— А ведь я не шутил, — рассказывал владыка Амвросий. — Господин Кони не женат, нет детей — то есть, главных моральных препятствий. Человек он глубоко верующий, высокодуховный. А какой умище! Я сказал ему: бросайте всё и постригайтесь! Через месяц станете архимандритом, через год — епископом, а потом…
— Не согласился? — полувопросительно-полуутвердительно сказал Петрусенко. Он хорошо понимал своего именитого коллегу.
— Не согласился, — с явным огорчением подтвердил архиепископ. — Сказал: «На меня важное следствие возложено…»
… Сейчас, сидя у себя в кабинете, Петрусенко вспомнил всё это и вновь подумал, что все показания Кисляка необходимо перепроверить.
ГЛАВА 7
От полицейского управления на Николаевской площади до Епархиальной улицы, где располагался особнячок семьи Петрусенко, было совсем недалеко. Викентий Павлович шёл пешком. Он уже свернул с Сумской улицы, шумной и в это позднее время — заполненной гуляющей публикой, открытыми кофейнями и ликерочными, проносящимися экипажами, — на свою тихую Епархиальную. Здесь, в двух шагах, но уже словно иной мир: спокойный шелест деревьев, уютный свет фонарей… безлюдно.
Расслабившись, глубоко дыша вечерним прохладным воздухом, Викентий Павлович думал отвлечённо: «Как всё-таки странно — живём в новом веке! В двадцатом. Начинался, словно котёл кипящий или вулкан — войны, бунты. Но, слава Богу, кажется всё кончилось, вот уже несколько лет спокойно. И сразу же мысль и дух человеческий силу набирает, когда наступает мир и гармония. Вот фонари электрические — разве не чудо! А ещё совсем недавно газовые освещали улицы. Да что фонари! Автомобили, аэропланы, беспроволочный радиотелеграф, синематограф! А в криминалистике какие поразительные открытия!»
Петрусенко всегда очень чутко следил за всем, что относилось к криминалистике. Ни одно новейшее открытие не прошло мимо него. А за первое десятилетие 20-го века их набралось предостаточно! Окончательное признание дактилоскопии, как точной науки, успехи судебной патологии, токсикологические методы обнаружения ядов в мертвых телах… А открытия в баллистике! Буквально на днях он прочёл в журнале «Архивы уголовной антропологии и судебной медицины» об открытии профессора Балтазара из Парижа. Этот учёный обнаружил, что ударник любого огнестрельного оружия оставляет при стрельбе на шляпке гильзы не просто след, а совершенно индивидуальный — своего рода «собственный отпечаток пальца». Викентий Павлович ясно представлял все последствия этого открытия. И думал о том, что впереди — много-много других поразительных открытий. Сейчас, когда утвердилось в мире спокойствие, мысль человеческая будет развиваться стремительно и свободно.
«Да, хороший век, 20-й, и хороший год — 1913-й»… С улыбкой он подошёл к крыльцу своего дома.
Уходя из Гранд Отеля, Петрусенко кое о чём договорился с директором.
— Завтра к вам придёт мой помощник, молодой человек. Устройте-ка его дня на три-четыре в обслугу отеля.
Леваневский вздохнул:
— Что ж, если надо…
— Очень надо. И не только мне, но и вам. Думаю, он тут, на месте, мог бы разузнать нечто полезное.
— Но другие служащие — они ведь поймут…
— Это не имеет значение, — махнул рукой следователь. — Пусть понимают, только не дают волю языкам.
— Это исключено, господин Петрусенко! Мои работники не из болтливых, да и я предупрежу.
— Вот и славно. Главное, что ваши гости будут его принимать за простую обслугу. Для них ведь люди в форме — все на одно лицо.
Леваневский, склонив голову, задумчиво барабанил пальцами по столу. Потом кивнул, что-то решив, и сказал:
— Я думаю, господин Петрусенко, что определю вашего помощника посыльным. На этой должности он не будет привязан к одному месту, как, например, официант или помощник портье. И сможет общаться с самыми разными людьми.
— Прекрасная мысль! Весьма вам благодарен. Завтра пораньше ждите моего парня.
Этим парнем, Петрусенко уже решил, будет его племянник Митя Кандауров.
… В такое позднее время кухарка, конечно же, давно ушла. Но Митя сам заварил прекрасный крепкий чай, и они пили его в кабинете Викентия Павловича с шоколадным печеньем «Жорж Борман».
— И это всё в один день! — воскликнул восхищённо юноша, выслушав рассказ Петрусенко. — Ничего себе, клубок загадок!
— Вот и поможешь его распутать. Согласен?
— Дядя! Ты ещё спрашиваешь!
