— Разве так ходят по долине, глупая? Тебя сожрет зверь.
— Я знала, что ты здесь, — сказала Речка, высвободившись из его рук. — Я шла по следам. Здесь нет никого, кроме нас с тобой.
— Я оставил след?
— До ручья. Потом ты шел по ручью и вышел у крутого камня. Но я знала, куда ты идешь. Ты идешь к перевалу. Я нашла твой след в Цветочной долине. Не бойся. Солнце поднялось высоко, и наши следы унесет ветер.
— Ты зачем пришла? — спросил Жало, прислонясь спиной к стволу дерева. Многоножки проторили дорогу по его голой груди и тащили в норы мешочки с нектаром.
Речка протянула руку, набрала горсть многоножек и открывала мешочки со сладким нектаром. Она ела сама и угостила Жало.
— Я спросила у матери, — сказала Речка. — Ты еще спал. Ночью. Я спросила, будешь ли ты работать в поле. Она сказала, что ты с утра пойдешь к ручью за рыбой. Ты обманул мать, но я догадалась. Возьми меня с собой.
— Нельзя, — ответил Жало. — Там Белая смерть.
— Я все равно уйду из деревни. Старший сказал, что через одну ночь отдаст меня в жены Скале. У Скалы уже три жены. Он страшный.
— Скала — великий охотник, — ответил Жало.
— Я не хочу быть женой Скалы. Возьми меня с собой.
— Я иду по дороге Немого Урагана. Никто еще не прошел этой дорогой.
— Немой Ураган был моим отцом.
— Ты женщина. Ты слабая. Ты не умеешь метать копье.
— Я буду твоей женой.
Жало ничего не ответил. Он хотел, чтобы Речка стала его женой, но Старший сказал — нельзя. Немой Ураган овдовел и взял в жены мать Жала, когда ее муж не вернулся ночью с охоты. Хоть у Жала и Речки были разные отцы и матери, их считали братом и сестрой. Старший сказал, что отдаст Речку Скале. Жало был зол на Старшего, но промолчал. Потому что охотнику нельзя идти против воли богов.
— Ты не боишься богов? — спросил Жало.
— Но мы уйдем из долины. За перевалом другие боги. Так говорил отец.
— Если Белая смерть возьмет меня, Старший прикажет тебя убить.
— Я не боюсь. Я — дочь Немого Урагана. — Речка села на землю и вытянула ноги.
— Я целый час бежала по твоим следам, — сказала она. — И нашла тебя. Я могу стать охотником.
Жало рассмеялся.
— Женщины кидают в землю зерна и варят мясо. Охотники — мужчины.
— Ты сам копаешь землю, — сказала Речка. Она погладила его ногу. Волосы девушки, сбритые в храме в день совершеннолетия, уже отросли и топорщились над ушами.
— Я хотел бы взять тебя в жены, — сказал Жало. — Но нельзя нарушать волю богов.
— Ты нарушил ее, когда ушел к перевалу.
— Погоди, — сказал Жало, подтянулся на суке дерева, вспрыгнул на него, чтобы сверху посмотреть на тропу. — Ты так громко говоришь, что воины услышат.
— Они еще спят. Дверь в их дом закрыта.
— Старший все слышит. Он никогда не спит. Помнишь, как мы с тобой украли целую ногу подземного зверя и спрятались в маленькой пещере? Никто нас не видел.
— Толстый Жук нас видел. Он рассказал Старшему.
— Нет, Толстый Жук не знал, где наша пещера. А он пришел туда.
— А потом, — засмеялась Речка, — он вел нас по деревне, останавливался у каждого дома, вызывал всех на улицу и говорил: «Эти дети украли мясо».
— «Они украли мясо, которого мало».
— Правильно. «Они украли мясо, которого так мало». И бил нас палкой. Но ты не плакал.
— Я не плакал. А он сказал, что мы теперь не увидим мяса до самого лета. Так велят боги. И будем работать в поле с утра до ночи. А мне хотелось мяса.
— Но отец давал нам мясо. Разве ты забыл? Он давал нам от своей доли. Он говорил, что не хочет, чтобы мы умерли с голоду. Он не говорил, а показывал руками, что мы умрем.
— Отец был хороший.
Речка поднялась на ноги, подобрала с земли копье Жала и спросила:
— Мы пойдем к перевалу? Или ты забыл?
Жало спрыгнул с сука. Он обиделся. Речка не должна была напоминать мужчине, что ему следует делать. Но она была права. Что толку сидеть на суку и болтать ногами. Дождешься, что воины нападут на след.
Утро кончилось. Тени стали короче, и ветер стих. От темной массы кустов поднимался легкий пар — растения отдавали воду, накопленную за длинную ночь. Запахи земли, животных, растений стали гуще; многочисленные следы, оставленные зверями и людьми, пропадали в испарениях долины. Лучшие часы охоты — от рассвета до жары — прошли. Жало потянул Речку за волосы.
— Будь покорна, жена, — сказал он слова, которые мог произносить лишь Старший.
— Пусти, мне больно.
Они шли вдоль кустарника, но ни разу не вступили в его тень. Жало вспугнул красную змею, метнул в нее камнем из пращи, змея взвизгнула, завертелась в траве и рассыпалась на десяток змеенышей. Между кустарником и скалами оставался узкий проход, пропадающий шагов через сто. Но Жало смело шел вперед. Так велел Ураган. Речка ступала ему в след и дышала в затылок. Иногда она протягивала вперед руку и касалась пальцами спины юноши. Жало дергал плечом, сбрасывал ее руку. Ему тоже было страшно. Если из кустов вдруг кто-нибудь выскочит, бежать некуда. Три шага — и скала.
Потом осталось два шага. Потом настал момент, когда можно было развести руками, и правая упрется в иглы кустарника, а левая коснется холодной мокрой скалы. По скале стекали тонкие струйки воды, и брызги попадали на кожу. Здесь было холоднее, чем у деревьев. Жало замер. Впереди, в нескольких шагах, кустарник прижимался к скале.
— Здесь, — сказал Жало тихо.
— Дороги нет, — сказала Речка, — Ты не ошибся?
— Ураган сказал: «Где кусты и скала станут вместе, беги вперед».
— Никто еще не ходил здесь.
— Твой отец ходил. Он был великий охотник.
Жало ткнул копьем в кусты. Ветка шевельнулась, словно живая, и подобрала иглы. Жало отвел копьем ветку и шагнул вперед. Речка держалась за его набедренную повязку. Жало копьем отодвигал ветви и протискивался между ними и скалой. Ветви смыкались сзади, стало темнее, и кто-то зашевелился совсем рядом.
Речка испуганно вскрикнула, Жало кинулся вперед, кусты хватали его крючками иголок, побеспокоенные обитатели темноты ворчали, пищали и шипели вслед.
Жало бежал, зажмурив глаза, и не он, а Речка первой поняла, что они ушли из долины. Кусты расступились, и беглецы оказались в широкой расщелине, дно которой устилали мелкие камни, а скалы по сторонам, темные, покрытые лишайником, сходились над головой.
Жало перевел дух. Речка сорвала пук травы и вытирала кровь с лица и груди. Жало поторопил ее.
— Если мы разбудили Белую смерть, она нас здесь легко догонит. Мы пойдем до желтой стрелы.
— Мне больно, — сказала Речка.
— Тогда оставайся. Или иди в деревню.
— Не могу. Меня отдадут богам.
Жало не стал тратить времени на разговоры с девушкой. Он быстро пошел вперед, не сводя глаз с левой скалы. На ней должна быть желтая стрела.
Речка плелась за спиной, всхлипывала и ругала спутника. Сзади раздался свист.
— Белая смерть! — крикнул Жало. — Мы разбудили ее. Не оборачивайся!
Речка все-таки оглянулась. Кусты шевелились, колыхались, будто старались выплюнуть что-то большое. Среди ветвей мелькали светлые пятна, и никак нельзя было разобрать ни формы, ни размеров Белой смерти.
Жало бежал вперед, расщелина все не кончалась. Перед глазами маячил все тот же кусок неба и полосы облаков на нем. Вдруг скалы раздвинулись а стороны, и беглецы оказались на краю обрыва. Обрыв уходил отвесно вниз к зеленому полю, посреди которого извивалась река. Она терялась в тумане, за которым было море.
Заунывный свист и пощелкивание приближались. Белая смерть настигала их, и на этот раз обернулся Жало. У Белой смерти не было глаз, рта и ног. Она переваливалась, как тесто, выпуская короткие отростки, тянула их к беглецам.
— Стрела! — крикнула Речка.
Небольшая желтая стрела косо указывала вверх, на карниз, узкий и почти незаметный со дна расщелины.
Жало сгреб Речку в охапку и поднял ее к карнизу. Девушка вцепилась в камень, подтянулась и исчезла за скалой. И тут же протянула руку, чтобы помочь юноше взобраться. Жало оперся о копье, босые ноги впились пальцами в шершавый камень. Речка, не выпуская руки, отступила дальше вдоль стены.
Один из белых отростков потянулся к карнизу. Жало ткнул в него копьем, и отросток сразу исчез.
Беглецы стояли, прижавшись спинами к скале, и молчали. Боги сжалились над ними. Карниз постепенно расширялся и спускался вниз, к реке. Ветер, прилетевший с моря, упруго бил в лицо, будто боялся, что, ослабевшие после страшной встречи, они сорвутся и упадут вниз.
Они прошли немного по карнизу, а когда он расширился, присели.
Туман рассеивался, и казалось, что небо, такое большое с высоты, загибается книзу, темнеет и по нему идут белые полоски. В небо вливалась река, разбившись на множество узких протоков.
— Море, — сказал Жало. — Ураган говорил, что море — сестра неба. Теперь нас никто не догонит.
Туман рассеивался, и казалось, что небо, такое большое с высоты, загибается книзу, темнеет и по нему идут белые полоски. В небо вливалась река, разбившись на множество узких протоков.
— Море, — сказал Жало. — Ураган говорил, что море — сестра неба. Теперь нас никто не догонит.
Карниз вел вниз, к речной долине, к розовым сладким деревьям. Стадо долгоногов паслось около одного из них. Жало никогда не видел столько долгоногов сразу.
— Мясо, — сказал он, — Много мяса.
Пощелкивание Белой смерти послышалось совсем рядом. Чудовище, распластавшись по стене, забралось на карниз и медленно ползло вперед. Жало пошел было навстречу, но Речка вцепилась ему в руку.
— Не смей! — кричала она. — Мы убежим. Белую смерть нельзя убить.
Жало отступил.
— Бежим!
Они бежали вниз, хватаясь за выступающие камни, перепрыгивая через трещины. Откуда-то взялись большие мухи, привлеченные запахом людей. Мухи вились над головами и мешали бежать. Белая смерть отстала. Она струилась по карнизу, меняя форму. Двигалась медленно, но упорно, потому что знала, что людям не уйти от нее.
Карниз превратился в осыпь. Между выступами скал росли кустики и желтые светящиеся цветы. Долгоноги заметили людей и бросились наутек, высоко подбрасывая толстые зады. С осыпи видна была скала, с которой они спустились. Она тянулась в обе стороны от моря до синих гор, и расщелина, по которой вышли Жало с Речкой, казалась отсюда черной трещинкой, словно кто-то всадил в скалу острый топор. На середине скалы виднелось белое пятно.
— Мы дойдем до реки, — сказал Жало, — и войдем в воду. Белая смерть не умеет плавать.
— Откуда знаешь?
— Так говорил Немой Ураган. Когда он был в; другом племени, охотники спасались от ночных зверей тем, что входили в воду. Потом мы найдем то место, где можно перейти реку пешком. Ураган говорил, что есть такое место. И придем в племя Урагана.
— Я не умею плавать, — сказала Речка.
— Я тоже. Никто в нашем племени не умеет плавать. Но мы ушли, и никто не смог нас поймать. Даже Белая смерть. Я — настоящий охотник. Я возьму тебя в жены, а потом с новым племенем вернусь в деревню и убью Старшего.
— Ты настоящий охотник, Жало, — согласилась Речка. — Но пойдем скорее к воде. Смотри, Белая смерть близко.
Белая смерть, добравшись до широкой части карниза, поползла быстрее. По осыпи она покатилась, словно шар, выставляя вперед, чтобы удержаться, короткие толстые отростки.
Но беглецы не успели сделать нескольких шагов к реке, как пришлось остановиться. Вдоль воды шли люди.
— Это охотники, — сказал Жало. — Поспешим к ним. Это охотники из племени Урагана, они нас не тронут.
— Стой, — ответила Речка, — ложись в траву, пока они нас не заметили. Ты видишь, какие у них копья?
Жало нырнул в траву и осторожно выглянул из-за камня. У людей, шедших вдоль реки, копья были раздвоены на концах, чтобы рвать мясо и чтобы рана были глубокой и смертельной. Таким копьем трудно убить зверя. Даже долгоног может спастись от такого удара. Таким копьем охотятся только на человека. Это были воины Старшего.
Жало в отчаянии стал кататься по земле, кусал свои руки, бил кулаками по камням. От ярости и страха он ничего не видел.
— Это духи! — кричал он. — Это духи воинов! Они не могли выйти из долины.
— Тише, — умоляла его Речка. — Тише, они услышат.
Но Жало уже вскочил во весь рост и кинулся навстречу воинам, потому что им овладело бешенство, в которое впадает всякий мужчина племени, если чувствует, что близка его смерть.
Речка попыталась остановить его. Она бежала, спотыкаясь, за Жалом, кричала, плакала. А сзади, все ближе, все слышнее, раздавалось пощелкивание Белой смерти.
Воины увидели юношу, рассыпались полукругом и ждали, пока тот приблизится, чтобы бить наверняка. Речка увидела в их руках сеть, связанную из стеблей голубого тростника, и поняла, что они хотят взять Жало живьем, чтобы принести его в жертву богам, как и ее отца.
Девушка не заметила, как на нее упала тень, лишь ожог отростка Белой смерти заставил ее с криком прыгнуть вперед.
Крик ее донесся до бегущего юноши и остановил его. До охотников оставалось несколько десятков шагов.
Жало увидел, что Речка бежит к нему, а белая громада преследует ее по пятам и отростки едва не касаются ее спины.
И что-то странное случилось с Жалом. Безумие покинуло его. Голова стала ясной, и ноги налились силой. Он кинулся наперерез Речке, вдоль цепи воинов, так, чтобы пробежать перед ней. Это ему удалось. Жало схватил девушку за руку и потащил за собой. Воины замешкались от неожиданности, а Белая смерть не успела изменить направление и проскочила вперед.
Воины поняли, что добыча может ускользнуть, и последовали за Жалом, держась ближе к берегу, чтобы не натолкнуться на Белую смерть. А чудовище вобрало в себя отростки и покатилось вслед за беглецами. В конце концов кто-то из преследователей обязательно настиг бы юношу и девушку.
Белая смерть оказалась проворней. Она догнала их у небольшого крутого пригорка, куда Жало втащил изнемогающую спутницу. И тут же белый шар расплылся по траве, стал жидким и со всех сторон окружил собой пригорок. Белая жижа стала стягиваться кверху, и воины остановились в отдалении, глядя, как уменьшается зеленая площадка под ногами юноши и девушки, как отчаянно Жало тычет копьем в белые отростки.
Вдруг из-за большого дерева вышел еще один свидетель этой сцены. Он не принадлежал ни к одному из племен. Он был выше ростом и тоньше. У него была блестящая большая голова, перепончатый хобот, горб за спиной и странные одежды. Он поднял руку с блестящей короткой палкой, из палки вылетела ослепительная струя, она достигла белого кольца, и кольцо стало чернеть, съеживаться, пряча щупальце. И этот человек или бог продолжал жечь Белую смерть, пока остатки ее, обгоревшие, мертвые, сползли с пригорка и рассыпались пеплом по траве.
Тогда Жало отпустил Речку, она упала на траву, а юноша встал на колени и закрыл ладонями глаза.
ГОСТЬ
Тишина преследовала Павлыша до самого корабля. Казалось, с торжеством ночи все твари затаились в норах или залегли в беспробудный сон. А может, до них донесся слух, что одинокий человек на берегу чувствует себя сильным, непобедимым и неуязвимым. Причиной тому был не только новый скафандр, в котором можно не беспокоиться о нехватке кислорода или когтях морских жителей, но и сознание победы. Недавнее путешествие к огоньку стало чем-то вроде воспоминания о миновавшей зубной боли, которую можно представить, но нельзя воспроизвести.
Но не оставляло беспокойство о корабле. Оно росло с каждым шагом, с каждой секундой, воображение рисовало неизвестное чудище, которое спокойно разбирает доморощенную баррикаду, оставленную Павлышем у люка «Компаса».
Тишина казалась зловещей. Невысокие ленивые волны приподнимали головы над черной маслянистой поверхностью моря и искристой пленкой растекались по песку. О длинном дне напоминала лишь узкая зеленая полоса над горизонтом, но свет, позволяющий разглядеть полосу пляжа и стену кустов на дюнах, исходил не от догорающего заката и не от светящегося моря — из-за дюн поднялась медная луна и залила ночь отблеском далекого пожара.
Огонек остался далеко сзади. Он подмигивал равномерно и надежно. Он внушал уверенность в будущем. В отдаленном будущем, которое никак уже не зависело от Павлыша. От него зависела теперь безопасность корабля в ближайшие дни. Звезды отражались в лужицах, оставшихся после прилива, и светлая полоса пены отделяла песок от моря. Идти было легко. Слежавшийся песок пружинил под ногами.
Наконец впереди черным провалом в звездном небе обозначился «Компас». Павлыш включил на полную мощность шлемовый фонарь, и пятно света уперлось в металлический корпус. Павлыш обошел груду деревяшек и обгорелых тварей — остатки неудачного костра. Казалось, что все это случилось очень давно, много лет назад: и первые вспышки маяка, и отчаянные попытки привлечь внимание жителей далекой избушки.
Хитрые запоры люка были не тронуты.
Из шлюзовой камеры Павлыш включил аварийное освещение и воздушные насосы. Спасательный корабль придет через шесть дней, и можно позволить себе роскошь жить со светом и без скафандра.
Павлыш задраил дверь в шлюзовую камеру и прислушался к свисту воздуха, который весело врывался в отсек, будто соскучился в темноте резервуаров. Можно было снять нагубник. Привычные запахи, которые останутся в корабле еще долго после того, как последний человек покинет его, окружили доктора, словно радуясь возвращению хозяина.
Душ не работал. Павлыш сбросил скафандр и вышел в коридор.
Плафоны в коридоре горели вполнакала. Еще месяц назад врачу показалось бы здесь темно и неуютно, но после долгого путешествия в темноте коридор показался Павлышу сверкающим веселыми и яркими огнями, словно зал театра, заполненный праздничной публикой. Все было в порядке. Сейчас откроется дверь и выйдет капитан, и спросит: «Почему вас так долго не было, доктор?»