Дымок, с прижатыми ушами и поднятой дыбом шерстью, пятился от дивана и шипел так устрашающе, что я даже испугалась.
— Вот негодник! — строго сказала я, когда пришла в себя. — Ты зачем на людей бросаешься?! Я тебе задам!
Дымок глянул на меня безумными глазами, протяжно взвыл и вылетел из гостиной. А я схватила руку Грега и машинально, не думая, поднесла к губам, чтобы подуть на царапины. Но Грег резко выдернул руку и отодвинулся в угол дивана. Его глаза расширились, лицо побледнело настолько, что стало казаться голубовато-серым.
— Прости! — тут же опомнилась я. — Дурацкая привычка еще с детства дуть на ранки, будто это может помочь. Сейчас зеленку принесу!
— Не нужно, — глухо ответил он, достал белоснежный платок и тщательно вытер кровь.
— Зря, лучше обработать рану антисептиком, — авторитетно заявила я, — а то кошачьи царапины самые коварные, могут загноиться. Ты прости, что так получилось, — добавила я. — Даже не знаю, с чего Дымок так взбесился. Обычно он ласковый и позволяет чужим себя гладить.
— Он ревнует тебя ко мне, — улыбнулся Грег.
— Чего?! — расхохоталась я, но покраснела.
— Животные чувствуют все очень тонко, — тихо сказал он. — Да и видят то, что людскому глазу недоступно.
— Не понимаю, о чем ты, — сказала я и отодвинулась.
Грег смотрел с непонятным выражением. Уголки его губ медленно поползли вверх.
— Хочешь сказать, что между нами что-то есть? — с трудом выговорила я, смущаясь все больше.
— А ты разве не чувствуешь? Разве я тебе не нравлюсь?
— Нравишься, — призналась я. — И понравился сразу. Но ты так странно вел себя. Зачем-то встречался с Лизой за моей спиной.
— И тебе было больно, я знаю, — тихо произнес Грег и придвинулся ко мне.
— Вовсе нет, — солгала я и тут же увидела, как он нахмурился. — Просто неприятно, и все! — добавила я после паузы. — Я человек прямой, открытый и не люблю всяких там игр.
— Я это знаю, — улыбнулся он. — Твоя душа чиста, как родник.
При этих словах я смутилась еще больше. Но мне все-таки хотелось услышать хоть какие-то объяснения по поводу Лизы, хотелось, чтобы он сказал, что и я ему нравлюсь, но Грег молчал. Затянувшаяся пауза показалась мне очень неприятной и даже в чем-то обидной. А он вдруг опустился на пол и положил голову мне на колени. Я так растерялась, что в первый миг оцепенела.
— Ты самая лучшая девушка на свете, — прошептал Грег. — Я это знаю, как никто другой.
Я робко коснулась его волос. Они были мягкими и прохладными, словно шелк. Я стала гладить их, перебирать, наслаждаясь ощущением его близости. Душа замирала при звуках его голоса, я боялась верить своим чувствам.
— Нет никого лучше тебя, — шептал он. — Никого!
И моя душа внезапно, словно где-то открылись долго удерживаемые шлюзы, заполнилась до отказа такой невероятной смесью нежности, восторга, страха и счастья, что на глазах выступили невольные слезы. Я украдкой их вытерла.
