— Люк вызывает Фермера! — внезапно раздалось в наушнике.
— Фермер на связи!
— Командир, осмотрели три деревни. Одна, та, что к нам поближе — Пережиры называется, забита немцами. Мы туда не лазали, но в оптику всё внимательно рассмотрели. Около роты там тусуется, самое малое — два взвода. А вот две другие деревни вообще пустые. Ни одного человека! Мы в эту, как её… — Саня, видимо, разглядывал карту, — Ляскувку зашли тишком, так там даже собак нет. И пара домов сожжена. Как понял?
— Понял тебе хорошо. Как мост увидите — выйди на связь! Хотя, чует моё сердце, и он тоже под охраной.
Пока шли все эти разговоры, «моя» колонна доползла до моста. Мотоциклы остановились перед небольшой будочкой, а из кабины головного грузовика вылез какой-то тип в фуражке. Я поднёс к глазам бинокль.
«Что за чёрт?!» — на мужике был камуфляж! Быстро поменяв увеличение на восьмикратное, я стал пристально вглядываться в происходящее.
Вот он подходит к посту и, в ответ на козыряние часового вскидывает руку в нацистском салюте. Потом протягивает караульному какие-то бумаги. Тот быстро просматривает их и вытягивается по стойке «смирно», а «камуфляжный» с важным видом уходит к машине. Минута — и колонна въезжает на мост. Что интересно, два мотоцикла так и остались у него. Возможно — они просто сопровождали грузовики до места.
«Итак, что мы имеем? «Камок», если мне память не изменяет, у немцев в начале войны носили только эсэсовцы. Они же, кстати, почти никогда не использовали традиционное воинское приветствие, заменяя его партийным… То есть, только что в охраняемую зону проехало, если судить по размеру грузовиков, не меньше двух взводов эсэсманов. Херовенько, особенно если вспомнить сообщение Люка о пустых деревнях. А не рано? Вроде партизан в округе ещё нет, если только нас не учитывать».
Я нажал тангенту:
— Фермер, ответь Арту!
— В канале.
— Командир, здесь эсэсовцы, проехали на четырёх грузовиках. Машины тентованые — точно сосчитать не удалось, но никак не меньше полсотни.
— Как определил?
— Грузовики трёхосные, скорее всего — пятитонки. Прикинь, сколько в каждую солдат влезет.
— Так, ждём доклада от Сани.
— Понял. Отбой!
Пока мы лежали, глядя на реку и пустую дорогу, я вспомнил забавную историю, приключившуюся с неделю назад.
…Это случилось ещё до того, как мы нашли бомбардировщик. Как-то утром, когда я хромал по направлению к ручью, меня окликнул Тотен.
— Тох, постой! Дело есть. На миллион рублей!
— Ну?
Алик захромал рядом:
— Бритву одолжи. А то скоро на моджахеда буду похож, — буркнул мой друг. — Я в зеркало сегодня глянул — чуть от страха не обоссался.
И действительно — лицо нашего жгучего брюнета украшала неопрятная клочковатая бородка.
— А ты что, с собой не взял?
— Да я никогда не беру. У меня до пяти дней щетина нормально выглядит, да и плохо у меня борода растёт.
— Я вижу…
— Ну а мы всего на три дня ехали… Кто же знал, что оно так выйдет… — и голос Алика дрогнул.
Я задумался.
— Понимаешь, у меня только один станок остался… Я, считай, с «батарейной поляны» немецкой опаской бреюсь. А станок берегу на всякий случай. Ну, там если быстро побриться надо будет…
— «Опаской»? А откуда умеешь?
— Отец научил в своё время. Да и ножом я тоже бриться умею — сам знаешь.
— Точно, я даже потом дома попробовал. Тем шведским ножом, что у тебя тогда купил.
— «Мурой»?
— Ага. Только она, вроде, «Мора»… — сказал Тотен с некоторым сомнением.
— Это написано так, а читается, как «у».
— А… Но бритва складная, как её держать?
Я вытащил из набедренного кармана бритвенный прибор, взятый среди трофеев ещё на мосту у Боублей, и достал из него золингеновскую «опаску».
— Вот так держи! — сказал я, открыв бритву.
— Ага, понятно… А попробовать сейчас можно будет?
— Конечно, пока я умываться буду — брейся себе на здоровье
— … есте, моста нет! — оторвал меня от воспоминаний голос Люка, раздавшийся в наушнике.
— Люк, не понял тебя! — откликнулся Фермер.
