Она взяла его руку:
— Что бы ты ни захотел, Эндрю, я знаю, ты можешь сделать.
/4/За день до отъезда на конституционный конвент в Ноксвилл Эндрю сказал, что публикует извещение, объявляющее о продаже поместья Поплар-Гроув.
— Ой, Эндрю, разве мы должны продавать поместье?
Эти слова вырвались у нее невольно. Они прожили в Поплар-Гроув почти четыре года, и женщина не расстается так легко, как мужчина, с домом и счастливыми воспоминаниями. Она тихо добавила:
— Не могли бы мы просто отдать дом в аренду, например, Сэмюэлю? Он вот-вот сделает предложение Полли Смит.
— Нам нужны наличные средства, чтобы нарезать брусья на лесопилке, оплатить труд, а там не принимают расписок.
Эндрю наставлял ее, как получше представить поместье. Первые одна-две семьи возможных покупателей не вызвали каких-либо осложнений, их привели друзья, и встречу можно было воспринять, как светский визит. Но к середине января к дому стали подъезжать совершенно незнакомые люди в фургонах, с большеглазыми детьми, пытливо выглядывавшими из-за брезента, а их отцы спрашивали, восседая на передней скамье фургона:
— Вы миз Джэксон, мэм? Говорят, что этот дом продается. Мы ищем сейчас такого рода место.
После таких разговоров Рейчэл сложила свои вещи и перебралась в дом матери.
— Разве вы хотите, чтобы поместье плохо выглядело, миз Рейчэл? — спросила Молл. — Джордж и я, мы можем свалить всю мебель в кучу…
— Но как мы сможем сделать эту плодородную землю и тучных животных плохими? — ядовито спросил Джордж.
К своему удивлению, Рейчэл рассмеялась впервые за много дней. Когда она переехала в поместье Донельсонов, то почувствовала себя лучше, поскольку там всегда бурлила жизнь. Медлительный в разговоре, осторожный Уильям влюбился в молодую Чэрити Дикинсон и ухаживал за ней, неожиданно усвоив порывистые движения и скороговорку семнадцатилетнего парня. Еще не действовала регулярная почтовая служба, которая связывала бы с Ноксвиллем, но постоянный поток путешественников приносил каждый день известия. Эндрю и судья Макнейри были выбраны делегатами, призванными помочь в разработке управления, и Эндрю работал по четырнадцать часов в сутки, составляя то, что он называл джефферсоновской конституцией:[7] две палаты в законодательном собрании вместо одной; право всех мужчин принимать участие в голосовании после проживания на территории штата в течение шести месяцев; право быть выбранным в законодательное собрание дает владение двумя сотнями акров земли. Рейчэл прочитала газетный отчет о речи Эндрю, когда было внесено предложение назвать новый штат именем Джорджа Вашингтона или Бенджамина Франклина:
«Джорджия была названа по имени короля, две Каролины, Виргиния и Мэриленд — по имени королев, Пенсильвания — по имени колониального владельца, Дэлавэр — по имени лорда и Нью-Йорк — по имени королевского герцога. После достижения независимости нет оснований заимствовать у Англии все для нашей географии. Мы должны принять для нашего нового штата индейское название „великой извивающейся реки“ — Теннесси: у этого слова сладкий привкус, напоминающий горячую кукурузную лепешку с медом».
Она возвратилась в Поплар-Гроув за день до приезда Эндрю.
— Я вижу, что ты измотала себя, стараясь продать Поплар-Гроув до моего приезда, — заметил он.
— Надеюсь, что это поместье ненавистно всем.
— Тщетная надежда. Я нашел покупателя, это твой брат Александр. Я встретился с ним в Ноксвилле. Он платит пятьсот тридцать фунтов… наличными; этого достаточно, чтобы заказать брусья и купить другие предметы, за которые требуют деньги на бочку, и начать строительство в Хантерз-Хилл.
Провести с ними вечер приехал Джон Овертон.
— Должен ли я называть тебя теперь конгрессменом? — спросил он.
— Конгрессменом! У меня нет интереса к политике.
— Тогда ты должен отложить военные книги в сторону, генерал, потому что, очевидно, не интересуешься также и милицией. Эта вооруженная сила испарится, если конгресс не оплатит тысячу долларов, потраченных на экспедицию Никаджака.
Эндрю покачал в отчаянии головой:
— Ну, вот отменное поручение! Военный департамент запретил нам принимать участие в этой экспедиции против индейцев. Генерал Робертсон был вынужден подать в отставку из-за своего спора с военным министром Пикерингом по поводу проведенных нами сражений. Федеральное правительство объявило всю экспедицию незаконной, пустой, ничтожной… а теперь все хотят, чтобы я выбил от конгресса оплату этой экспедиции!
