Но маркиза напрасно боялась показать свою слабость слугам, весь дом переживал точно так же, как и она. До трагического исчезновения никто и не подозревал, какое важное место занимала несносная План-Крепен в обширном особняке, глядящим передними окнами на тихую улицу Альфреда де Виньи, а задними на зеленый парк Монсо. Кто бы мог предположить, что даже Евлалия, лучшая на свете кухарка, испортит обожаемое Адальбером суфле с трюфелями? Мятежное суфле не пожелало подняться в духовке и оказалось за это в мусорном ведре. Заменила его жалкая яичница-болтушка с крутонами, вызвав насмешливые искры в синих глазах Адальбера.
На следующий день главному комиссару полиции нечего было сообщить во время своего недолгого посещения особняка маркизы де Соммьер. Никто лучше него не знал об отсутствии новостей, но комиссар счел своим долгом появиться в особняке лично, хоть следствию нечем было пока похвастаться. Личное посещение было знаком дружеского расположения, а к дружбе обитатели особняка были чувствительны. Ланглуа еще не ушел, когда Адальбер привез Лизу Морозини. Никому не объявляя, он встретил ее на вокзале.
После драмы прошлого лета она еще ни разу не приезжала к госпоже де Соммьер, но если и испытывала какие-то опасения относительно того, как ее здесь примут, то Видаль-Пеликорн мигом их все рассеял.
– Будьте такой, какой вы были... и есть, – добавил он поспешно. – Лучше вести себя так, словно не было всех этих ужасов, от которых пострадали мы все, но в разной степени. Достаточно и того, что исчезла План-Крепен, так что, прошу вас, не возвращайтесь на цыпочках!
И вот после звонка, которым был вызван Сиприен, по паркету гостиной, что вела в библиотеку, застучали каблучки молодой женщины.
– Я предваряю приезд Альдо, тетушка Амели! – воскликнула Лиза, обнимая маркизу де Соммьер. – Как только он узнает, что здесь происходит, он тут же приедет. А я готова помочь вам всем, чем только смогу!
– Неужели вы оставили даже своих малышей, чтобы меня утешить? Вы не можете себе представить, как я рада вашему приезду!
Женщины поцеловались, почувствовав, что привязаны друг к другу еще нежнее, чем прежде.
* * *
Не было сомнений, что Лиза вновь была той же самой чудесной обаятельной женщиной, которую злонамеренный псевдоэскулап превратил сначала в мегеру, а потом надеялся довести до сумасшествия. У Лизы снова розовели щеки, взгляд темно-синих глаз обрел присущую им ласковость, на лице сияла улыбка, она вновь была милой и элегантной. Спеша увидеть маркизу, она не уделила Сиприену ни минутки, и он не успел помочь ей снять зимнее пальто из серой шерстяной ткани с серебристой норкой. Когда она от него избавилась, то осталась в костюме из точно такой же ткани, сшитом, безусловно, самым лучшим портным Венеции и не имеющим ничего общего с юбками, похожими на фунтик с картошкой, которые она когда-то носила. Адальбер забрал у Лизы пальто и подвел ее к Пьеру Ланглуа. Комиссар от души улыбнулся молодой женщине, довольный, что ее неожиданное появление разрядило напряженную и безрадостную атмосферу дома.
– Ах, и вы здесь, господин главный комиссар! Простите, что я вас сразу не заметила!
– Не стоит извиняться, княгиня. Я очень рад увидеться с вами снова, – добавил он, целуя ей руку.
– Я тоже очень рада, хотя не сомневаюсь, что вы больше бы обрадовались моему мужу, но надеюсь, что он очень скоро здесь появится.
– Могу я спросить, где он сейчас? Только не подумайте, что я вас подвергаю допросу!
– А я надеюсь, что вы не сочтете меня лгуньей, которая уклоняется от ответа, если отвечу, что не знаю. Адальбер может подтвердить, что для нашей семейной жизни загадки – самое обычное дело. К Альдо приходит незнакомец, и после разговора с ним он отправляется в Мадрид, Рим, Лондон, Париж или всего-навсего в Милан или Равенну. Иной раз даже в обычную табачную лавочку на набережной, а потом оказывается на другом краю света, хорошо еще, что не среди арктических льдов, где не часто находят бриллианты, рубины, изумруды и прочие драгоценности. А потом в один прекрасный день он возвращается, сияя победной улыбкой.
– Так куда же он отправился в последний раз?
– К мэтру Массариа, нашему нотариусу...
Глава 2
Смерть старого рыцаря
Да, в тот день курьер принес Альдо Морозини коротенькую записку от мэтра Массариа, который просил его зайти в любое удобное время, сообщив, что сам он никуда выходить не собирается. За безупречными формулами вежливости, какими старинный друг дома, как всегда, украсил свое письмецо, читалась настоятельная просьба навестить его как можно скорее. А если возможно, тотчас же!
