давать зеленый свет, — уже писал один из членов редколлегии. — Нам нужно убедить общественное мнение, что мы отнюдь не старомодны, как полагают некоторые». Комментарий исходил от Кристофера Дава, профессора философии из маленького английского университета, — этот человек был известен своим радикализмом. Его замечание было шпилькой в адрес Изабеллы, чьи взгляды он считал устаревшими. И она оказалась на высоте, написав ему следующее: «Благодарю Вас за поддержку. Я не была уверена, готова ли редколлегия к такого рода материалам. Рада убедиться, что теперь готова».
Она взяла в руки следующий конверт — коричневый и пухлый. Вероятно, какой-нибудь каталог. И действительно, это был каталог предстоящего аукциона «Лайон энд Тёрнбулл». «Лайон энд Тёрнбулл» была известной фирмой, занимавшейся аукционами, на одном из которых Изабелла что-то купила ради того, чтобы ей присылали каталоги. В этом каталоге были лоты, описанные как «хорошая антикварная мебель», и картины. Ни то, ни другое не было нужно Изабелле: в ее доме и так было слишком много мебели и картин. Но она не могла устоять перед каталогами аукционов, даже если в ее намерения не входило что-нибудь приобретать.
Изабелла пролистала страницы, посвященные мебели, остановившись лишь на библиотечной лесенке из красного дерева с бронзовыми украшениями. Приблизительная цена была невероятно высокой, и Изабелла перешла к изучению картин. И тут она действительно заинтересовалась. Ее внимание привлек лот номер восемьдесят семь — картина, на которой был изображен человек, стоявший на берегу; за ним виднелись плетеные корзины с лобстерами, а на заднем плане возвышалась гора. Несомненно, перед ней был пейзаж Северо-Шотландского нагорья — на это указывали серые скалы на скудной почве, зеленая трава, мягкий свет. Да и обветренное лицо мужчины было характерно для этой местности. Изабелла взглянула на подпись под картиной: «Эндрю Мак-Иннес, шотландец, родился в 1961 году. «У моря»». А еще ниже мелким шрифтом были даны более подробные сведения: «Мак-Иннес был, пожалуй, самым одаренным из студентов, учившихся в Эдинбургской академии художеств, когда Робин Филипсон последние годы был там ректором. Репутация этого художника быстро упрочилась, что отразилось на стоимости его картин в годы после его смерти».
Изабелла внимательно изучила картину. Ее заинтересовало выражение лица мужчины. Этот человек познал тяготы и лишения, но они его не сломили. И в то же время в чертах его читались доброта и мягкость, не свойственные тем, кто добывает средства к существованию в тяжелых условиях — в море или на острове, продуваемом всеми ветрами.
Изабелла потянулась к телефону и набрала номер Джейми. На другом конце послышались долгие гудки, и она хотела было положить трубку, как вдруг услышала голос Джейми. Было заметно, что он запыхался.
— Похоже, ты бежал по лестнице, — сказала Изабелла. — Давай я перезвоню тебе попозже?
— Да нет, все в порядке. Я услышал звонок еще на площадке, но почему-то никак не мог вставить ключ в замок. Но теперь все нормально.
Изабелла взглянула на свои часы. Одиннадцать тридцать. Она может положить Чарли в его беби-слинг и взять с собой; он с большим удовольствием спал в этой перевязи — вероятно, оттого, что так он слышал биение сердца матери и ему казалось, будто он снова находится в утробе, вернулся к более простой жизни, которую, быть может, еще помнит и по которой тоскует.
— Ты бы хотел увидеться со своим сыном за ланчем? — спросила она.
— Конечно, — не задумываясь ответил Джейми.
Изабелла заранее знала его ответ и осталась довольна. Он любит Чарли, именно этого она и хотела. Неважно, любит он ее или нет — а она не знала, любит ли, — главное, что он любит Чарли.
— А до этого мы могли бы зайти в «Лайон энд Тёрнбулл», — предложила Изабелла. — Я хочу взглянуть на одну вещь.
— Давай встретимся прямо там, — сказал Джейми.