Рейчэл убедилась, что предсказания Эндрю относительно Хантерз-Хилл оказались здравыми. Едва Эндрю начал строительство дома, как оно привлекло визитеров со всего Кумберленда, и люди заговорили о его выдающихся достижениях. Он ответил на такую похвалу скупкой земельных участков в масштабах, превосходивших все прежнее. Каждый день он приносил домой документ, подтверждавший право на землю: 11 марта — на тысячу акров за двести пятьдесят долларов; 18 апреля — еще пять тысяч акров за четыреста долларов; 19 апреля — участок за двадцать центов за акр; 9 мая — три отдельные покупки — две тысячи пятьсот акров за две тысячи долларов, три тысячи акров за три тысячи долларов, тысяча акров за одну тысячу долларов; 14 мая — пять тысяч акров…
Подсчитав по записям, она обнаружила, что он купил около двадцати шести тысяч акров и израсходовал шестнадцать тысяч долларов… а все оплачивалось личными расписками. Иногда он продавал землю; в своем сейфе Рейчэл хранила расписки примерно дюжины жителей Кумберленда. Кредит каждого человека хорош в той мере, в какой хороша его репутация, но стоит человеку или репутации упасть, и вся структура развалится. Рейчэл была убеждена, что все это — азартная игра скорее ради забавы и удовольствия, чем ради выгоды.
Но мысль о забаве и удовольствии исчезла, когда она узнала, что Эндрю обдумывает вопрос о приобретении участка, на котором она жила с Льюисом Робардсом. Этот участок, бывший частью Кловер-Боттом, Льюис продал мистеру Шэннону, а тот теперь предложил его Эндрю. Она была поражена, насколько ей хочется владеть вновь этой землей.
— Поля ни при чем… и они плодородны, — сказал Джон Овертон (в последний момент Эндрю, чувствуя, что он не в состоянии произнести имя Робардса, попросил Джона обсудить вопрос о покупке с Рейчэл). — Участок примыкает к Хантерз-Хилл. Он ничем не будет выделяться среди других.
— Ты считаешь, что я должна одобрить покупку? — спросила она, с таким напряжением проглотив комок, застрявший в горле, что звук нарушил установившуюся на момент тишину.
— Нет… Но вопрос можно поставить, не так ли?
— Понимаю. — Она моргнула несколько раз, словно на ресницы попала паутина. — Хорошо, я поборю это чувство. Мы пропашем борозды от Хантерз-Хилл до реки.
Как только распространился слух, что семья Джэксон купила бывший участок Робардса, добавив его к своим владениям, в долине Кумберленда начались споры. Рейчэл не ожидала, что покупка может вызвать такую реакцию: люди занимали противоположные позиции и своими разговорами сделали достоянием новых поселенцев сплетни о деле Робардса — Джэксона. Она уверила себя, что ей удалось замкнуться, держаться в стороне, ныне же вновь она оказалась в центре дискуссии, ее прошлое было вновь извлечено на божий свет, и к тому же в искаженном виде. Насколько она могла выяснить, половина людей осуждала Джэксона за неудачное решение: участок может принести лишь неприятности; другая половина осуждала их за дурной вкус, за желание показать миру, что они взяли верх над Льюисом Робардсом и тем самым символически унизили его.
Но она не представляла, сколь остры споры, пока не узнала, что Джон Овертон, ненавидевший любую форму физического насилия, оказался вовлеченным в драку в Нашвилле и ему подбили глаз. Когда он пришел к Джэксонам по срочной просьбе Рейчэл, веко правого глаза все еще носило на себе следы удара, а переносица побаливала даже от очков.
— Впервые в своей жизни я пытался сбить с ног человека, — скромно признался он. — Разумеется, я допустил огромный промах.
— Не знаю, должна ли я испытывать стыд или гордиться тобой. — Затем, потеряв чувство юмора, она крикнула: — Ой, Джон, как долго будет все это продолжаться? Прошло пять лет со времени нашей первой свадьбы с Эндрю и три года со времени… этого развода.
— Не знаю, — мрачно ответил он. — Я думал, что уже прошло столько времени и Эндрю стал таким важным лицом в штате, что дело должно быть давно забыто.
— Но его никогда не забудут, разве не так?
Они переехали в Хантерз-Хилл к концу мая во вторник. Именно в этот день недели Эндрю любил начинать новые предприятия. Рейчэл дом показался огромным. Гостиная и столовая располагались по обе стороны прихожей, а кухня Молл — налево от въездных ворот во дворик. Гостиная была обставлена мебелью, отобранной Эндрю в Филадельфии, — диван и обитые камчатным полотном с цветным орнаментом стулья, на полу лежал персидский ковер XVI века. Эндрю купил его на аукционе при распродаже одного поместья.