Грег поднял голову. Никогда не забуду его лицо в тот момент. Его обычная бледность, из-за которой он часто выглядел болезненно, сейчас казалась светящейся фарфоровой белизной. Глаза поражали чистейшим цветом, словно изнутри наполнялись все усиливающимся голубым сиянием. Мраморная кожа делала лицо похожим на ожившую греческую статую прекрасного юноши. Безупречной формы лоб, тонкий нос, правильный овал лица только довершали это сходство. Но обычно бледные губы неожиданно налились сочным красным цветом. И это явно дисгармонировало с общим обликом, словно античной статуе подкрасили губы. Вначале я, не отрываясь, смотрела в его глаза, затем невольно перевела взгляд на алеющие губы. Грег приподнял подбородок, словно тянулся мне навстречу. Его ресницы опустились, глаза закрылись. А яркий рот приоткрылся в ожидании поцелуя. Я нежно взяла в ладони его подбородок и потянулась к губам. Грег тяжело задышал и отклонился от меня. Я не поняла этой странной игры и тихо засмеялась, выпустив его лицо из своих рук. Но его глаза остались закрытыми, а верхняя губа приподнялась, обнажив зубы и придав лицу хищное выражение. Я с удивлением смотрела на него. И тут Грег задрожал, с его губ слетел мучительный стон, веки приподнялись, и я увидела потемневшие глаза. В них сквозило такое страдание, словно Грег испытывал невыносимую боль. Я приподнялась в испуге, а он плавно соскользнул на пол и упал на спину. Я решила, что это глубокий обморок, вскрикнула и бросилась к нему. Усевшись на колени, склонилась и прислушалась к его дыханию. Если оно и было, то настолько слабое, что я его не уловила. Ужас затмил мой разум, и я мгновенно стала погружаться в темноту. И вдруг ясно увидела, как комната превращается в подобие раскрытого огромного гроба, внутри которого находимся мы с Грегом. И этот гроб стремительно падает в черную бездонную пропасть.
— Грег, милый! — закричала я и вцепилась в его плечи. — Очнись!
Он судорожно вздохнул, его ресницы задрожали, глаза раскрылись. И страшный гроб тут же развалился, его стенки полетели в пропасть, а мы оказались на полу комнаты. Грег смотрел мне в глаза. Я вытерла слезы и нежно погладила его по холодной щеке.
— Как ты меня напугал! — прошептала я. — У тебя, видимо, был обморок. Это из-за болезни желудка? — предположила я. — Хочешь, я поговорю с мамой, она у меня медработник, знает очень хороших врачей.
— Спасибо, Лада, — тихо ответил он и медленно встал. — Мне очень неудобно, что так получилось. Просто закружилась голова. Давление очень низкое, видимо, от этого. Прости меня!
— Тебе не за что просить прощения! — мягко сказала я и помогла ему сесть на диван.
И устроилась рядом.
— Мне лучше уйти, — после паузы сказал Грег. — Я неважно себя чувствую и не смею больше тебя беспокоить.
Но он даже не шевельнулся. Я машинально гладила длинные прохладные пальцы, безвольно лежавшие на его коленях. Грег выглядел утомленным и грустным. Он не поднимал глаз. Жалость и нежность затопили мое сердце. Хотелось обнять его, прижать к себе, утешить, чем-то помочь.
«Надо спросить у мамы по поводу заболеваний желудка, — подумала я. — Наверняка он испытывает сильные боли. Бедный мой! Он сейчас кажется таким слабым, таким беззащитным!»
— Хочешь, я все-таки поговорю с мамой? — вновь предложила я.
— Нет, не надо, — отказался он. — У меня свой врач. Но спасибо тебе за заботу, Ладушка! Ты такая добрая!
При этом ласковом обращении я почувствовала, как меня захлестнула новая волна нежности. Я погладила его по щеке, он мягко коснулся сомкнутыми губами моей ладони и встал.
— Извини, я пойду, — сказал Грег.
— Может, проводить тебя? — предложила я. — Хочешь?
Я видела, что он засомневался. Но потом все-таки решил отказаться.
— Позвоню тебе вечером, — пообещал он.
После того как я закрыла за ним калитку, вернулась в комнату и улеглась на диван. Все произошедшее сегодня необычайно волновало меня. И я сейчас точно знала, что нравлюсь Грегу, что он явно неравнодушен ко мне. Но к себе в душу заглядывать боялась и пока не хотела анализировать то, что со мной происходило. Я просто погрузилась в блаженное состояние нежности, заполнявшей меня. Улыбка не сходила с моих губ, глаза были закрыты. Грег ушел, но я странно чувствовала его рядом, словно он лежал на диване возле меня, положив голову на мое плечо. Я даже машинально пошевелила пальцами, будто гладила невидимые пряди волос, и потерлась щекой о его голову. Мне было так хорошо, как никогда в жизни.