Альдо тут же закрыл папку с бумагами, которые просматривал, скорым шагом вышел из кабинета и побежал вниз по лестнице в библиотеку, где имел обыкновение находиться Ги Бюто, его управляющий и главное доверенное лицо. Но... растянулся на площадке во весь рост! Он невольно испустил проклятие и позвал:
– Лиза!
Она тут же появилась наверху и удивленно подняла брови, увидев мужа сидящим на площадке и прижимающим к носу платок.
– Что ты там делаешь? – осведомилась она.
– А ты как думаешь? – сердито отозвался Альдо в ответ и помахал в воздухе батистом, запятнанным кровью. – Скажи негодникам-близнецам: если они еще раз забудут мяч на лестнице, я отколочу одного, взяв за ноги другого!
Сдержав смех, который явно был сейчас неуместен, Лиза сбежала к несчастной жертве, забрала платок, осмотрела раны и взяла мужа под руку, помогая преодолеть последние ступеньки.
– Кровь больше не идет, – утешила она его. – Сейчас я замажу тоном твою царапину, и римский профиль вновь будет безупречен. Интересно, а куда это ты так мчался?
– Спускался, чтобы предупредить Ги, что зайду к Массариа. Он прислал мне записку. А твой тон какого цвета?
– Зеленого! Ты будешь неотразим! – Лиза осторожно коснулась губами больного места. – Да нет, такого, как нужно! И продержится ровно сутки, несмотря на отвратительную погоду, в которую без кашне не обойдешься. Вот увидишь, у тебя не будет даже синяка.
Провозившись не меньше четверти часа с царапиной, Альдо, хоть и собирался поначалу идти пешком, как любил это делать обычно, теперь решил ехать. Он спрыгнул в "Риву", свой катер, и сказал Зиану, который начищал мелом медные фрагменты корпуса, куда его везти.
Войдя в дом нотариуса, Альдо испытал чувство, которое испытывал всякий раз, переступая порог собственного дворца: он сделал шаг в давнее прошлое Венеции. Сейчас это чувство возникло, возможно, потому, что в особняке нотариуса царила особая атмосфера сурового священнодействия. Из бюро доносился отдаленный рокот пишущих машинок. Строг и элегантен был сам хозяин – круглое лицо, усы, изящная бородка с проседью, лорнет. Но главное – искренняя сердечность, неподкупная честность и великолепное знание законов, благодаря чему мэтр Массариа был для своих клиентов неоценимым советчиком, а для семьи Морозини – близким и дорогим другом. Нотариус встретил гостя с нескрываемой радостью.
– По вашей записке я понял, что дело не терпит отлагательства.
– Именно так. И я счастлив, что мы так великолепно понимаем друг друга. Дело действительно весьма спешное. Могли бы вы расстаться с Венецией на два или три дня без ущерба для ваших дел?
– У меня сейчас ни серьезного клиента, ни важной продажи. Огорчает разве что непогода и повышение уровня воды, которого нам не миновать в ближайшие дни. А куда предполагается поездка?
– В Швейцарию.
– Опять! Я изъездил ее вдоль и поперек несколько месяцев тому назад, и вы снова хотите меня туда отправить? Лучше обратитесь к Лизе, она там родилась! Нет, нет, я пошутил, – тут же спохватился Альдо, увидев, как вытянулось лицо нотариуса. – Так куда именно вы намерены послать меня?
– В Грансон. Маленький городок, расположенный...
– Зная, чем я занимаюсь, вы собираетесь объяснять мне, что такое Грансон? Знаменитейшая битва![6] А после нее – безоглядное бегство армии Карла Смелого в феврале 1476 года и разграбление его богатейшего лагеря, откуда пропали и исчезли в неизвестности легендарные драгоценности Великого герцога Запада. Грансон! Я и сам мечтал о нем. А что за повод?
– Один дворянин старинной фамилии находится на смертном одре и очень хотел бы, чтобы вы выслушали то, что он вам доверит в свой последний час. Смерть от него в двух шагах.
– Так вот почему вы так торопитесь! Не волнуйтесь, я тронусь в путь ранним утром. Но, будьте добры, расскажите мне подробнее о том, что меня ждет.
– Во-первых, вы должны знать, что дворянин – мой очень близкий друг. Мы подружились с ним еще до войны. Тогда он был австрийцем, а впоследствии стал швейцарцем. Вполне возможно, его имя вам знакомо, зовут его барон Хагенталь...
– Во-первых, вы должны знать, что дворянин – мой очень близкий друг. Мы подружились с ним еще до войны. Тогда он был австрийцем, а впоследствии стал швейцарцем. Вполне возможно, его имя вам знакомо, зовут его барон Хагенталь...