За двумя комнатами по фасаду находились совершенно пустая музыкальная комната и кабинет Эндрю, в который он поставил, священнодействуя, широкий письменный стол из орехового дерева, а потом навесил книжные полки на стену с камином. Он отвел четыре больших выдвижных ящика для своих бумаг, а Рейчэл выделил восемь ящичков с бронзовыми ручками для семейных счетов и бухгалтерского учета. На втором этаже располагались четыре спальни как раз над четырьмя комнатами. Но только их спальня была обставлена мебелью, включая кровать с четырьмя колонками, привезенной из Поплар-Гроув. Наполовину обставленные комнаты создавали чувство пустоты. Если небольшие хижины в Поплар-Гроув казались ей родными, защищали ее, то огромные просторы Хантерз-Хилл, напротив, открывали ее со всех сторон. Ее муж считал, что высокое расположение Хантерз-Хилл обеспечивает господство и силу, она же чувствовала, что это делает их более уязвимыми.
Это лето Эндрю провел в поле, выращивая первый скромный урожай. 30 июля законодательное собрание Теннесси проголосовало за выплату ему задолженности — пятилетней заработной платы прокурора. Эти деньги он потратил на постройку дороги вверх на холм к входной двери, в то время как Рейчэл наблюдала за строительством молочной хижины, коптильни, склада, конюшни и бревенчатых хижин для негритянских семейств.
— Наши неприятности кончаются, — заявил он удовлетворенно. — Кажется, могу вернуться в Филадельфию.
Рейчэл была ненавистна сама мысль о новой разлуке, но она не выдала своих чувств:
— Ты на самом деле хочешь стать нашим первым конгрессменом, не так ли?
— Я могу сделать много, — парировал он. — Джон был прав относительно денег на экспедицию Никаджака. Если мне удастся добиться от конгресса выделения соответствующего фонда… и если я смогу получить от Аллисона мои собственные деньги, их хватит, чтобы купить товары для новой лавки…
Она посмотрела на него со страхом в глазах:
— Эндрю, ты станешь самым занятым представителем в Филадельфии.
/5/«Чем могла бы заполнить бездетная женщина комнаты такого большого дома?» — спрашивала Рейчэл самое себя. Это был первый год со времени их брака, когда в Рождественские праздники она и Эндрю оказались порознь, поскольку он был избран в конгресс и уехал в ноябре в Филадельфию. Желая оживить дом голосами, смехом, приятными воспоминаниями, она устроила предрождественский семейный обед, пригласив Мэри и Джона Кэффрей с их выводком — дюжиной детишек; Катерину и Томаса Хатчингс с девятью отпрысками; Джейн и Роберта Хейс с четырьмя детьми; Джона и Мэри с их восьмеркой, причем последнему исполнился всего месяц; Стокли, Левена и Александра, а также Северна, все еще ходивших в холостяках; только что сочетавшихся браком Уильяма и Чэрити; Сэмюэля и Полли Смит; Джона Овертона и его мать.
По сути дела это была вечеринка главным образом для детей, и поэтому Рейчэл не пожалела кристаллического сахара. Два огромных стола были заставлены тарелками с засахаренными и маринованными фруктами, солеными орешками, мармеладом, медом и желе, яблочным муссом и различными пирогами с грушевой и айвовой начинкой. Для каждой племянницы и племянника были приготовлены подарки: ленты, конфеты, перчатки, тряпичные куклы, инструменты для вышивки — для девочек, ножи, охотничьи подсумки, мокасины, охотничьи рубашки — для мальчиков. Каждый ребенок подбегал к тетушке Рейчэл, чтобы поцеловать ее. При виде детей, которых она тоже хотела подарить миру, она прослезилась от обиды. Когда семьи укутали своих малышей, посадили в коляски и подвязали к седлам иногда так, что за седлом отца висела целая четверка, она вновь осталась одна.