Она положила телефонную трубку и улыбнулась. Мне очень повезло, сказала она себе. У меня есть ребенок, а еще у меня есть любовник, отец этого ребенка. У меня большой дом и работа, которая позволяет заниматься философией. Я счастлива. Изабелла подошла к окну и посмотрела на сад. По-летнему пышные кусты отбрасывали тень на землю. Фуксия была усыпана алыми и пурпурными цветами; рядом рос большой куст рододендрона, который любили маленькие птички. Когда они опускались на верхние ветки, те едва заметно сгибались под их крошечными тельцами. В эту минуту нижние ветви, у самой земли, вдруг шевельнулись — но уже по другой причине. «А еще у меня есть лис, — прошептала Изабелла. — У меня есть лис, который наблюдает за моей жизнью».
Глава вторая
— Итак, — сказал Джейми, — которая?
Он задал вопрос таким тоном, что было ясно: его не особенно интересует ответ. А причина подобного равнодушия лежала у него на руках: его сын Чарли, который смотрел в лицо Джейми, пытаясь сфокусировать свой взгляд.
— Вон там, — ответила Изабелла, указывая на другой конец аукционного зала. — Я уже мельком взглянула на нее.
Джейми вряд ли услышал ответ. Сейчас он привязал слинг с Чарли себе спереди и осторожно щекотал ребенка под подбородком.
— Ему это нравится, — сказал Джейми. — Посмотри, как он скосил глаза.
Изабелла снисходительно улыбнулась.
— Да, он рад тебя видеть. Вернее, если он тебя видит как следует, в чем я никогда не уверена. Впрочем, может быть, и видит, даже если в его возрасте немного смазываются цвета.
— Он меня узнаёт, — усмехнулся Джейми. — Он точно знает, кто я. Если бы он умел говорить, то сказал бы «папа».
Взяв Джейми под руку, Изабелла повела его к большой картине в золоченой раме.
— Что ты об этом думаешь?
Джейми взглянул на картину, перед которой остановилась Изабелла.
— Она мне нравится, — ответил он. — Посмотри на лицо того человека. На выражение его лица.
— Да, — согласилась Изабелла. — Оно так много говорит, не правда ли?
Джейми отвлекся: Чарли схватил палец отца и тянул в рот.
— Нельзя, — сказал Джейми сыну. — Это негигиенично.
— Все в детях негигиенично, — заметила Изабелла. Она снова повернулась к картине и указала на правый верхний угол.
— Взгляни туда. Он действительно передал этот свет западного побережья.
Джейми подался вперед, рассматривая полотно.
— Гебридские острова? — предположил он. — Скай?
— Вероятно, Джура, — сказала Изабелла. — Он какое-то время там прожил. Пейзажи Джуры стали его фирменным знаком, как Айона или Малл — у Самюэля Пеплоу.
— А кто он такой? — осведомился Джейми. Изабелла дала ему каталог.
— Эндрю Мак-Иннес. Тут кое-что есть о нем. Посмотри.
Взяв каталог, Джейми прочел несколько строчек, рассказывающих о художнике. Потом вернул каталог Изабелле и взглянул на нее вопросительно. Его лучистые глаза всегда сильно ее притягивали, в них светился ум.
— Прости, — сказала она. — Ты, должно быть, раздумываешь, куда это я клоню. — Обращаясь к Джейми, она протянула руку и дотронулась до Чарли, который пристально на нее смотрел. — Ты знаешь ту картину, что висит у меня на лестнице? На площадке? Это тот же самый Эндрю Мак-Иннес. Одна из его ранних работ. Ее купил мой отец.
Джейми подался вперед, рассматривая полотно.
— Гебридские острова? — предположил он. — Скай?
— Вероятно, Джура, — сказала Изабелла. — Он какое-то время там прожил. Пейзажи Джуры стали его фирменным знаком, как Айона или Малл — у Самюэля Пеплоу.
— А кто он такой? — осведомился Джейми. Изабелла дала ему каталог.
— Эндрю Мак-Иннес. Тут кое-что есть о нем. Посмотри.
Взяв каталог, Джейми прочел несколько строчек, рассказывающих о художнике. Потом вернул каталог Изабелле и взглянул на нее вопросительно. Его лучистые глаза всегда сильно ее притягивали, в них светился ум.
— Прости, — сказала она. — Ты, должно быть, раздумываешь, куда это я клоню. — Обращаясь к Джейми, она протянула руку и дотронулась до Чарли, который пристально на нее смотрел. — Ты знаешь ту картину, что висит у меня на лестнице? На площадке? Это тот же самый Эндрю Мак-Иннес. Одна из его ранних работ. Ее купил мой отец.
Джейми задумался.
— Кажется, знаю, — произнес он неуверенно. — Мне так кажется. Она висит слева, если поднимаешься по лестнице?
— Да, — ответила Изабелла. — Это она.
— На самом деле я ее не разглядывал, — сказал Джейми. — Наверное, это одна из тех вещей, мимо которых просто проходишь.
— Конечно, она гораздо меньше этой, — продолжила Изабелла, указывая на картину перед ними. — Примерно четверть от этой. Но тема та же. Картины почти одинаковы. Тот же человек и те же горы. И корзины с лобстерами. Абсолютно всё.
Джейми пожал плечами:
— Художники пишут снова и снова одно и то же, не так ли? Одних и тех же натурщиков. Одни и те же пейзажи. Возможно, ими движет привычка, не правда ли?
Изабелла согласилась. Ничего удивительного в том, что встретилась картина, очень похожая на другую, тем более что та меньше. На ее маленькой картине, очевидно, изображен навязчивый образ, преследовавший художника, и тут нет ничего необычного. Но ей нужно было одобрение Джейми: она хотела купить с аукциона эту картину большего размера. Следует ли ей это делать?
— Тебе решать, — сказал Джейми. — Но… посмотри на цену. Двадцать пять тысяч. Ведь это уйма денег!
— Эксперты свое дело знают, — пояснила Изабелла. — За картинами этого художника гоняются. Они не из дешевых.
Джейми нахмурился.
— Но двадцать пять тысяч… — Он попытался вспомнить, сколько зарабатывает в год, давая уроки игры на фаготе и иногда участвуя в спектаклях. Получалось, что сумма эта не намного больше стоимости картины — а возможно, и не больше. Правда, он получил небольшое наследство от тетки и еще квартиру от нее же, но при всем при том ему приходилось тщательно следить за своими расходами — как и большинству людей. Он знал, что Изабелла не стеснена в средствах, но то, что она имеет возможность потратить двадцать пять тысяч на картину, изумило его. Конечно, люди платят такие деньги, и даже значительно больше, но он не знал этих людей лично — вот в чем разница. Джейми взглянул на Изабеллу новыми глазами. Она не производила впечатление богачки, и в ней не было той неприятной самоуверенности, которая присуща некоторым богатым людям. Джейми замечал это у родителей кое-кого из своих учеников. Фагот — дорогой инструмент, и далеко не все могут себе позволить его купить. Большинство родителей держались скромно, но попадались и такие, которые снисходили до Джейми и были высокомерны, полагая, что все должны считаться с их капризами. Самые несносные — это мамаши в дорогущих автомобилях, решил он. Разъезжают на своих огромных тачках, как бы заявляя, кто они такие.
Одна из этих мамаш заинтересовалась Джейми. Он заметил это, потому что она демонстрировала свой интерес, заезжая за сыном пораньше, чтобы забрать его после урока, да еще и заходила в квартиру, хотя мальчик вполне мог спуститься по лестнице и встретиться с матерью на улице, как все остальные. Но нет, она поднималась в квартиру, звонила в дверной колокольчик и ждала на кухне, пока у сына закончится урок. А потом завязывала с Джейми беседу, расспрашивая об успехах мальчика, в то время как сам ребенок держался в тени: ему было неловко и не терпелось уйти на улицу.
Беседуя с Джейми, эта особа стояла к нему вплотную, то есть нарушала неписаные правила, вторгаясь на чужую территорию, и от этого становилось как-то не по себе. Он слегка отодвигался, но она снова приближалась. Джейми бросал взгляд на своего ученика, как будто ища поддержки, но мальчик смотрел в сторону: взаимопонимание между ним и учителем только усиливало смущение ребенка.
То, что Джейми подчеркнуто держал дистанцию, еще больше подхлестывало эту женщину. Она пригласила его выпить вместе кофе после урока. Он отказался, сославшись на следующий урок, а потом добавил: «И я в любом случае считаю это не очень удачной идеей». Она взглянула на него игриво и, словно забыв о присутствии своего сына, сказала: «Возможно, это и неудачная идея, зато очень неплохое развлечение». После этого Джейми попросил ее не заходить за сыном, а дожидаться его внизу.
Дамочка пришла в ярость.
— Да кто вы такой? — прошипела она.
— Учитель вашего сына, дающий ему уроки игры на фаготе.
— Бывший учитель, — отрезала она и отказалась от дальнейших уроков.
Услышав об этом, Изабелла рассмеялась.
— Я просто вижу ее, — сказала она. — Вижу, как она это произносит.
— Но я же не сказал тебе, кто она, — возразил Джейми.
— Да я и без того знаю. Не забывай, что это Эдинбург. Я могу ее вычислить. Это… — И она назвала имя женщины, попав в яблочко, к удивлению Джейми.
— Слишком много денег, — продолжала Изабелла. — У нее закружилась от них голова. Ей кажется, что за деньги можно купить не только уроки игры на фаготе, но и самого учителя.
Да, Изабелла была совсем другой. Но сейчас, когда зашла речь о том, чтобы потратить на картину двадцать пять тысяч, Джейми ощутил смутное беспокойство.
— Стоит ли тебе так много тратить? — спросил он и тут же сам себе ответил: — Конечно, если ты можешь себе это позволить, твое дело.
Изабелла уловила в его голосе нотку неодобрения. Она не ожидала подобной реакции. Прежде они не касались финансовых вопросов — данная тема попросту у них не возникала… и если между их доходами зияла пропасть, ей казалось, что это не относится к делу. Изабелла никогда не судила о людях по их кошельку — такой вопрос просто не стоял перед ней. Но в то же время она сознавала, что Джейми, возможно, нелегко. Деньги давали власть над людьми, как бы тактичен ни был тот, кто ими обладал. С помощью денег можно привлечь внимание других, попросить их что-то для себя сделать.
— Я могу себе это позволить, — спокойно ответила она. — Если захочу. Но проблема в том… знаешь, я чувствую себя виноватой. — Она сделала паузу. — И ты не очень-то мне помогаешь.
Он нахмурился.
— Не помогаю? Я не понимаю, что ты имеешь в виду.
— Ты не одобряешь моего решения купить эту картину, — пояснила Изабелла. — И не скрываешь этого.
Джейми взглянул на нее с неподдельным удивлением:
— С какой стати я буду высказывать свое мнение на этот счет? Это твои деньги. И что ты с ними делаешь…
— …мое дело, — перебила Изабелла. — Если бы только так было на самом деле. Но знаешь ли, это не так. Люди наблюдают за тем, что другие делают со своими деньгами, пристально наблюдают.
Джейми пожал плечами.
— Только не я, — сказал он. — Я не наблюдаю. Если ты считаешь, что это так, то ты заблуждаешься. В самом деле.
Изабелла внимательно смотрела ему в лицо, когда он это говорил. Она неверно о нем судила. Он сказал правду: его действительно не интересует, что она сделает со своими деньгами; он ничуть не завидует.
— Давай не будем спорить, — предложила она. — Особенно при Чарли.
Джейми улыбнулся.
— Да, конечно. — От этого спора он почувствовал себя неуютно, так как впервые возник вопрос, дотоле отсутствовавший в их отношениях: вопрос о финансах. Когда они вышли из аукционного зала на улицу — Чарли в своем слинге вернулся к Изабелле, — Джейми размышлял о сказанном. И его тревожила еще одна проблема, о которой не говорили, но которую следовало когда-нибудь обсудить. На ком лежит финансовая ответственность за Чарли? Джейми не думал об этом в драматический период беременности Изабеллы, но недавно ему пришло в голову, что кто-то же должен оплачивать счета. Ему попалась в газете статья о том, во сколько обходится ребенок, пока не достигнет возраста, когда он будет самостоятельным, и цифра эта была обескураживающей. Требовались десятки тысяч на то, чтобы прокормить, одеть ребенка и дать ему образование, а возраст, когда он становится самостоятельным, все отодвигался. Так, двадцатипятилетние дети все еще жили с родителями и тянули из них деньги! В газете приводился случай, когда дочь тридцати двух лет все еще была студенткой дневного отделения и ее содержал отец. Неужели и Чарли окажется таким же дорогостоящим? А если так, то сможет ли Джейми выплачивать свою долю?