— Лада, вы дома? — раздался голос бабушки. И я очнулась.
— Я в гостиной, бабуля! — громко ответила я и села.
Она быстро вошла и огляделась. Ее лицо было покрасневшим и оживленным.
— И где этот милый молодой человек? — поинтересовалась она, стянула с головы платок и села рядом со мной. — Когда же ты успела с ним познакомиться? Он ведь из нового серого коттеджа, да? Их там целая семья! Мужчина постарше, видимо, дед ихний, почти безвылазно там проживает. Он иногда в магазин ходит, но крайне редко. Видный такой мужчина, седовласый и осанистый. Но уж очень высокомерный. Ни с кем даже не здоровается. Ведь у нас так не принято. А он идет по деревне, голову поднимет и будто никого не видит вокруг.
— И что? — улыбнулась я. — А может, он не хочет ни с кем общаться. В деревне-то любят поговорить. Я сама спокойно по улице пройти не могу, особенно летом. Все что-то спрашивают.
— Конечно! А как же иначе? — возмутилась бабушка. — Ты ведь наша, хоть и родилась в Москве и постоянно там живешь. Но папа твой местный, так что и тебя здесь считают за свою. И корона-то не упадет, если чуток пообщаешься.
— Да я и так всегда стараюсь отвечать на вопросы, — заметила я.
— Умница! — похвалила она и улыбнулась. — Нечего из себя гордячку-то строить. Все знают, что ты не такая. А вот дружбу с этим парнем заводить, может, и не стоит. Вы где встретились-то?
— В магазине, — с недоумением ответила я.
— Да я и так всегда стараюсь отвечать на вопросы, — заметила я.
— Умница! — похвалила она и улыбнулась. — Нечего из себя гордячку-то строить. Все знают, что ты не такая. А вот дружбу с этим парнем заводить, может, и не стоит. Вы где встретились-то?
— В магазине, — с недоумением ответила я.
— Ну все, — вздохнула бабушка, — сплетен теперь не оберешься! Ты еще и в дом его привела!
— А тебе он не понравился? — с любопытством спросила я.
— Мне? — изумилась бабушка. — Да я-то при чем! Я с ним общаться не собираюсь. Богачи они, мы им неровня! Они сами по себе, а мы сами. Таков порядок, и он всех устраивает. И нечего нам с ними мешаться. Странный он, этот самый Гриша, — после паузы добавила она. — Бледен уж больно, словно нет в нем жизненных соков. Ну так, вроде желудком мается, как я поняла. От этого и вид такой. Ему бы травки целебные попить, все бы как рукой сняло. Но городские-то все таблетками стараются лечиться.
— А у тебя есть такие травы? — оживилась я.
— А как же! С лета насушенные и приготовленные. В чулане пучки висят, ты ж видела! Я давно только травками и спасаюсь от всякой хвори.
— Взять, что ли? — задумчиво произнесла я.
— Бери, коли охота! — ответила бабушка. — Хочешь Грише этому предложить? Думаю, не воспримет он всерьез такое лекарство, только зря побеспокоишься, Ладушка!
Вечером, когда я сидела на крыльце и бездумно смотрела в сырую и густую от тумана темноту, позвонил Грег. Я торопливо достала телефон из кармана куртки и прижала к уху. Мне безумно хотелось услышать его голос, и, по большому счету, даже неважно было, что он скажет.
— Лада! — тихо позвал Грег, и у меня мурашки побежали по коже.
Его низкий голос проникал прямо в душу.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила я.
— Соскучился по тебе, — ответил он.
— Так мы же расстались всего несколько часов назад, — улыбнулась я.
