— Аттикус не пьёт виски! — возмутилась я. — Он сроду капли в рот не брал… Ой, нет! Он сказал, что один раз попробовал виски и ему не понравилось.
Мисс Моди рассмеялась.
— Я не то хотела сказать. Я говорю: если бы Аттикус Финч даже напился пьяным, он всё равно не будет таким злым и грубым, как иные люди в самом лучшем своём виде. Просто есть такие люди, они… они чересчур много думают о том свете и потому никак не научатся жить на этом. Погляди на нашу улицу и увидишь, что из этого получается.
— По-вашему, это правда — всё, что говорят про Стра… про мистера Артура?
— Что именно?
Я рассказала.
— Это на три четверти негритянские сказки, а на четверть выдумки мисс Кроуфорд, — хмуро сказала мисс Моди. — Стивени Кроуфорд однажды даже рассказала мне, будто проснулась она среди ночи, а он смотрит на неё в окно. А я спросила: что же ты сделала, Стивени, подвинулась и дала ему место? Тогда она на время прикусила язык.
Ещё бы не прикусить! Мисс Моди кого угодно заставит замолчать.
— Нет, деточка, это дом печали, — продолжала она. — Артура Рэдли я помню мальчиком. Что бы про него ни говорили, а со мною он всегда был вежлив. Так вежлив, как только умел.
— Вы думаете, он сумасшедший?
Мисс Моди покачала головой.
— Может, и нет, а должен бы за это время сойти с ума. Мы ведь не знаем толком, что делается с людьми. Что делается в чужом доме за закрытыми дверями, какие тайны…
— Аттикус со мной и с Джимом всегда одинаково обращается что дома, что во дворе!
Я чувствовала, мой долг — вступиться за отца.
— О господи, девочка, да разве я о твоём отце! Я просто старалась объяснить, что к чему. Но уж раз о нём зашла речь, я тебе вот что скажу: Аттикус Финч всегда один и тот же, что у себя дома, что на улице… Я пекла торт, хочешь взять кусок с собой?
Я очень даже хотела.
Назавтра я проснулась и увидела Джима с Диллом на задворках, они о чём-то оживлённо разговаривали. Я вышла к ним, а они опять своё — иди отсюда.
— Не пойду. Двор не твой, Джим Финч, двор и мой тоже. Я тоже имею право тут играть.
Дилл с Джимом наскоро посовещались.
— Если останешься, будешь делать всё, как мы велим, — предупредил меня Дилл.
— Ты чего задаёшься? Какой командир нашёлся!
— Поклянись, что будешь делать, как велим, а то мы тебе ничего не скажем, — продолжал Дилл.
— Больно ты стал важный! Ладно уж, рассказывайте.
— Мы хотим передать Страшиле записку, — глазом не моргнув, заявил Джим.
— Это как же?
Я старалась подавить невольный ужас. Мисс Моди хорошо говорить, она старая, и ей уютно сидеть у себя на крылечке. А мы — дело другое.
Джим собирался насадить записку на удочку и сунуть сквозь ставни в окно Рэдли. Если кто-нибудь пойдёт по улице, Дилл зазвонит в колокольчик.
Дилл поднял руку — в ладони у него был зажат серебряный обеденный колокольчик моей матери.
— Я подойду с той стороны, — говорил Джим. — Мы вчера с улицы видели, там один ставень болтается. Я хоть на подоконник записку положу.
— Джим…
— Нет уж, мисс Придира, сама ввязалась, так нечего теперь на попятный!
— Да ладно, только я не хочу сторожить… Джим, знаешь, в тот раз кто-то…
— Нет, будешь сторожить. Ты обойдёшь дом с тылу, а Дилл будет смотреть за улицей, если кто пойдёт, он зазвонит. Поняла?
— Ладно уж. А что вы ему написали?
Дилл сказал:
— Мы его просим очень вежливо, пускай он иногда выходит из дому и рассказывает нам, что он там делает, и пускай он нас не боится, мы ему купим мороженого.
— Вы просто спятили, он всех нас убьёт!
Дилл сказал:
— Это я придумал. По-моему, если он выйдет и посидит с нами немножко, ему станет веселее.
— А почём ты знаешь, что ему дома скучно?
— Попробовала бы ты сидеть сто лет взаперти и питаться одними кошками! Спорим, у него борода выросла вот до этих пор.
— Как у твоего папы?
— У моего папы нет бороды, он… — Дилл запнулся, словно припоминая.
— Ага, попался! — сказала я. — Раньше ты говорил — у твоего папы чёрная борода…
— А он её летом сбрил, если хочешь знать! Могу показать тебе письмо. И ещё он мне прислал два доллара…
— Ну да, рассказывай! Может, он тебе ещё прислал кавалерийский мундир и саблю? Врунишка ты и больше никто!
Отродясь я не слыхала, чтоб кто-нибудь так врал, как Дилл Харрис. Среди всего прочего он семнадцать раз летал на почтовом самолёте, и побывал в Новой Шотландии, и видел живого слона, и его дедушка был сам бригадный генерал Джо Уилер, и он оставил Диллу в наследство свою шпагу.
— Молчите вы, — сказал Джим. Он слазил под крыльцо и вытащил жёлтое бамбуковое удилище. — Пожалуй, этим я достану с тротуара до окна.
— Если кто такой храбрый, что может пойти и дотронуться до стены, так и удочка ни к чему, — сказала я. — Пошёл бы да постучал в парадное, только и всего.
— Это… другое… дело… — раздельно сказал Джим. — Сколько раз тебе повторять?
Дилл достал из кармана листок бумаги и подал Джиму. И мы осторожно двинулись к дому Рэдли. Дилл остановился у фонаря, а мы с Джимом завернули за угол. Я прошла вперёд и заглянула за следующий угол.
— Всё спокойно, — сказала я. — Никого не видать.
Джим обернулся к Диллу, тот кивнул.
Джим привязал записку к удилищу и протянул его через палисадник к окну. Он тянулся изо всех сил, но удилище оказалось коротковато, не хватало нескольких дюймов. Он всё тыкал удилищем в сторону окна, наконец мне надоело смотреть издали, и я подошла к нему.
— Никак не закину записку, — пробормотал Джим. — В окно-то попадаю, а она там не отцепляется. Иди на улицу, Глазастик.
Я вернулась на свой пост и стала глядеть за угол на пустынную дорогу. Время от времени я оглядывалась на Джима, он терпеливо старался закинуть записку на подоконник. Она слетала наземь, и Джим снова тыкал удилищем в окно, и под конец я подумала, если Страшила Рэдли её и получит, так прочитать не сможет. Я опять поглядела вдоль улицы, и вдруг зазвонил колокольчик.
Я круто обернулась — вот сейчас на меня кинется Страшила Рэдли с оскаленными клыками… но это был не Страшила, а Дилл, он тряс колокольчиком перед самым носом Аттикуса. У Джима сделалось такое лицо, прямо смотреть жалко, и я уж ему не сказала «Говорила я тебе…» Нога за ногу он поплёлся по тротуару, волоча за собой удилище.
— Перестань звонить, — сказал Аттикус.
Дилл зажал язычок колокольчика, стало тихо-тихо, я даже подумала, лучше бы он опять зазвонил. Аттикус сдвинул шляпу на затылок и подбоченился.
— Джим, — сказал он, — ты что здесь делаешь?
— Ничего, сэр.
— Не виляй. Говори.
— Я… мы только хотели кое-что передать мистеру Рэдли.
— Что передать?
— Письмо.
— Покажи.
Джим протянул ему грязный клочок бумаги. Аттикус с трудом стал разбирать написанное.
— Зачем вам, чтобы мистер Рэдли вышел из дому?
— Мы думали, ему с нами будет весело… — начал Дилл, но Аттикус только взглянул на него, и он прикусил язык.
— Сын, — сказал Аттикус Джиму, — слушай, что я тебе скажу, повторять я не намерен: перестань мучить этого человека. И вы оба тоже.
Как живёт мистер Рэдли — его дело, сказал Аттикус. Захочет он выйти на улицу — выйдет. Хочет сидеть дома — имеет на это право, и нечего всяким надоедам (а это ещё очень мягкое название для таких, как мы) совать нос в его дела. Кому из нас понравится, если вечером перед сном Аттикус без стука вломится к нам в комнату? А ведь, в сущности, так мы поступаем с мистером Рэдли. Нам кажется, что мистер Рэдли ведёт себя странно, а ему самому это вовсе не кажется странным. Далее, не приходило ли нам в голову, что, когда хочешь что-нибудь сказать человеку, вежливее постучать в парадную дверь, а не лезть в окно? И последнее: пока нас не пригласят в дом Рэдли, мы будем держаться от него подальше и не будем играть в дурацкую игру, за которой Аттикус однажды нас застал, и поднимать на смех кого бы то ни было на нашей улице и вообще в нашем городе…
— Вовсе мы его не поднимали на смех, — сказал Джим. — Мы просто…
— Ах, значит, этим вы и занимались?
— Чем? Поднимали на смех?
— Нет, — сказал Аттикус. — Просто разыгрывали историю его жизни на глазах у всех соседей.
Джим, кажется, даже возмутился.
— Не говорил я, что мы разыгрываем его жизнь! Не говорил!
Аттикус коротко усмехнулся:
— Вот сейчас и сказал. И чтоб больше вы все трое этими глупостями не занимались.
Джим посмотрел на отца, разинув рот.
— Ты ведь, кажется, хочешь быть юристом? — Аттикус как-то подозрительно поджал губы, словно они у него расплывались.
Джим решил, что выкручиваться бесполезно, и промолчал. Аттикус ушёл в дом за какими-то бумагами, которые он с утра забыл захватить с собой, и тогда только Джим сообразил, что попался на старую-престарую юридическую уловку. Он стоял на почтительном расстоянии от крыльца и дожидался, чтобы Аттикус вышел из дому и опять направился в город. И когда Аттикус отошёл так далеко, что уже не мог услышать, Джим заорал ему вслед:
— Хотел быть юристом, а теперь ещё подумаю!
6
— Хорошо, — сказал Аттикус, когда Джим спросил, можно ли нам посидеть с Диллом у пруда мисс Рейчел, ведь завтра Дилл уезжает. — Попрощайся с ним за меня, на будущий год летом мы его ждём.
Мы перепрыгнули через низенькую ограду между нашей подъездной дорожкой и двором мисс Рейчел. Джим крикнул перепелом, из темноты отозвался Дилл.
— До чего тихо, ни ветерка, — сказал Джим. — Глядите.
Он показал на восток. За садом мисс Моди вставала большущая луна.
— Даже вроде от неё жарко, — сказал Джим.
— Что на ней сегодня, крест? — спросил Дилл, не поднимая головы. Он мастерил из бечёвки и обрывка газеты папиросу.
— Нет, просто женщина. Не зажигай эту штуку, Дилл, будет вонь на весь город.
Когда в Мейкомбе смотришь на луну, видно, что там женщина. Она сидит перед зеркалом и расчёсывает волосы.
— Без тебя нам будет скучно, — сказала я Диллу. — Может, пойдём караулить мистера Эйвери?
Мистер Эйвери снимал комнату напротив миссис Генри Лафайет Дюбоз. По воскресеньям он с блюдом в руках собирал в церкви пожертвования; кроме этого, он каждый вечер до девяти часов сидел на крыльце и чихал. Однажды вечером нам посчастливилось увидать одно представление — наверно, оно было единственное, сколько мы потом ни караулили, оно не повторилось. Мы спускались с крыльца мисс Рейчел, как вдруг Дилл остановил нас:
— Ух, поглядите!
И показал через улицу. Сперва мы только и увидали заросшую глицинией веранду, а потом оказалось — из листвы бьёт струя, описывает дугу и, наверно, за добрых десять футов оттуда падает на землю, в круг жёлтого света от уличного фонаря. Джим сказал — мистер Эйвери не попадает в яблочко, Дилл сказал — он, наверно, выпивает по бочке в день, они заспорили, кто попадёт дальше и ловчее, а я в этом состязании не участвовала, потому что не отличалась талантами в этой области, и опять почувствовала себя отверженной.
Дилл потянулся, зевнул и сказал что-то чересчур небрежно:
— Придумал. Пошли гулять.
Так я ему и поверила! В Мейкомбе никто не ходит гулять просто так, без цели.
— А куда, Дилл?
Дилл мотнул головой в южном направлении.
— Ладно, — сказал Джим.
Я запротестовала было, но он сказал самым сладким голоском:
— А ты с нами не ходи, ангелочек, тебя никто не просит.
— И тебя не просят. Забыл, как…
Но Джим не любил вспоминать прежние неудачи: из всего, что сказал тогда Аттикус, он, видно, только и усвоил, как ловко юристы умеют докапываться до сути.
— А мы ничего такого и не делаем, Глазастик, мы только дойдём до фонаря и обратно.
Мы молча брели по тротуару и прислушивались к скрипу качелей на соседских верандах, к тихим по-вечернему голосам взрослых на улице. Время от времени до нас доносился смех мисс Стивени Кроуфорд.
— Ну? — сказал Дилл.
— Ладно, — сказал Джим. — Шла бы ты домой, Глазастик.
— А вы что будете делать?
Они только собирались заглянуть в окно с оторванным ставнем — вдруг увидят Страшилу Рэдли? — а я, если не хочу идти с ними, могу сейчас же отправляться домой и держать свой длинный язык за зубами, вот и всё.
— А почему это вам взбрело дожидаться нынешнего вечера?
Потому что вечером их никто не увидит, потому что Аттикус в это время по уши уйдёт в книжку, и если настанет конец света, он и то не заметит, и если Страшила Рэдли их убьёт, так у них пропадут не каникулы, а ученье, и потому что в тёмном доме легче что-нибудь разглядеть тёмным вечером, а не средь бела дня, понятно мне это?
— Джим, ну, пожалуйста…
— В последний раз тебе говорю, Глазастик, не трепи языком или убирайся домой. Ей-богу, ты становишься самой настоящей девчонкой!
После этого у меня уже не оставалось выбора, и я пошла с ними. Мы решили подлезть под проволочную изгородь на задворках Рэдли, там не так опасно, что нас увидят. За изгородью с той стороны был большой сад и узкий деревянный сарайчик.
Джим приподнял нижнюю проволоку и махнул Диллу: пролезай. Я полезла следом и подержала проволоку, пока пролезал Джим. Он еле протиснулся.
— Только без шума, — прошептал он. — Да смотрите не наткнитесь на капусту, а то будет такой треск — мертвецы проснутся.
После таких наставлений я ползла, как черепаха. Потом увидела при свете луны, что Джим уже далеко и машет нам, и двинулась быстрей. Мы доползли до калитки, ведущей из сада в огород. Джим тронул её. Калитка заскрипела.
— Плюньте на неё, — зашептал Дилл.
— Завёл ты нас, Джим, — пробормотала я. — Как мы потом выберемся?
— Тс-с… Плюй на петли, Глазастик.
Мы плевали, пока не пересохло во рту, потом Джим осторожно отворил калитку. Мы были на задворках.
С тыла дом Рэдли выглядел ещё неприветливей, чем с фасада: во всю стену тянулась ветхая, полуразвалившаяся веранда, на неё выходили две двери, между ними два тёмных окна. С одного края крышу веранды подпирал не столб, а неотёсанное бревно. В углу стояла приземистая печурка; над нею висела вешалка для шляп, призрачно поблёскивало зеркало, и в нём отражался лунный свет.
Джим тихо охнул и замер на одной ноге, не решаясь ступить второй.
— Чего ты?
— Куры… — шепнул он еле слышно.
Да, со всех сторон нас ждали невидимые препятствия. Дилл впереди тоже на что-то наткнулся и выдохнул: «О, господи!» Мы проползли за угол дома, к окну с болтающимся ставнем. Заглянуть в окно Джим не мог — не хватало нескольких дюймов росту.
— Сейчас я тебя подсажу, — прошептал он Диллу. — Нет, погоди.
Он взял меня за руку, мы сделали из рук седло и подняли Дилла. Он ухватился за подоконник.
— Скорей, — прошептал Джим, — долго мы тебя не удержим.
Дилл стукнул меня по плечу, и мы опустили его на землю.
— Что видел?
— Ничего. Шторы. Но где-то там светится огонёк.
— Пошли отсюда, — зашептал Джим. — Поворачиваем назад. Ш-ш, — зашипел он, когда я хотела возразить.
— Попробуем с той стороны, — сказал Дилл.
— Не надо, — взмолилась я.
Дилл приостановился и пропустил Джима вперёд. Джим хотел подняться на заднюю веранду, у него под ногой скрипнула ступенька. Он замер, потом осторожно передвинулся. Ступенька молчала. Через две следующие он занёс ногу на веранду и чуть не потерял равновесие. Но всё-таки не упал и осторожно опустился на колени. Подполз к окну, поднял голову и заглянул внутрь.
И тут я увидела тень. Тень человека в шляпе. Сперва я подумала — это дерево, но ветра не было, а стволы ходить не умеют. Веранда была залита лунным светом, и тень, чёткая, будто вырезанная ножницами, направлялась к Джиму.
После меня её увидел Дилл. Он закрыл лицо руками.
Потом тень упала на Джима, и он увидел её. Он прикрыл голову руками и замер.
Тень остановилась в двух шагах от Джима. Подняла руку, потом опустила. Потом повернулась, опять прошла по Джиму, по веранде и скрылась за домом так же неслышно, как появилась.
Джим спрыгнул с веранды и кинулся к нам. Распахнул калитку, протолкнул в неё нас с Диллом и погнал между грядками скрипящей листьями капусты. На полдороге я споткнулась, и тут грянул выстрел.
Дилл и Джим растянулись на земле рядом со мной. Джим дышал, как загнанная лошадь.
— Через школьный двор… скорей, Глазастик!
Он придержал нижнюю проволоку, мы с Диллом перекатились на ту сторону и уже почти добежали до густой тени одинокого дуба на школьном дворе, хватились, а Джима с нами нет! Побежали назад, а Джим застрял в проволоке и старается вылезть из штанов. Наконец высвободился и в одних трусах побежал к дубу.
Но вот мы и за дубом. И тут мы совсем оцепенели, один только Джим не потерял способности соображать:
— Надо скорее домой, а то нас хватятся.
Мы бежим по школьному двору, проползаем под изгородью на Олений луг, что за нашим домом, потом через вторую изгородь — к нам на задворки, на крыльцо, и тут Джим наконец-то дал нам передохнуть. Отдышавшись, мы с самым невинным видом проходим в палисадник. Выглядываем на улицу и видим — у ворот Рэдли собрались соседи.
— Пойдём туда, — сказал Джим. — А то они удивятся, где мы.
У своей калитки стоял мистер Натан Рэдли с дробовиком в руках. Перед ним на тротуаре — Аттикус, мисс Моди и мисс Стивени Кроуфорд, в двух шагах от них мисс Рейчел и мистер Эйвери. Нас никто не заметил.
Мы тихонько подошли к мисс Моди, она оглянулась.
— А вы все где были? Разве вы ничего не слыхали?
— Что случилось? — спросил Джим.
— В огород к мистеру Рэдли забрался негр, и мистер Рэдли в него стрелял.
— О-о! И попал?
— Нет, — сказала мисс Стивени, — он стрелял в воздух. Напугал негра так, что он весь побелел. Говорит, если кто увидит белого негра, так это тот самый и есть. Говорит, у него второй ствол заряжён, и если в огороде ещё что-нибудь шелохнётся, он будет бить прямо в цель, будь то собака, негр или… Джим Фи-инч!