— Повторяю. Мы на месте — в ста метрах от точки. Моста нет — разрушен. Подходы заминированы.
«Ни хрена себе! Куда же это мы вляпались? Похоже, что немцы заблокировали этот район…»
— Про мины с чего решил? — спросил командир.
— С этой стороны плакаты стоят, а подходы к мосту и броду все в ямках. Я метров с пятидесяти разглядывал в оптику — усики «лягушек» засёк.
Фермер сочно выматерился. Я его понимал — мы сами загнали себя в ловушку.
— Так, Саня, оставь бойцов наблюдать, а сам сюда вали. Ты, Тоха — тоже. Через сорок минут жду обоих у машин.
Проинструктировав бойцов, я взял ноги в руки и был у машин уже через четверть часа, а вот Саню пришлось ждать не сорок минут, а все девяносто.
… Глядя на серое, какое-то осунувшееся лицо товарища мы молча слушали его рассказ:
— Блядь, я перед уходом решил эту деревеньку проверить… Как её? Козаки… Пустая она, так я получше хотел разобраться. В общем, все они там… Все… Я, как ближе подошёл, так запах учуял… Только не сразу понял, откуда он мне знаком… Два дома и сарай большой… Всё вокруг утоптано… Барахло какое-то валяется… — казалось, что слова с огромным трудом проходят через Санино горло, что он прилагает огромные усилия, чтобы заставить себя говорить. И тут я понял, что суровый Люк, побывавший в своё время «за речкой», да и в девяностые не на печи лежавший, с трудом сдерживает слёзы!
Я сидел, не понимая, о чём он говорит. «Кто такие эти «все»? И чего это он так расчувствовался?»
— Я… — Люк мотнул головой, словно отгонял докучливую муху, — я… человек шестьдесят там… Из них детей… двадцать… Я не считал… Не смог… Я запаха не выдержал… — и он шмыгнул носом.
От внезапного понимания того, о чём рассказывал Саша, по моей спине будто жидкий азот потёк! Холодная волна прошла вдоль позвоночника, голова стала лёгкой, а грудь сдавил металлический обруч. Лицо и плечи свело судорогой… «Нет, как так? Что? Какие каратели? Партизан же ещё нет!» — словно рой безумных пчёл вился у меня в голове.
Да, я видел фильмы про войну и читал книги, но всё это было где-то там далеко. Осознание же того, что вот здесь, рядом, в какой-то паре километров от меня лежат обугленные тела десятков людей, убитых просто так, оттого, что лень было возиться с переселением, заставляло кулаки сжиматься до хруста в суставах.
— Саш, отпусти, я их ночью…
— Нет, — перебил меня командир, — нам язык нужен. Я сам пойду. Сколько, говоришь, у моста?
— Около трёх десятков насчитали.
— И эсэсовцев около роты… — задумчиво произнёс Саша. Потом подумал несколько секунд и продолжил: — Вы двое и Ваня сейчас собирайтесь, пойдём мины снимать. На этом пятачке нас выщемить — как два пальца об асфальт… А ночью я с «молодыми» погулять схожу.
Лицо его было бесстрастно, но я с командиром уже восемь лет, потому и заметил, что, несмотря на внешнюю невозмутимость, внутри у него кипят те же ярость и ненависть, что переполняли сейчас меня.
— Товарищ майор, можно, я с вами пойду? — подал голос Трошин.
— Нет, нельзя. Останешься за старшего. Шомпола приготовьте.
— Командир, надо Алика с собой взять, вдруг поймаем кого… — сказал Люк. — Там на месте и расспросим, — да, не позавидую я тому немцу, которого Люк «поймает», а, тем более расспрашивать начнёт!
… На все сборы мы потратили минут десять, не больше. Про уничтоженную деревню решили пока никому не говорить, чтобы не нагнетать обстановку.
До оставленных в дозоре бойцов мы дошли сравнительно быстро, благо идти было недалеко. Я посмотрел на часы. 18.33 — это значит, что у нас есть почти три часа, до того момента, когда стемнеет так, что работать с минами будет невозможно.
— Тоха, ты — со мной, а Ваня — с Шурой, — распорядился командир. — Тотен, ты с бойцами в дозоре.
Мы все, кроме окруженцев и Фермера, были одеты в немецкую форму, так что маскировка была обеспечена.
— Какие здесь мины? — спросил командир у Люка.
— «Тридцать пятые». «Лягушки».[10]
— Блин, только на картинках видел. Кто-нибудь с ними сталкивался?
— Я. На «копе». Инструкции по разминированию читал. Но не разряжал ни разу. Мы их сразу подрывали, — ответил Люк.
— Мне бы на взрыватель посмотреть… — сказал Казачина. — А там разберусь…
Люк почесал затылок, пытаясь вспомнить, потом его лицо посветлело:
— Так, если три усика торчат — это нажимной, Зет 35, а если струна в стороны — это ЗетЗет 35.
— Бечёвка на обрыв или на вытяжку? — спросил Фермер.
— На вытяжку. Могла и «тёрка»[11] на ранних стоять. Потом стали аналог нашего МУВа[12] ставить.
— На вытяжку. Могла и «тёрка»[11] на ранних стоять. Потом стали аналог нашего МУВа[12] ставить.
— «Тёрка» — это хорошо! Водичкой полить можно, да и бечёвку перерезать проще, чем струну, — обрадовался Казачина.
— Замедление на вышибной — секунды четыре, — добавил Люк.
— Ну, поползли! — скомандовал Фермер.
… Несколько раз нам во время наших игр приходилось проводить «разминирование». То есть всё было по-серьёзному: минное поле, которое надо было пройти для зачёта, невидимые, невесомые ниточки натяжных «взрывателей», хитроумно установленные под дёрном замыкатели, холодный пот, сбегающий вдоль позвоночника. Только здесь в случае ошибки в нас полетят не пластмассовые шарики, выброшенные петардой, а стальные шайбы, и заряд их метнёт раз в сто более мощный.
Все разы, что нам попадались «мины», я был вторым номером у командира: инструмент подать, флажком «мину» пометить, вытащить «раненого», если сценарием это предусмотрено. Подрывались мы два раза и, несмотря на игрушечность процесса, ничего хорошего об этих случаях я вспомнить не могу…
Первое движение шомполом параллельно земле, затем вверх. Бечёвки нет.
Теперь Саша аккуратно втыкает щуп в землю под острым углом. Ещё раз. Ещё. И ещё… И ещё. Звяканье. Есть мина!
Он аккуратно раздвигает траву, из которой торчат тройные усики нажимного взрывателя, и ложится рядом с миной. Моя задача теперь — в случае срабатывания вышибного заряда мины упасть сверху на Сашу, закрывая его своим телом. В качестве призрачной страховки у меня на спине висит рюкзак с вложенным в него небольшим металлическим листом. Ещё обнадёживает тот факт, что готовые осколки должны разлететься параллельно земле. Правда все понимают, что в случае подрыва мгновенно всполошатся немецкие посты на обоих берегах реки, и тогда нас будут искать…
— Булавку!
Я вкладываю в его ладонь обычную английскую булавку. Саша аккуратно вставляет её во взрыватель.
Внимательно осмотрев мину ещё раз, Саша, после секундной задержки начинает по миллиметру выкручивать взрыватель. Я обратился в слух, ведь чем раньше я услышу хлопок сработавшего детонатора, тем больше у меня будет времени, чтобы среагировать.
«Пять секунд… семь… двенадцать», — непонятно зачем я считаю про себя.
Есть! Взрыватель в руке у Фермера. Он передаёт его мне. Я заворачиваю его в лоскут ткани и прячу в висящую на боку коробку от немецкого противогаза.
Саша продвигается вперёд на метр. Я же аккуратно ножом выкапываю мину.
Ползём дальше…
Следующая мина была тоже с нажимным взрывателем.
Затем была хитрая — с «тройником». Командир вначале перекусил кусачками две растяжки, а затем вывернул переходник из мины…
… За два часа наша пара сняла семь мин.
Начальнику Спецкоманды 772 гауптштурмфюреру Вернеру
Срочно. Секретно
30-го июля сего года возглавляемая мной группа была вызвана на место происшествия в посёлке Новый Двор.
При попытке введения в эксплуатацию станции технического обслуживания автотранспорта произошёл взрыв мин, заложенных противником при отступлении. В результате было убито 17 и ранено 12 человек личного состава 172-ой отдельной ремонтной роты.
Как установил эксперт-взрывотехник Крипо Коль, противником была подготовлена группа фугасов, приводившаяся в действие механизмом, срабатывавшим при попытке использовать оборудование станции, причём срабатывали мины не только внутри помещения станции, но и во дворе. Поражающее действие фугасов было усилено за счёт использования большого количества металлических фрагментов (шрапнельные пули, металлические обломки, метизы) помещённых в контейнеры, присоединённые к зарядам взрывчатки. При взрыве также произошло возгорание легковоспламенимых жидкостей (бензина, моторного масла, красок), хранившихся в помещении станции.
Криминальассистантом Колем также обнаружены остатки невзорвавшегося тринитротолуола на полу и стенах ремонтного помещения. Часть фугасов была снаряжена артиллерийским порохом.
К сожалению, из-за гибели большинства свидетелей не представляется возможным установить, что именно послужило причиной инициации взрывной сети.
Как уже упоминалось выше, часть фугасов направленного осколочного действия (4 штуки) была установлена во дворе таким образом, что при подрыве их зоны поражения перекрывались. 2 фугаса были изготовлены из гильз артиллерийских снарядов калибра 7,6-см, имеющих наибольшее распространение у противника и снаряжены свинцовыми пулями, 2 других — были изготовлены из дерева и снаряжены металлическими обломками, гравием и гайками.
Время минирования установить не удалось, но, очевидно оно было проведено ещё до отступления Советов. Как показал опрос военнослужащих 86-ой учебной роты, расквартированной в селе Старое Село в 6 километрах к северо-западу от места происшествия, в течение нескольких дней на станции базировалось какое-то небольшое подразделение сухопутных войск с большим количеством автотранспорта (свидетели неоднократно фиксировали проезды грузовых и легковых автомашин), вероятно — транспортная автоколонна или часть снабжения. В пользу этой версии говорит тот факт, что по сообщению бургомистра одной из деревень, в данной местности проводились заготовки продуктов подразделением 174-го взвода снабжения под командованием интендантуррата Зоера. (Копии документов, подтверждающих реквизицию продуктов, прилагаются.) Запрос на установление принадлежности подразделения направлен в местную комендатуру и в штаб 2-ой Армии.
Возможно, при обнаружении военнослужащих этого подразделения у следователей появится возможность определить, каким оборудованием станции они пользовались, и, соответственно, прояснить картину происшествия.
Расследование осложняется тем, что 28-го июля в данной местности был сильный дождь, отчего многие следы утрачены.
30.07.1941
Унтерштурмфюрер СС Липпих.
***
Начальнику 9 группы Тайной полевой полиции гауптману Броеру.
Рапорт.
Сообщаю вам, что сегодня, 1-го августа 1941 года в 13:15, моторизированным патрулём под моим началом на дороге в лесном массиве около деревни Метежи обнаружены две грузовые автомашины «опель»-«блитц», приписанные к 174-ому взводу снабжения. В кабинах и кузове обнаружены тела 6 военнослужащих данного подразделения. (Имена и принадлежность установлены по личным жетонам. Тела сильно обгорели и, судя по косвенным признакам, военнослужащие были убиты как минимум за неделю до обнаружения. В следствие этого, опознание тел будет сопряжено с большими трудностями.)
При осмотре места события выяснилось, что транспортные средства подверглись обстрелу из ручного оружия, а, затем, были подорваны ручными гранатами.
Гильзы, обнаруженные на месте преступления, принадлежат образцам ручного оружия, состоящим на вооружении Красной Армии. При первичном осмотре места происшествия удалось установить, что нападавших было как минимум пятеро.
При осмотре установлено, что для подрыва автомашин были использованы штатные гранаты Германских вооружённых сил образца 24-го года. (Найдены фрагменты деревянных рукояток и фарфоровые шарики-наконечники.)
В 100 метрах от места нападения старшим стрелком Мютценбергером была обнаружена нарукавная повязка сотрудника вспомогательной местной полиции, висевшая на ветке дерева. Месторасположение и состояние повязки позволяют предположить, что она зацепилась за сухую ветку при быстром перемещении.
В кузове обоих грузовиков обнаружены обгоревшие остатки зёрен пшеницы.
Начальник мотопатруля полевой жандармерии
Фельдфебель Хартман 1.09.41. г.
Глава 7
Москва, ул. Дзержинского. 21 июля 1941.
— Павел Анатольевич, разрешите?
— Да, конечно, Борис Михайлович. Судя по вашему лицу, появилась какая-то информация по «Странникам».
— Да. Состоялся ещё один радиосеанс и, к тому же, пришли ответы от «Клёста» и «Сотника».
— Начнём с сеанса, — и Судоплатов показал капитану на стул рядом с собой.
Маклярский сел и положил на стол папку:
— Сеанс прошёл штатно: «Странники» ответили на вызов, приняли радиограмму и подтвердили приём. Но, Павел Анатольевич, есть проблема…
— Какая?
— Шифр им давали резервный, достаточно простой. В расчёте на радиоигру. Есть большая вероятность, что немцы его расколют.