– Вы хотите сказать, что он...
– Да, он внук того самого барона фон Хагенталя, который приказал расстрелять вашего двоюродного дедушку Анжело Морозини у стены Арсенала на глазах множества людей, когда Австрия завладела Венецией и его поймали в ловушку.
– Так он внук? И он хочет поговорить со мной? Но о чем?
– Этого я не знаю. Но хочу вас уверить, что барон – человек достойный всяческого уважения. Будь он другим, я никогда бы не стал отягощать вас этим путешествием. И повторяю, он при смерти...
– Понятно, я потороплюсь...
– Да, поспешите, прошу вас, – очень серьезно повторил нотариус. – И меня очень удивит, если вы меня потом упрекнете за это.
Альдо взглянул на квадратик бристольского картона – визитную карточку, протянутую ему нотариусом.
– Де Хагенталь? А почему же не фон Хагенталь?
– Я же сказал вам, теперь он по национальности швейцарец, отсюда и дворянская частица "де". Вас это шокирует?
– Нисколько, но признаюсь, что история меня заинтриговала. И, главное, как добраться в Грансон как можно быстрее? Проще всего было бы на машине, но сейчас зима, перевалы закрыты, а дорожные туннели полны самых неожиданных сюрпризов, – вздохнул Альдо, внимательно рассматривая старую и очень подробную карту Европы, занимавшую немалую часть стены. – Значит... Значит... Значит... Самым надежным будет ехать до Лозанны на поезде, а там взять у Малера на несколько дней автомобиль. Стало быть, всего хорошего, дорогой мой нотариус. Как только представится возможность, поделюсь новостями!
Нотариус и Альдо пожали на прощание друг другу руки, но мэтр Массариа не сразу отпустил руку Альдо. С волнением, которое он даже не скрывал, он проговорил:
– Спасибо, что согласились принести мир этой отлетающей душе, дорогой Альдо. Благослови вас Господь! Да! Чуть не забыл! Конечно, сообщите домашним, что едете в Швейцарию, но в подробности не вдавайтесь. Не исключено, что за домом Хагенталя наблюдают. И возьмите с собой пистолет. Сами знаете, никогда не угадаешь, что тебя ждет впереди. Вполне возможно, я ошибаюсь и был бы очень этому рад, но хочу, чтобы вы были во всеоружии.
– Положитесь на меня. Вы знаете, мне не привыкать.
– Еще раз большое вам спасибо.
* * *
Вернувшись домой, Альдо отправил юного Пизани, своего секретаря, на вокзал, и тот взял билет на вечерний поезд. Лизе было поручено собрать багаж, а сам Альдо отправился в лакированную гостиную, любимую комнату всей семьи, где они обычно обедали. С двух противоположных стен гостиной смотрели друг на друга два женских портрета, подписанные весьма знаменитыми фамилиями. Обе женщины на портретах были одеты в черное. Княгиня Изабелла, мать Альдо, которую писал Саржент[7], была в черном бархатном вечернем платье, оставлявшем открытыми плечи и руки. Ни одна драгоценность не украшала их белизну, и только на пальце сиял изумруд, который был подарен ей в день помолвки. Зато ее визави, Фелиcия Морозини, представляла по отношению к ней контраст, и очень яркий по своей оригинальности. Винтерхальтер[8] изобразил ее в черной амазонке, отдав должное ее красоте римской императрицы, увенчав эбеновой черноты волосы небольшим цилиндром, обвитым белой вуалью. Красоту эта дама сохранила до самого преклонного возраста.
Урожденная княгиня Орсини, Фелисия принадлежала к одному из самых знатных родов Рима. Умерла она в этом дворце в 1896 году, когда ей было восемьдесят четыре, а Альдо – двенадцать. Вполне подходящий возраст, чтобы отдавать должное величественной даме, твердой, как кремень, с неуступчивым характером, которую даже глубокая старость не лишила жизненных сил. В семье она слыла героиней.
В семнадцать лет она вышла замуж за графа Анжело Морозини, ни разу его не видев и зная жениха только понаслышке, и прожила с ним всего полгода во взаимной страстной любви, которую разрушили австрийцы, бывшие тогда полновластными хозяевами Венеции. Они расстреляли ее обожаемого мужа и превратили юную женщину в жаждущую мести фурию.
Фелисия стала яростной бонапартисткой, укрылась во Франции, наладила связи с карбонариями, пытаясь устроить побег брата из грозной крепости Торо, глядящей на залив Морле. Она сражалась с оружием на баррикадах во время "Трех славных дней"[9], к безграничному восхищению художника Эжена Делакруа, который был в нее тайно влюблен. Уехала, избежав заключения в тюрьму при Луи-Филиппе, которого ненавидела. Она пыталась освободить из золоченой клетки австрийцев сына Наполеона, а потом преданно служила Наполеону III, будучи одновременно и его деятельным агентом, и украшением двора, когда изредка удостаивала его своим появлением в Тюильри или в Компьене.
Оставшись верной себе и своей любви к Франции, Фелисия пережила в Париже страшную осаду, так драматически завершившую царствование Наполеона III, получила рану и была на волосок от смерти. Ей было пятьдесят семь, ее спас врач одной знакомой семьи, который с истинной любовью выходил ее. И он же после того, как опасность миновала, привез ее в Венецию, где дедушка и бабушка Альдо встретили ее, как королеву. С этого дня, если не считать двух или трех поездок во Францию к своей подруге Гортензии де Лозарг, Фелисия не покидала дворца Морозини. Для Альдо она стала бабушкой, заменив родную, которая вскоре умерла. Мальчик обожал эту великолепную даму, сохранившую, несмотря на возраст, свою красоту, и перенял от нее вкус к опасным приключениям, которые так часто заставляли горько вздыхать жену Альдо – Лизу. Теперь Фелисия Орсини покоилась возле своего супруга на Сан-Микеле, острове мертвых, в часовне семьи Морозини, всегда полной цветов.
Когда Лиза заглянула в гостиную, чтобы сказать Альдо, что все готово к отъезду, он все еще стоял перед портретом Фелисии. Лиза тихонько подошла к нему и взяла под руку.
– Я так и не решила, кто из них красивее, – сказала она, взглянув на Изабеллу. – Нет сомнения, что в лице твоей мамы больше нежности, и на ее долю выпало больше счастья. Их жизни были такими разными!
– Характеры тоже. Фелисия была острой шпагой, готовой в любую минуту покинуть ножны, а мама – воплощением любви и ласки... И, как всегда, парадокс судьбы! Фелисия мирно закрыла глаза в окружении нашей любящей семьи, а мама не только умерла одна, но ее убили, и убийцей стал тоже член нашей семьи...
– К этой семье теперь принадлежу и я и горжусь этим, – проговорила Лиза. – А тебе пора выходить, если ты не хочешь опоздать на поезд. Альдо! Ты же едешь в Швейцарию, значит, наверняка навестишь папу?
Альдо рассмеялся, взглянул на Лизу и поцеловал ее.
– Ох уж эти женщины! Но тебе, моя дорогая, не узнать больше, чем ты знаешь, потому что не знаю и я, заеду в Цюрих или нет. – Если заеду, то ты приедешь ко мне, и мы благополучно вернемся вместе.
– Как это было бы чудесно! Просто идеально! Но на самом деле...
– Не продолжай! – И прибавил нараспев: – Если я заеду к Морицу, то позвоню, и ты приедешь. Если нет, приеду я! А теперь я убегаю, и не вздумай меня задерживать!
Больше всего Альдо не хотел сейчас разговоров с женой. Дело – если эту поездку можно было назвать делом – до крайности интриговало его. Разумеется, если бы его просил не Массариа, он бы никуда не поехал...
Но! Но демон авантюр если и дремал в Альдо, то всегда вполглаза! Он и вмешался.
"Ты прекрасно знаешь, что поехал бы. Не поехал, а помчался! – осуждающе проговорил суровый голос, который время от времени раздавался в душе Альдо. – Ты по-прежнему обожаешь тайны! И единственное, что тебе сейчас не по нраву, это отсутствие Адальбера!.."
– Не угодно ли помолчать! – тут же возмутился про себя Морозини. – Я, кажется, ничего у тебя не спрашивал!
Обиженный ангел-хранитель, приготовившийся было сопровождать Морозини, печально сложил крылья и вернулся дремать в теплый уголок возле камина. И дремать ему было тем уютнее, что он знал: он прав, как никогда!
* * *
Несмотря на снег, который засыпал все вокруг, Морозини добрался до Грансона всего за несколько часов без малейших затруднений. В Лозанне напротив вокзала он арендовал отличный автомобиль марки "Рено", почти такой же, даже по цвету, какой купил Адальбер для их перемещений между Парижем, Шиноном, Цюрихом и Лугано. Альдо часто водил его, так что и тут уверенно сел за руль и без помех проехал семьдесят километров, отделявших озеро Леман от Невшательского озера, в конце которого расположился Грансон.
Маленький средневековый городок, где домишки плотно окружили стены и башни замка, словно послушные цыплята гордую собой наседку. Замок смотрел на большое голубоватое озеро, и его городок вместе с ним, и, надо сказать, выглядели они вместе просто очаровательно – старинные дома, башенки, коричневые, словно бархатные, крыши. Все здесь дышало миром и безмятежностью, какие жители мудрой Швейцарии сумели возвысить до высокого искусства.