— Время имеет разные величины, — после паузы сказал Грег.
— Да, я тоже это давно заметила, — согласилась я. — Иногда кажется, что минуты превращаются в часы.
— Или наоборот, — подхватил он.
— И во что тогда превращается вечность? — задумчиво спросила я, про себя удивившись возникшей теме разговора.
— Вечность — это никогда не прекращающийся ужас одинокой души, — произнес Грег.
Дрожь пробежала по моему телу, настолько проникновенно он это сказал.
— Просто у тебя такое настроение сегодня, — я попробовала смягчить мрачный тон этой фразы. — Ты плохо себя чувствуешь. Да и погода последнее время стоит ненормальная. Постоянно пасмурно, тепло, влажно. И мир залит туманом. Так хочется яркого света! Вот погоди, выглянет солнце, и сразу все вокруг изменится! И твое настроение станет более жизнерадостным.
— Я не люблю солнце, — тихо произнес Грег. — И чувствую себя комфортно только в темноте, в сумраке. Я существо ночное.
Я замолчала, не зная, что сказать.
— Мне хочется к тебе, — грустно проговорил он. Первой моей реакцией было сказать, чтобы он приходил немедленно, но было уже около девяти вечера. И я знала, как к такому позднему визиту отнесется бабушка.
— Давай встретимся завтра, — после краткого раздумья предложила я.
— Давай, — еще более грустно ответил Грег. — А сейчас хочу пожелать тебе удивительных снов!
— И тебе спокойной ночи, — ласково сказала я. — Завтра звони в любое время!
Я чмокнула его в телефон.
Сны в эту ночь были и правда удивительные. Я легла около одиннадцати, что для меня довольно рано. Вначале, по своему обыкновению, погрузилась в мечты. Представляла, как мы гуляем с Грегом по моему району, взявшись за руки, как болтаем обо всем на свете. Я даже чувствовала его пальцы, нежно сжимающие мою ладонь. Потом увидела, как мы пришли в Крутицкое подворье, которое я любила с детства, как я показываю ему старинные краснокирпичные храмы, завожу в свои любимые укромные уголки. И вот мы усаживаемся на деревянную скамью в полукруглом углублении стены Митрополичьих палат, и я кладу голову на его плечо, тут же чувствуя, как он мягко меня обнимает. Мы сидим неподвижно, приникнув друг к другу и забыв обо всем на свете. Как мне было хорошо!
И вдруг начали бить колокола. Звук показался мне гулким и тяжелым, словно огромные капли падали с неба на землю и мерно стучали «бум…бум…бум…». Я ощутила, как задрожал Грег при этих звуках, словно его пронзил холод. Он жался ко мне, прятал лицо в мои волосы, а я, не понимая, что происходит, гладила его плечи.
— Не выношу колокольный звон, — нервно говорил он. — Он пронзает мое сердце будто колом… Не хочу! Не надо! — почти кричал он, зажимая уши…
И я проснулась. Открыв глаза, вначале не могла понять, где я. Но когда рука задела за пушистое тельце Дымка, спящего на краю кровати, я тут же очнулась окончательно и четко вспомнила сон.
«Надо же, — подумала я, — как странно он мне привиделся… Милый… Хочу, чтобы Грег приснился мне еще».
Я перевернулась на бок, обняла подушку и закрыла глаза.
…Увидев, что оказалась в незнакомом месте, я огляделась. Это была ночная улица, довольно узкая и извилистая. И пустынная. Я вдыхала резкий сырой воздух, пахнущий растаявшим мартовским снегом, и медленно шла за высоким парнем, держась от него на расстоянии. Я знала, что это Грег. Он двигался, размахивая руками и что-то декламируя. Мне показалось, что он читает стихи. Но меня это отчего-то не удивило. Я практически догнала его и не сводила глаз с его стройной фигуры в распахнутом полупальто, сидевшем на нем мешковато, словно оно было с чужого плеча. Концы длинного серого шарфа болтались за его плечами.
— «Не смоют любовь ни ссоры, ни версты. Продумана, выверена, проверена. Подъемля торжественно стих строкоперстый, клянусь — люблю неизменно и верно!»1 — громко и четко продекламировал Грег.
Затем оглянулся как-то воровато и пошел быстрее. Я едва поспевала за ним.
Вдруг раздался все ускоряющийся звук шагов, чьи-то голоса. Грег остановился, прислушался и нырнул в ближайшую подворотню. Я растерялась, не зная, что делать, и чувствуя вполне реальную угрозу. И кинулась за ним. В подворотне никого не было, но я зачем-то спряталась за отвратительно пахнущий деревянный помойный б,ак. Шаги приближались. Я увидела троих парней, одетых в кожаные куртки допотопного кроя. За их плечами торчали дула винтовок. Один из парней был в бескозырке. Они прошли мимо, словно меня не видя.
«Патруль, — решила я. — Неужели они хотят задержать Грега?»
Из поэмы В. В. Маяковского «Люблю».
— Вот он! — закричал один из парней. — Держи его!
Раздался выстрел, я зажала уши и выбежала из-за помойного бака. Из темного двора вышел один из патрульных. Он крепко держал Грега. Тот вжал голову в плечи и смотрел вниз. Его лицо находилось в тени и было практически неразличимо.
— Попался, вражина! — с угрозой произнес второй. — Комендантский час давно! Есть документы?
Я приблизилась, но они снова не обратили на меня никакого внимания.
— Айда к фонарю! — предложил тот, что в бескозырке.
Они вышли на улицу и встали под тускло светящий фонарь. Грег поднял голову. Я приблизилась и не сводила с него глаз. Да, это был, несомненно, он, но выглядел совсем не так, как в реальной жизни. Я увидела румяное худощавое лицо, живые блестящие глаза, растрепанные, падающие на плечи, вьющиеся волосы. Его высокомерность, холодность, утонченность и сходство с прекрасной античной статуей напрочь отсутствовали. Передо мной был обычный парень, милый, обаятельный, со свежим, подвижным лицом, не лишенным привлекательности.
— Ребята, да вы чего? — задиристо спросил Грег и перебросил конец шарфа через плечо. — Я из кружка иду, вот запоздал немного.
— Немного? — зло произнес один из патрульных. — Ты знаешь, какое сейчас время! И что это за кружок? Не белогвардейских ли сволочей тайное сборище?
— Да это же Гришаня! — вдруг радостно воскликнул второй. — Сосед мой! Он в доме напротив проживает. Я его с малолетства знаю. Черт, как я сразу-то тебя не признал?
— Здорово! — обрадовался Грег и крепко пожал говорившему руку. — И я тебя сразу не узнал! От испуга, наверное.
— Знакомец твой? — уточнил парень в бескозырке.
— Поэт он, наш, пролетарский, — кивнул тот.
— Говорю же, в кружке засиделись, о поэте Маяковском спорили, о значении его творчества для нашей молодой республики, — пояснил Грег. — Вот и не заметили, что комендантский час наступил. А тут слышу, по улице идет кто-то, я и спрятался от греха. Мало ли кого сейчас встретишь!
— Все ясно, товарищ! — сказал парень в бескозырке. — На первый раз отпустим, поверим, но впредь, смотри, не нарушай. А то ведь могли бы и к стенке сразу. Хорошо, что знакомец твой среди нас оказался.
Грег пожал им руки и быстро устремился по улице. Я осталась стоять на месте. Ноги отказывались двигаться, словно их что-то приковало к асфальту. Патруль прошел мимо, вновь меня не заметив, но я уже не обращала на это внимания. Я не сводила глаз с удаляющейся фигуры Грега. Ощущение невероятной пустоты и потери внезапно охватило меня, я задрожала, судорожно втянула воздух… и проснулась.