— Завтра раненько пойдёшь в гостиницу, к директору господину Леваневскому. Он определит тебя в посыльные. Под этим видом старайся бывать и успевать везде. Заходи с поручениями в номера, подходи к ресторанным столикам, увидел двоих или группу разговаривающих людей — крутись, словно по делу, поблизости. И слушай, слушай! Сейчас там только и будут говорить об убийстве, о нападении на девушку. Слушай хорошенько. А представится случай — сам наводи разговор.
— Понял! Ну, а сверхзадача?
— Хорошо тебя учат в академии! — Викентий Павлович хмыкнул весело и достал из кармана носовой платок. Осторожно развернул на столе. — Вот она, твоя сверхзадача.
На раскрытом платке лежал красивый перстень. Под электрической лампой изумруд горел глубоким зелёным светом, а мелкие бриллианты вспыхивали искорками.
— Можно взять? — спросил Митя, и, получив разрешение, осторожно повертел драгоценную вещь перед глазами. — Так вот он какой, перстень, с которого всё началось.
— Ты, дружок, попал в самую точку. Я тоже думаю, что с этого перстня всё и началось. Узнав, кто и зачем его украл, мы, уверен, узнаем и зачем эта штука снова появилась в номере Арженов, и кто убил Аржена.
Митя всё ещё держал перстень в руках.
— А не может ли так быть, — произнёс задумчиво, — что перстень вовсе и не крали. Например, мадам его спрятала, а муж нашёл?
— И зачем это, по-твоему?
— Ну… продать и на эти деньги бежать от мужа с любовником.
— Нет. — Викентий Павлович не колебался ни минуты. — Не та женщина для таких прямых и решительных действий. Если бы она и ушла от мужа, обеспеченного человека с именем, то только к не менее обеспеченному. И просто забрала бы перстень, подаренный, а значит и принадлежащий ей.
— Понял, — легко согласился юноша. — А вот такой вариант: она дарит перстень любовнику, муж узнаёт, забирает, устраивает ей скандал…
— И она, обороняясь, или в гневе, убивает его, — продолжил Петрусенко.
— Да… — растерянно протянул Митя.
— Вот видишь, ты и сам понял, что это нелепо. Женщина может, конечно, справиться с мужчиной: выстрелить в него или ударить сзади. Но накинуть на шею ремень, пусть даже и внезапно, а потом затянуть его до удушья… Нет, дорогой, она бы этого не смогла.
— А если ссора произошла не между мужем и женой, а между мужем и любовником, у которого муж каким-то образом увидел перстень? — не сдавался Митя.
— Это уже версия, — согласился Викентий Павлович. — Но только версия. Перстень мог быть и в самом деле украден. Но тогда получается — кража эта не случайная и не простая. И убийство напрямую с ней связано. Вообщем, дорогой, ты понял: перстень и всё, что крутится вокруг него — вот твоя сверхзадача.
Митя налил им ещё по чашечке чая, подвинул дяде фирменную, резного дерева коробку с печеньем.
— А девушка? — напомнил он. — Я ведь так понял, дядя, что нападение на девушку ты тоже связываешь и с кражей, и с убийством.
— Да, верно. Умом понимаю, что это дело может оказаться простым совпадением, совершенно самостоятельным. Но какое-то шестое или седьмое чувство твердит мне: не бывает таких совпадений! И потом, я знаю девушку, говорил с ней. Она необыкновенная умница и замечает такие моменты, детали, на которые другая не обратит внимание. А вдруг она что-то заметила, услышала, узнала…такое, о чём и сама не догадывается, а преступника это испугало?
— Но ведь заказчик её убийства не иностранец, так ведь? А тут, как я понимаю, всё вертится вокруг иностранцев?
— Загадок много. Клубок — ты, дорогой, точно сказал. Вот ты сам и попробуй потянуть хотя бы за одну ниточку. А я завтра поговорю с портье, Вариным дядей. Вспомнил я, он сказал одну интересную фразу… И отдам перстень нашим специалистам, пусть узнают о нём побольше, проследят, так сказать, родословную. Сдаётся мне, штучка эта не простая…
Митя уже ушёл в свою спальню, на второй этаж, а Викентий Павлович ещё посидел немного один. Такое бывало нечасто, но сейчас жена и дети отдыхали в Крыму. Он отправил их туда две недели назад. Сын Саша всё порывался остаться в городе, с отцом и старшим братом — он вообще «хвостиком» ходил за Митей. Но Викентий Павлович пристыдил его: «Меня дела здесь держат, у Дмитрия — экзамены, а ты взрослый парень, пятнадцатый год пошёл, не понимаешь, что женщин одних не годится отпускать в поездку!» И Саша поехал — опора и защита мамы и младшей сестрёнки!
А Митя вырос незаметно! Кажется, совсем недавно произошло несчастье с его родителями — так оно свежо в памяти у Викентия Павловича! Его младшая сестра Катя и её муж, Владимир Кандауров, оказались погребены в общей могиле со многими другими людьми — каменная лавина обрушилась на строителей трассы через Байдарский перевал в Крыму. А ведь прошло уже одиннадцать лет! Митя в семье Петрусенко стал старшим сыном и братом. И пошёл по стопам дяди — учится на юриста. А завтра для него начнётся его первая практика — живое дело.
ГЛАВА 8
У пожилого портье Григория Антоновича, дяди пострадавшей горничной, следующий день был выходным.
— Господин Леваневский освободил меня от работы ещё на два дня, — сказал он Викентию Павловичу. — И правда, какая уж тут работа, столько пережито, голова идёт кругом! И у Вареньки нужно бывать.
— Как она себя чувствует? — спросил Петрусенко.
— Неплохо. Только какая-то вялая, безжизненная. Я ночь просидел у неё, так почти не спала. Чуть задремлет, тут же вскрикивает, просыпается. Ещё бы! Такое пережить… во второй раз!
— Именно поэтому, Григорий Антонович, я и попросил вас прийти ко мне. Вы ещё там, в гостинице, когда Варю только принесли после нападения, сказали: мол, не первый раз с ней такое несчастье. Я запомнил. Хочу, чтоб вы рассказали мне о первом случае.
Они сидели в полицейском управлении, в кабинете Петрусенко. Шла вторая половина дня. С утра Викентий Павлович кое-что успел сделать. Отдал специалистам-ювелирам перстень, составил запросы о разных людях, причастных к происшествиям в Гранд Отеле. Выпросил себе в помощники у начальства следователя Сергея Никонова. В последние годы он много дел вёл с этим толковым и обстоятельным человеком. И хотя между ними особой близкой дружбы не было — только коллегиальное доверие и уважение, — Петрусенко знал, что на Никонова всегда можно положиться. Именно ему он поручил прокурировать быстрейшие ответы по запросам, среди которых были и запросы об иностранных врачах. Сам же послал нарочного к Григорию Антоновичу, прося того на разговор в управу. Он знал, что портье сегодня не работает, что ночь провёл в больнице, а утром уехал к себе отдохнуть.
Григорий Антонович удивился просьбе следователя.
— Но ведь тот, первый случай, был очень давно! Десять лет назад. Разве он может быть связан с этим?
Петрусенко тоже приподнял брови:
— В самом деле, давно… И всё же. Расскажите. Связан-не связан, кто знает… Иногда в нашем деле такие повороты встречаются!
— Ну что ж, — Григорий Антонович вздохнул. — Отчего не рассказать… Десять лет назад Варенька жила со своими родителями, двумя братьями и сестрой, на окраине Зенькова. Это городок под Полтавой. Её мать — моя сестра. А девочке тогда было семь лет…
Отец и старший брат Вари с весны до осени работали на вырубке леса, совсем недалеко от места, где они жили. Мать оставалась дома с младшими, совсем маленькими детьми, а семилетняя девочка носила мужчинам обед — после полудня. В тот августовский день она, возвращаясь, шла, как всегда, по границе леса и ржаного поля, собирала васильки. Через поле и мимо неё проскакала группа всадников в военных мундирах, углубилась в лес, к реке. Как раз то лето в Зенькове квартировал армейский драгунский полк, и офицеры баловались охотой — на уток, зайцев, кабанов. Не успела Варя отойти далеко, как один из офицеров вернулся. Он соскочил с коня, позвал её: «Иди-ка сюда, малышка». Девочка подошла с улыбкой, ей нравились красивые офицерские мундиры… Что было дальше, она никогда никому не рассказывала, да это и не нужно было. Вскоре после ухода девочки её старший брат поранил топором палец, отец перебинтовал его тряпкой и наказал мальчику бежать домой. Парнишка был ещё на опушке, за деревьями, как увидел, что среди поля ходит осёдланный конь, а потом из колосьев поднялся офицер, оправляя мундир, оглянулся вокруг, вскочил в седло и умчался. Мальчику стало тревожно, он побежал к примятой полянке и там увидел свою сестричку — истёрзанную, в крови, неподвижную, как неживую…
— Вот что я имел ввиду, господин Петрусенко. Варя уже пережила такое. Надругался тот офицер над совсем крошкой! А сейчас, слава Богу, обошлось, нашёлся защитник! Какой хороший человек, не только смелый, а и душевный. Сегодня с утра уже пришёл в больницу, справился о Варе, апельсинов ей принёс!
— Коринцев приходил, вот как?
— Да, — Григорий Антонович заулыбался, — заехал на машине, прежде чем в гостиницу ехать. А тут как раз три наших горничных тоже забежали перед работой, проведать её. Так он потом нас на машине и развёз: меня — домой, а женщин — к готелю. Первый раз в жизни я ехал на машине, да ещё на лимузине!
— Это хорошо, что девушку не забывают, — сказал Викентий Павлович. — Но, однако же, вы не досказали историю. Что это был за офицер — узнали?
— Да уже затаиться ему не удалось. Мальчик видел, доктор дал заключение о жестоком надругательстве, да и те офицеры, что охотились, знали, кто из их товарищей отстал. Только сошло ему всё с рук!
— Почему?
— Начальство, сберегая честь полка, замяло это дело. Вариным родителям деньги кое-какие заплатили, а офицера-насильника срочно отправили в отставку, и он быстро куда-то уехал. Варю привезли ко мне, сюда в город. Там, дома, она бы не поправилась: стала очень пуглива и как бы не в себе. А у нас с женой детей не было, я крошку полюбил, как родную. Со временем она совсем поправилась, и, знаете, — всё забыла. Как будто ничего не было! Чудо, да и только.
— Это, Григорий Антонович, называется «защитная реакция нервной системы». Для того чтоб жить и быть счастливым, человек забывает сильные негативные потрясения. Правда, медики говорят, что в подсознании он обо всём помнит. И иногда, при повторном потрясении, вспоминает. Не удивлюсь, если и ваша Варенька после вчерашнего нападения вспомнит тот давний случай.
— Не дай Бог! Ведь какая весёлая, умная девушка! Она так хорошо училась в женской гимназии — я её туда определил, да ещё француженку нанимал языку учить. Что же теперь?
— Будем надеяться на лучшее. Варя уже девушка взрослая, может со своим страхом справиться, да и люди рядом с ней, я вижу, хорошие… Да, Григорий Антонович, как фамилия того офицера?
Портье пожал плечами.
— Да я и не знал никогда. Варин отец, наверное, помнил, только он помер уже. А мать её, моя сестрица, женщина простая, крестьянка… Нет, она не знает.
— А брат девушки?
— Он может помнить. Но он служит матросом на дальневосточном флоте.
— Ладно, — махнул рукой следователь, — это моя забота. Возможно, такая давняя история не имеет значения для нынешних событий.
Но это он сказал в основном, чтобы успокоить старого портье. Ведь тот, как и все остальные, ещё не знали о том, что нападение на девушку не было случайным. Что существовал человек, которому по какой-то причине понадобилось убить Варю.
Под вечер, когда иностранные врачи воротились в гостиницу после очередного дня симпозиума-практики, Петрусенко наконец-то поговорил с каждым из них. Собственно, он и не ждал ощутимых результатов или открытий от этих бесед. Но надеялся на новые зацепочки.
Три заокеанских гостя — австралиец, американец и бразилец впервые увидели Аржена и услыхали его имя только здесь, на симпозиуме. Причём, если американец и был в Европе, в том числе и во Франции, десять лет назад, то двое других впервые покинули свои края. Молодой ассистент доктора Квинслея, Саймон Картер, тоже впервые пересёк океан. Однако, если его шеф и бразильский хирург Перейру общались с Арженом лишь в клинике доктора Гиршмана да вежливо раскланивались в ресторане, этот веснущатый симпатичный юноша беззастенчиво вертелся вокруг мадам Аржен, добровольно став кем-то вроде её пажа. Это заметили многие, да он и сам того не скрывал. Однако, как исподволь выяснил Петрусенко, на ночь кражи перстня у него, как будто, было алиби. Саймон делил номер-люкс со своим шефом, и Питер Квинслей был уверен, что ассистент своей комнаты не покидал. Викентий Павлович рассудил так: если парнишка и сумел надуть доктора — улизнуть незаметно ночью из номера, то уж мадам Аржен у него быть не могла, это точно.
Австралиец Рональд Бергер приехал, как и Аржен, с женой. Женщины сразу подружились, потому и мужчины общались более тесно. Однако, как уверял Бергер, это общение ограничилось одной прогулкой с жёнами по вечернему городу и несколькими распитыми в баре рюмками мартини.
Швед Эрикссон год назад был приглашён в парижский госпиталь, где работали и Аржен, и Деплесси. Они просили его проконсультировать редкую и сложную операцию, которую должны были делать впервые. Эрикссон же описал подобную операцию в научном медицинском журнале. Операция прошла успешно, врачи прониклись друг к другу симпатией, несколько совместных дней провели втроём — и в госпитале, и досуг. Никаких разногласий между ними не возникало, это подтвердил Деплесси.