Она лежала с открытыми глазами на кровати с пологами, опущенными со всех четырех сторон и создававшими ей теплое, уютное гнездышко. Погода была промозглой, а ветер пронизывающим, он дул во все щели дома, даже через закрытую дверь ее спальни и, казалось, через одеяло. Уставшая после большого приема гостей, в подавленном настроении она прислушивалась, как под ударами ветра потрескивает дом, и раздумывала о том, что ее ждет в предстоящем месяце. Все законы логики и необходимость вынуждали ее согласиться с тем, что Эндрю должен поехать на Восток, на заседания конгресса, но в ледяной до дрожи одинокой ночи она понимала, что, чем больше из старых дел ему удастся уладить, тем свободнее он станет для новых начинаний. Все его сбережения, накопленные за восемь лет, развеялись как дым, когда обесценились бумаги Дэвида Аллисона; все его усилия и доходы от лавки были сведены к нулю, когда он оказался вынужденным поспешно продать ее; и только сегодня она узнала, что документ Блаунта, в обмен на который он выторговал тридцать три тысячи акров земли, практически потерял свою цену по той причине, что Банк Англии приостановил выплаты и вверг тем самым Восток в панику. Из письма Эндрю она не могла понять, что больше обозлило его — потеря денег или же тот факт, что Америка все еще под контролем Банка Англии. В канун Рождества она думала: «Вот он находится на чужом постоялом дворе или в пансионате, их разделяют тысячи миль и недели трудного путешествия… и ради чего?»
Заря еще не занялась, через окна проникал лишь сероватый свет. Она выбралась из постели, подошла к шкафу и взяла голубой шелковый халат, купленный для нее Эндрю в Натчезе. На ощупь шелк был ледяным. Она прошла по коридору к боковой двери и остановилась около нее. На востоке заалела заря, и она увидела, что внизу река покрылась льдом, впервые с того времени, когда Донельсоны отправились на Запад на «Адвенчере». Она прошла в кухню, где Джордж оставил в очаге горящие угли. Рейчэл вскипятила воду в чугунке для кофе и выпила горячий напиток. Тепло сняло напряжение. Она вернулась в спальню, нырнула в постель и сразу же заснула.
Ее разбудил шум около дома. Через заиндевевшее окно она увидела, что все население Хантерз-Хилл собралось вокруг лакированной черной кареты с красными колесами, запряженной парой серых лошадей.
Рейчэл быстро оделась и спустилась к парадной двери. Идя к карете, она увидела, что в ней никого нет, а потом ей бросилась в глаза блестящая красная монограмма «Р. Дж.» на дверце экипажа. Джордж открыл дверцу и с поклоном пригласил Рейчэл подняться внутрь. Она поставила ногу на небольшую железную опору, и Джордж захлопнул за ней дверцу. Только теперь Рейчэл догадалась, что Эндрю заказал карету для нее и сделал так, чтобы карету пригнали в день Рождества. Она вспомнила, как он нуждался в наличных средствах накануне отъезда в Филадельфию, как он манипулировал земельными участками и ценными бумагами, и все же в рождественский день он думал только о ней.
На глаза набежали слезы. Она сидела, ощущая тепло и уверенность, словно он сидел рядом с ней, крепко обнимая ее за плечи. Как могла она допустить слабость — пока она любит своего мужа, а он любит ее, они неразлучны. Любовь — это прочный мост, пересекающий скованную льдом реку и остановившееся время. Она позволяет мужчине и женщине шагать рука об руку и по залитому солнцем полю, если даже их разделяют тысячи миль, и по заснеженному полю под свинцовым небом.
В своем очередном письме Эндрю рассказал, что, едва прибыв в Филадельфию, он заказал у портного сюртук с фалдами и бриджи:
«Они были довольно хорошо подогнаны, и я полагал, что выгляжу красивым. Но когда я пришел в конгресс, чтобы принести присягу, то оказалось, что я единственный, у кого фалды были связаны кожей угря. По выражению лиц элегантных набобов я мог понять, что они сочли меня неуклюжим персонажем с манерами неотесанного лесника».
Она представила себе, какое раздражение вызвало это у него, ибо его манеры были неподдельно вежливыми. Вспоминая друзей отца из виргинского Бургесса, она была убеждена, что манеры Эндрю были столь же джентльменские, как и у тех друзей.
К тому же его первый шаг в конгрессе вызвал антагонизм не только у значительной части законодателей, но и у жителей Теннесси. Об этом она узнала, когда в воскресенье поехала к матери на обед: входя в большую комнату, она успела услышать несколько фраз, повисших в воздухе, подобно шерстинкам неоконченного вязания. Она сказала безразличным тоном:
— Очень хорошо, мой муж сделал что-то не по вашему вкусу? Оставим это в стороне и не станем портить воскресный обед мамы.
— Не оставим, — возразила Джейн. — Ведь ты не отвечаешь за политические взгляды своего мужа.
— Дорогая Джейн, я получу газеты завтра.
Сэмюэл поднял голову:
— Ты помнишь прощальную речь президента Вашингтона[8] в конгрессе? Палата подготовила в ответ пространный панегирик. Эндрю проголосовал против него, заявив, что предлагается бездумное одобрение, а между тем некоторые акты Вашингтона подлежат критике…
Она окинула взором комнату: