– Да ну?! – изумляюсь я. – Триста тысяч дирхам?!
– Нет, – агент качает головой и улыбается еще шире. – Долларов. Триста тысяч долларов! Однажды самку продали за миллион!
– Не может быть!
– Точно, точно, – кивает головой Анри. – А обычный верблюд – всего две-три тысячи.
И без видимой связи с предыдущим интересуется:
– Ты ел верблюжатину? Она продлевает жизнь и укрепляет мужскую силу!
– Никогда! – оживляюсь я. – Может, посоветуешь хороший ресторан, где можно ее попробовать? Там и пообедаем!
Анри аккуратно паркует свой огромный джип напротив входа в над-аль шира. Он сосредоточен.
– В ресторанах не подают верблюжатину. Ее можно отведать только на свадьбе, когда много гостей. Иначе нет смысла забивать такое большое животное…
Анри выключает двигатель.
– А почему в скачках участвуют дети? – спрашиваю я. Это единственный вопрос, который я задаю без явной или скрытой цели, из чистого любопытства. – Неужели не жалко подвергать их такому риску?
Анри морщится, чувствуется, что эта тема ему неприятна.
– Это не наши дети. Это палестинцы, индусы, малайцы. Их покупают, иногда похищают. Вообще-то принят закон, разрешающий скакать только с пятнадцати лет. Но чем меньше вес всадника, тем больше шансы на успех, так что сам понимаешь…
Он просит меня посидеть в машине и исчезает. Я внимательно осматриваюсь. Парковка забита автомобилями. На площади перед входом бурлит толпа в арабских и европейских нарядах. Привычно разбиваю прилегающую территорию на сектора, внимательно сканирую каждый взглядом. Ничего подозрительного.
Возвращается очень довольный Анри. Я понимаю, что мои предположения о подпольном тотализаторе оправдались. Он нашел подпольного букмекера и получил свой выигрыш. Анри возбужден, у него хорошее настроение. Видно, выигрыш достаточно крупный. Он широко улыбается. И я широко улыбаюсь в ответ. Мы выглядим одинаково весело. Хотя он отдыхает, а я работаю.
Я продолжаю изучать агента и узнаю его все лучше. Он аккуратен, последователен, очень азартен. Азарт в нем перевешивает осторожность. А может, он настолько доверяет мне, что не ощущает опасности? Нет, вряд ли…
Никогда нельзя обольщаться, особенно в столь деликатных делах! Просто у него крепкая нервная система. Еще одна положительная черта – на отдыхе Анри не забывает о страховке: возвращаясь к машине, он несколько раз очень профессионально проверился… И вообще – азарт ли привел его сюда или холодный и очень трезвый расчет? Если выбирать безопасную точку для шпионского контакта, то верблюжьи бега – идеальное место! Ибо, вопреки мнению дилетантов, в многотысячной толпе вести наблюдение очень трудно, а вот оторваться от него довольно легко…
Анри садится за руль, включает двигатель.
– В «Гранд Хайятт» ехать не стоит, – говорит он, будто продолжая разговор.
Значит, мое мимолетное вчерашнее предложение, да еще сделанное в напряженный момент сильнейшего психологического стресса, не кануло в Лету забвения. Оно обдумано и проанализировано. Еще один элемент положительной характеристики агента. Я добавил очередной жирный плюс в невидимый, но очень важный реестр.
– Там действительно хорошие рестораны, но это отель не моего уровня. Появляться там – значит навлекать подозрения. Особенно с иностранцем, – добавил Анри, понизив голос. – Поэтому лучше просто выедем на берег залива…
Плюс очень рационален! И осторожен… Только вот необъясненная раскованность в одежде… Но это такой нюанс, которым в данной ситуации можно пренебречь. В конце концов, мне не работать с ним месяцы и годы…
Джип уверенно идет в плотном потоке машин. Справа открылся фешенебельный район, застроенный богатыми виллами местных жителей.
– Это Джумейра, в переводе «искрящиеся огни», – гостеприимно поясняет Анри. – Всего тридцать семь лет назад здесь была деревушка рыбаков, и костры искрили в ночи… А кроме костров ничего не было!
Поразительно! Теперь кругом ровные, без единой трещины или морщинки, черные дороги, сотни отелей, причем не просто богатых и роскошных – каждый является чудом, поражающим воображение. В одном воспроизведена Венеция – каналы, по которым снуют катера и маленькие лодки, возле другого действует горнолыжный курорт с климатом Альп и искусственным снегом, вот похожий на трехсотметровый парус самый высотный береговой отель мира «Бурдж аль Араб» – единственный семизвездный по международной классификации… И виллы, не похожие одна на другую…
– А теперь видишь, какое великолепие, – улыбается Анри. – Вилла араба должна быть лучше, чем вилла его брата!
Я ошарашенно смотрю на сотни башенных кранов, десятки искрящих огнями электросварки остовов небоскребов, земснаряды, намывающие огромные искусственные острова, и понимаю, что у меня на родине никогда ничего такого не будет. Вообще ничего красивого и путного не будет. Только серость, убожество, грязь и срань. Все «громадье планов», все грандиозные задумки рассеются звуками бесполезных слов и уйдут в вязкий российский глинозем, потому что кто хотел сделать, тот уже это сделал. За неполных сорок лет. А кто не хочет – тот болтает, сотрясает впустую воздух, что позволяет ему безнаказанно воровать…
«Кто знает – молчит. Кто говорит – не знает». Мне нравятся восточные поговорки: лаконичные, образные, парадоксальные и мудрые. Перед командировкой я прочел не меньше сотни, и это, пожалуй, наиболее объемная часть моей подготовки.
– А почему не приехал Константин? – вдруг спрашивает Ахмед Табба, и атмосфера в кондиционированном салоне «мицубиси паджеро» резко меняется.
Размышления о судьбах государств отодвигаются на задний план, потому что на передний выходят не такие глобальные, но куда более важные в конкретной ситуации проблемы. Например, расположенность и искренность подданного эмирата Дубаи Ахмеда Таббы. Ибо даже пять лет в эмиратской тюрьме для директора фирмы «Столичные огни» Игоря Андреевича Горина – гораздо большая катастрофа, чем нереализованные планы на его родине и разворованные там миллиарды…
А пять лет – по местным меркам, минимальный срок! Правосудие в Эмиратах суровое, и получить за шпионаж двадцать – тридцать лет вполне реально. Правда, есть и поблажки: если осужденный наизусть выучит Коран – пятнадцать лет могут скинуть. Я старательный, прилежный, и у меня хорошая память… Но пятьсот страниц вряд ли осилю… Впрочем, кто выучит двадцать сур, а это меньше половины, тому сбрасывают десять лет. Это, конечно, не пятнадцать, но тоже хорошо… И чего я не захватил с собой Коран? Читал бы потихоньку… И для создания положительного образа господина Горина это было бы полезно…
– Он не смог.
– Почему? – Анри требовательно смотрит на меня сквозь зеркальные очки. Он знает азы конспиративных контактов. Посторонний человек не приходит к агенту ни с того ни с сего. Для этого должны быть веские причины. Очень веские!
Но что я могу ему ответить? Что мой друг и коллега Олег Павловский, оперативный псевдоним Константин, мочился так, как и положено европейскому мужчине, – стоя, хотя ситуация требовала, чтобы он делал это сидя? Вряд ли Анри поймет, о чем идет речь. Да и в Центре решили, что говорить агенту правду нецелесообразно: пусть надежда встретиться с куратором согревает ему душу и стимулирует старательность и преданность…
– Потому, что он в очень важной и срочной командировке, – уверенно говорю я. – Вы же знаете нашу работу!
– Да, – Анри кивает. Он не настолько искушен в правилах шпионажа, чтобы определить – говорю я правду или лгу. Поэтому он мне верит и с сожалением вздыхает:
– Ветры всегда дуют не туда, куда хотят корабли…
Эту поговорку в сборнике я не видел, но это и не важно. Важней другое: наш агент еще и философ!
Про вчерашнее приключение с Амбалом я не рассказываю, чтобы раньше времени не спугнуть Таббу. Пусть вначале даст согласие. Как говорится у нас, в России: главное – ввязаться в драку, а там посмотрим…
«Мицубиси паджеро» запрыгал по кочкам и ухабам, будто злой джинн перебросил его за четыре тысячи километров из мира киношных – черных с белой разметкой дорог в царство вечного российского бездорожья. Но это была всего-навсего огромная строительная площадка, засыпанная щебенкой, исчерканной колеями большегрузных самосвалов. Отсюда в Персидский залив уходила насыпная дамба – стебель огромного пальмового листа, на котором построят две тысячи вилл и сорок высотных отелей. А вокруг сделают волнорез из гигантских арабских букв, которые образуют любимую фразу шейха: «Не каждый, кто говорит, – мудрец, не каждый, кто на коне, – всадник…» Прочесть мудрый афоризм можно будет из космоса: со спутника, с Луны, с Марса, с Альфа Центавра. Пусть знают!
Через пару километров наш джип выехал на совершенно пустынный песчаный пляж, и Анри притормозил в пяти метрах от ласковой даже на вид, отблескивающей солнечными бликами воды.
– Здесь можно разговаривать спокойно, – говорит агент, и мы выходим наружу. Песок мягко скрипит под ногами. Пахнет большой водой. Я достаю из кабины свой кейс. Анри слегка напрягается. Я приветливо улыбаюсь, нейтрализуя его озабоченность.
– Мы встречаемся лишь второй раз, но Константин рассказывал о вас только хорошее, – учтиво говорю я. – Надеюсь, что со временем мы станем настоящими друзьями. А пока я прошу принять знаки уважения к вам и вашей семье.
Анри не отказывается. Это хороший знак. Похоже, он согласится продолжать сотрудничество.
– Это вам, – я протягиваю массивные карманные часы из серебра. Судя по удовлетворенному выражению лица, Анри оценил ценность подарка.
– Это для вашей жены, – на свет появляется красивая коробочка французских духов.
Анри удовлетворенно кивает.
– Это для вашей мамы, – я достаю гутру: черный, с серебряной отделкой головной платок.
Все подарки куплены в местных магазинах, они нейтральны и не несут на себе иностранного следа.
– А это деткам, – поскольку я не знаю, сколько детей добавилось к известным Центру мальчику и девочке за прошедшие годы, то вручаю будущему другу две сияющие лаком машинки и две нарядные куклы. Разберутся сами.
Анри доволен, он тепло благодарит, с подчеркнутым восторгом жмет мне ладонь двумя руками и преданно смотрит в глаза. Это производит впечатление полнейшей дружеской расположенности, если не знать, что на арабском Востоке внешние знаки внимания значат еще меньше, чем во всех других краях.
Но как бы то ни было, прелюдия закончена, обе стороны выдержали правила приличия, и теперь можно со спокойной совестью переходить к делу.
– Дорогой друг, – церемонно говорю я и подхожу к агенту на дистанцию доверительного разговора. Теперь хорошо бы взять его под локоть, но здесь это рассматривается как знак фамильярности и бесцеремонности, поэтому я сдерживаюсь и кладу руку на борт собственного пиджака.
– Вы долго и плодотворно сотрудничали с моим другом Константином, причем эта работа приносила пользу обеим сторонам. Я бы хотел просить вас продолжить сотрудничество. На тех же условиях, если у вас нет других предложений…
Анри молча поглаживает тронутые сединой усы. Пауза затягивается, и я сразу понимаю, в чем дело.
– Впрочем, инфляция усиливается, и будет справедливо, если ваше вознаграждение возрастет, ну, скажем… на тридцать процентов!
Я в очередной раз лгу. Нет, это грубое слово, и оно не учитывает специфики нашей Службы. Лучше употребить другой, более мягкий термин. Эвфемизм, как говорят высоколобые интеллектуалы. Я, скажем так, лукавлю. Причем дважды. Первый раз – в пользу Анри, второй – в пользу казны российской разведки.
В Эмиратах никакой инфляции нет, последние десять лет за доллар в любом обменнике дают три, шестьдесят шесть дирхам. К тому же, я уполномочен увеличить гонорар агента до пятидесяти процентов.
Но Анри первое лукавство вполне устраивает, а о втором он не догадывается. Одутловатое лицо расплывается в улыбке, он удовлетворенно кивает.
– По рукам! – закрепляя достигнутую договоренность, мы обмениваемся крепким рукопожатием.
Обе стороны удовлетворены. У Анри вновь появляется стабильный источник дополнительного дохода. А мое удовлетворение носит чисто моральный характер. Задание выполнено, и я уже сегодня могу улететь. А до этого выкупаться в заливе. Похоже, на этот раз Иван не соврал.
– Теперь я буду работать с вами? – спрашивает Анри.
Я неопределенно дергаю головой. Такой жест можно с равной вероятностью истолковать как согласие, как отрицание и как неуверенность. Очень часто это зависит от настроения толкователя. Агент выбрал первый вариант.
– По крайней мере, до того времени, как освободится Константин, – уточняет он, как бы для самого себя.
Я не возражаю. Это уже не мои проблемы. Мысленно я уже в Москве.
– Выкупаемся? – я быстро сбрасываю одежду.
Анри качает головой и целомудренно отворачивается.
Здесь не принято демонстрировать свою голую задницу другому мужчине. И смотреть на нее тоже не принято. Но на всякий случай я заранее надел плавки, поэтому чувство приличия моего нового друга не было оскорблено.
С разбега я разбиваю гладкую, чуть морщинящую редкими волнами поверхность залива, быстро отплываю от берега, ложусь на спину, снова переворачиваюсь на живот, кручусь веретеном, поднимая фонтаны брызг… Вода чистая, не такая плотная, как в Средиземном море или Тихом океане, и цвет у нее другой – не синий, а сероватый. Она достаточно теплая, но внутри спрятана приятная прохлада, как будто в каждой водяной молекуле кто-то охладил ядро – специально, чтобы сделать туристам контрастный расслабляющий массаж. Напряженная нервная система успокаивается, я начинаю по-другому воспринимать окружающий мир. Солнце бликует на гладкой поверхности, слепит глаза, заставляя щуриться. В щенячьем восторге я оборачиваюсь. Справа многозвездные отели, прямо вдали – строящиеся небоскребы, слева возводится то самое восьмое чудо света – остров в форме пальмового листа… А передо мной на диком неухоженном пляже прогуливается активизированный агент Анри… Умиротворяющая картина…
Вдруг яркий «зайчик» смазывает меня по прищуренным глазам: будто солнце отразилось в оптике – бинокля, фотоаппарата, снайперского прицела! Я по пояс выпрыгиваю из воды, фиксирую место: десятиметровая куча щебня, почти на самом верху хорошая точка для наблюдения и для снайперской засады вполне подходящая… Только кто может за мной наблюдать, а тем более – кому придет в голову в меня целиться? Может, тем, кто послал за мной Амбала?
Интерес к нашим скромным персонам мог возникнуть в двух случаях – если Анри раскрылся местной контрразведке или если информация утекла из нашего Центра. Но даже если так, все равно оснований для «острых акций» нет: мы еще не успели ничего сделать!
Настроение испортилось, нервы снова напряглись. Я бултыхался в теплой воде уже не с таким азартом, как минуту назад. А сам настороженно не сводил глаз с груды щебня.
Световая вспышка не повторялась. Это мог быть бинокль туриста, осколок стекла, да все что угодно. Но желание нежиться в ласковой прохладно-теплой воде Персидского залива пропало. Я быстро выбрался на берег, наспех вытерся, оделся, на миг задумался… Что делать?
Оставлять за спиной сомнительные события и непонятные явления у нас не принято. Значит, надо пройти сто метров, забраться на кучу щебенки и выяснить, что там блестит. Но делать этого совершенно не хочется. И я понял – почему. Когда собираешься разбить палатку для ночлега и обнаруживаешь рядом расщелину, похожую на змеиное гнездо, то крути не верти, а обязательно придется ее проверить. Но если просто идешь мимо, то надо быть идиотом, чтобы совать палку в подозрительную дыру. А я именно шел мимо – прямиком к трапу самолета на Москву. Хрен с ней, с этой вспышкой!
Анри смотрел выжидающе. Игорь Андреевич Горин довольно естественно улыбнулся ему и забрался в успевший нагреться салон «мицубиси паджеро».
* * *От Дубаи до Шарджи всего двадцать пять километров. Но это другой эмират, здесь более жесткие законы, и огромный памятник Корану на центральной площади подтверждает, что они неукоснительно исполняются. И действительно: запрет на хранение и употребление спиртного, в отличие от более либерального Дубаи, не знает исключений. За бутылку водки в дорожной сумке придется заплатить штраф в тысячу дирхам, а за появление на улице в обычном веселом состоянии русского туриста на отдыхе можно получить двадцать пять ударов палкой по пяткам!
Казалось бы, наши соотечественники должны бежать без оглядки из столь негостеприимного и сурового места! Но вопреки очевидной и безукоризненной логике, всюду: и в отелях, и в магазинах, и на пляже – господствует русская речь… Что перевешивает невиданную угрозу телесных наказаний за невинную национальную забаву? Для этого есть только один весомый аргумент, и именно он играет здесь решающую роль. В Шарджи все дешевле: жилплощадь, золото, промтовары, продукты, взлет и посадка самолетов… Поэтому наиболее дешевые рейсы «Аэрофлота» выполняются через Шарджу. А посольство экономит на всем, и нет ничего удивительного, что сейчас я сижу в зале местного аэропорта – небольшого, но вместительного и опрятного.
Совесть у меня чиста, я устал, но испытываю удовлетворение: задание выполнено. Я активизировал Анри, написал подробный отчет, дал агенту достаточно полную характеристику и даже предложил несколько рекомендаций для офицера, который будет с ним работать. Скажу, не хвастая: никто из моих нынешних коллег новой формации не сделает столько за несколько дней! «Поколению пепси» вообще не пришло бы в голову выполнять столько «лишней», на их взгляд, работы. Поэтому, перед тем, как отправиться в аэропорт, я снисходительно похлопал Мишу по плечу и сказал: