8
По причинам, непостижимым для самых дальновидных пророков округа Мейкомб, в тот год после осени настала зима. Две недели стояли такие холода, каких, сказал Аттикус, не бывало с 1885 года. Мистер Эйвери сказал — на Розеттском камне записано: когда дети не слушаются родителей, курят и дерутся, тогда погода портится; на нас с Джимом лежала тяжкая вина — мы сбили природу с толку и этим доставили неприятности всем соседям и напортили сами себе.
В ту зиму умерла старая миссис Рэдли, но её смерть прошла как-то незаметно, ведь соседи видели миссис Рэдли, кажется, только когда она поливала свои канны. Мы с Джимом решили, что это Страшила наконец до неё добрался, но Аттикус ходил в дом Рэдли и потом, к нашему разочарованию, сказал: нет, она умерла естественной смертью.
— Спроси его, — зашептал мне Джим.
— Ты спроси, ты старше.
— Вот поэтому ты и спрашивай.
— Аттикус, — сказала я, — ты видел мистера Артура?
Аттикус строго посмотрел на меня поверх газеты.
— Нет, не видел.
Джим не дал мне спрашивать дальше. Он сказал — Аттикус всё ещё не забыл нашего похода на Страшилу, так что лучше давай про это помолчим. И ещё Джиму казалось, Аттикус подозревает, что в тот вечер летом дело было не только в раздевальном покере. Джим сказал, у него нет никаких оснований так думать, просто он нюхом чует.
Наутро я проснулась, поглядела в окно и чуть не умерла от страха. Я так завизжала, что из ванной прибежал Аттикус с намыленной щекой.
— Конец света! Аттикус, что делать?!
Я потащила его к окну.
— Это не конец света, — сказал Аттикус. — Это идёт снег.
Джим спросил, долго ли так будет. Он тоже никогда не видал снега, но знал, какой он бывает. Аттикус сказал — он знает про снег не больше Джима.
— Но думаю, если он будет такой мокрый, как сейчас, он превратится в дождь.
Когда мы завтракали, зазвонил телефон, и Аттикус вышел из-за стола. Потом вернулся и сказал:
— Звонила Юла Мэй. Цитирую: «Поскольку в округе Мейкомб снега не было с тысяча восемьсот восемьдесят пятого года, в школе сегодня занятий не будет».
Юла Мэй была главная телефонистка нашего города. Она всегда передавала разные важные новости, приглашения на свадьбы, возвещала о пожаре и в отсутствие доктора Рейнолдса советовала, как подать первую помощь.
Когда Аттикус, наконец, велел нам успокоиться и смотреть не в окна, а в свои тарелки, Джим спросил:
— А как лепить снеговика?
— Понятия не имею, — сказал Аттикус. — Мне жаль вас огорчать, но, боюсь, снега не хватит даже на порядочный снежный ком.
Вошла Кэлпурния и сказала — вроде не тает. Мы выбежали во двор, он был покрыт тонким слоем мокрого снега.
— Не надо по нему ходить, — сказал Джим, — от этого он пропадает.
Я оглянулась. Там, где мы прошли, оставались талые следы. Джим сказал — надо подождать, пусть снегу нападает побольше, мы его весь соберём и слепим снеговика. Я подставила язык под пушистые хлопья. Они обжигали.
— Джим, снег горячий!
— Нет, просто он такой холодный, что даже жжётся. Не ешь его, Глазастик, не трать зря. Пускай падает.
— А я хочу по нему походить.
— Ага, придумал! Пойдём походим у мисс Моди.
И Джим запрыгал по двору. Я старалась попадать след в след. На тротуаре напротив дома мисс Моди к нам подошёл мистер Эйвери. Лицо у него было розовое, из-под ремня выпирал толстый живот.
— Вот видите, что вы наделали? — сказал он. — В Мейкомбе снега не было с незапамятных времён. Погода меняется, а всё из-за непослушных детей.
Я подумала — может, мистер Эйвери знает, как мы летом ждали, чтоб он повторил своё представление? Что ж, если снег послан нам в наказание, пожалуй, стоит грешить. Откуда мистер Эйвери берёт свои метеорологические сведения, я не задумывалась: конечно же, прямо с Розеттского камня.
— Джим Финч, а Джим Финч!
— Джим, тебя мисс Моди зовёт.
— Держитесь оба посреди двора! У веранды снегом засыпало левкои, смотрите не наступите на них!
— Не наступим! — отозвался Джим. — А красиво, правда, мисс Моди?
— Да провались она, эта красота! Если ночью будет мороз, пропали мои азалии!
На старой, с широченными полями соломенной шляпе мисс Моди поблёскивали снежинки. Она наклонилась над какими-то кустиками и окутывала их пустыми мешками. Джим спросил, для чего это.
— Чтоб они не озябли, — сказала мисс Моди.
— Как цветы могут озябнуть? У них же нет кровообращения?
— Этого я не могу тебе объяснить, Джим Финч. Я знаю одно: если ночью будет мороз, цветы замёрзнут, вот я их и укрываю. Понятно?
— Да, мэм. Мисс Моди…
— Да, сэр?
— Можно мы с Глазастиком одолжим у вас снега?
— О господи, да берите весь! Там под крыльцом есть старая корзинка из-под персиков, наберите в неё и тащите. — Тут мисс Моди прищурилась. — Джим Финч, а что ты собираешься делать с моим снегом?
— Вот увидите, — сказал Джим, и мы перетащили со двора мисс Моди столько снегу, сколько могли. Это была очень мокрая и слякотная работа.
— А дальше что, Джим? — спросила я.
— Вот увидишь, — сказал он. — Бери корзинку и тащи с заднего двора в палисадник весь снег, сколько соберёшь. Да смотри зря не топчи, ступай только по своим следам.
— У нас будет маленький снеговичонок?
— Нет, настоящий большой снеговик. Ну, давай принимайся, дела много.
Джим побежал на задворки, достал мотыгу и начал быстро-быстро рыть землю за поленницей, а всех червей откидывал в сторону. Потом сбегал в дом, принёс бельевую корзину, насыпал в неё доверху земли и поволок в палисадник.
Когда мы натащили туда пять корзин земли и две корзины снегу, Джим сказал — можно начинать.
— Что-то грязь получается, — сказала я.
— Это сейчас грязь, а после будет хорошо, — ответил Джим.
Он стал лепить из земли ком, а на нём второй, всё больше и больше, и получилось туловище.
— Джим, разве бывают снеговики-негры? — спросила я.
— Потом он не будет чёрный, — буркнул Джим.
Он принёс из-за дома персиковых прутьев, сплёл их по нескольку штук и согнул, получились кости, их надо было облепить глиной.
— Это мисс Стивени Кроуфорд, — сказала я. — Сама толстая, а ручки тоненькие.
— Сейчас сделаю потолще. — Джим облил грязевика водой и прибавил ещё земли. Поглядел, подумал и слепил толстый живот, выпирающий ниже пояса. Потом поглядел на меня, глаза у него блестели. — Мистер Эйвери ведь похож на снеговика, верно?
Потом он набрал в горсть снега и налепил сверху. Мне он позволил лепить снег только на спину, а всё, что будет на виду, делал сам. Понемногу мистер Эйвери побелел.
Джим воткнул ему сучки на место глаз, носа, рта и пуговиц, и мистер Эйвери стал сердитый. Для полноты картины в руки ему дали полено. Джим отступил на шаг и оглядел своё творение.
— Прямо как живой! — сказала я. — До чего здорово, Джим!
— Правда, неплохо? — смущённо сказал Джим.
Мы не могли дождаться Аттикуса к обеду, а позвонили в суд, что у нас для него сюрприз. Он пришёл и, видно, удивился, что мы всю землю из-за дома перетащили в палисадник, но сказал — мы отлично поработали!
— Я не совсем понимал, из чего ты его вылепишь, — сказал он, — но впредь я могу за тебя не волноваться, сын, ты всегда что-нибудь да придумаешь.
У Джима даже уши покраснели от такой похвалы, но Аттикус отступил на шаг, и он насторожился. Аттикус разглядывал снеговика. Весело улыбнулся, потом засмеялся.
— Не знаю, что из тебя выйдет, сын, — инженер, адвокат или художник-портретист. Но сейчас тебя, пожалуй, можно судить за публичное оскорбление. Придётся этого малого замаскировать.
И Аттикус предложил Джиму поубавить брюшко снеговика, дать ему в руки вместо полена метлу и повязать фартук.
Джим объяснил, что тогда опять будет не снеговик, а грязевик.
— Ну, сделай по-другому, но что-то сделать надо, — сказал Аттикус. — Ты не имеешь права лепить карикатуры на соседей.
— Это не карикатура, — сказал Джим. — Он на самом деле такой.
— Мистер Эйвери может с тобой не согласиться.
— Придумал! — сказал Джим.
Он побежал через улицу, скрылся за домом мисс Моди и вернулся гордый и довольный. Нахлобучил на снеговика её широкополую соломенную шляпу, а в согнутую руку сунул садовые ножницы. Аттикус сказал — вот и прекрасно.
Из дому вышла мисс Моди и остановилась на крыльце. Поглядела через улицу. И вдруг усмехнулась.
— Джим Финч, ах ты, чертёнок! — крикнула она. — Подайте сюда мою шляпу, сэр!
Джим поглядел на Аттикуса, Аттикус покачал головой.
— Она это не серьёзно, — сказал он. — Просто она поражена твоими… талантами.
Аттикус перешёл улицу, и они с мисс Моди оживлённо заговорили о чём-то, размахивая руками; до меня донеслось только:
— …выставить во дворе самого настоящего мофродита! Хорошо же ты их воспитываешь, Аттикус!
— …выставить во дворе самого настоящего мофродита! Хорошо же ты их воспитываешь, Аттикус!
Днём снег перестал, похолодало, и к ночи сбылись худшие предсказания мистера Эйвери. Кэлпурния, не переставая, топила все печи, а мы всё равно мёрзли. Вечером Аттикус сказал — плохо наше дело, — и спросил Кэлпурнию, может, ей лучше остаться у нас ночевать. Кэлпурния обвела взглядом большие окна и высокие потолки и сказала — у неё дома, наверно, теплее. И Аттикус отвёз её в автомобиле.
Перед сном Аттикус подбросил угля в печку у меня в комнате. Он сказал — сейчас шестнадцать градусов, он за всю жизнь не запомнит такого холода, а наш снеговик совсем заледенел.
Мне показалось, прошло совсем мало времени, и вдруг кто-то трясёт меня за плечо. Я проснулась и увидела поверх одеяла пальто Аттикуса.
— Разве уже утро?
— Вставай, малышка.
Аттикус протянул мне мой купальный халат и пальто.
— Сперва надень халат, — сказал он.
Рядом с Аттикусом стоял Джим, весь встрёпанный, его качало. Одной рукой он придерживал ворот, другую сунул в карман. Он был весь какой-то толстый.
— Быстрее, дружок, — сказал Аттикус. — Вот твои носки и башмаки.
Я ничего не поняла, но обулась.
— Уже утро?
— Нет ещё, второй час. Ну-ка, побыстрее.
Наконец до меня дошло: что-то не так.
— А что случилось?
Но теперь ему уже незачем было объяснять. Как птицы знают, что пора укрыться от дождя, так я знала, когда на нашу улицу приходила беда. Я услышала какое-то шелковистое шуршанье, шорохи, приглушённую суету, и мне стало страшно.
— У кого это?
— У мисс Моди, дружок, — сказал Аттикус.
С веранды мы увидели, что у мисс Моди из окон столовой рвётся пламя. И словно затем, чтоб мы скорей поверили своим глазам, взвыла над городом пожарная сирена — всё тоньше, визгливее, и никак не умолкала.
— Всё сгорит? — жалобно спросил Джим.
— Наверно, — сказал Аттикус. — Теперь вот что. Подите оба к дому Рэдли и стойте там. И не вертитесь под ногами, слышите? Видите, с какой стороны ветер?
— О-о! — сказал Джим. — Аттикус, может, надо уже вытаскивать мебель?
— Пока ещё рано. Делай, что я велю. Ну, бегите! Смотри за сестрой, Джим, слышишь? Не отпускай её ни на шаг.
И Аттикус подтолкнул нас к воротам Рэдли. Мы стояли и смотрели — нашу улицу всё тесней заполняли люди и автомобили, а тем временем огонь молча пожирал дом мисс Моди.
— Ну что они так долго, что они так долго… — бормотал Джим.
Но мы понимали, в чём дело. Старая машина не заводилась на морозе, и целая толпа катила её по улице, просто подталкивая руками. А когда шланг прикрутили к водоразборной колонке, он лопнул, струя брызнула вверх и окатила мостовую.
— Ой, Джим!…
Джим обнял меня за плечи.
— Тише, Глазастик. Подожди волноваться. Я тебе тогда скажу.
Жители Мейкомба, более или менее раздетые, через двор выносили мебель мисс Моди на улицу. Аттикус тащил тяжёлую дубовую качалку, и я подумала, какой он умный, спас ту самую вещь, которую мисс Моди любит больше всего.
По временам слышались крики. Потом в окне мансарды появился мистер Эйвери. Он выкинул под окно тюфяк и бросал на него разные вещи, пока все не закричали:
— Спускайтесь, Дик! Лестница горит! Уходите оттуда, мистер Эйвери!
Мистер Эйвери стал вылезать в окно.
— Застрял… — выдохнул Джим. — Ох, Глазастик…
Мистер Эйвери не мог двинуться ни взад, ни вперёд. Я уткнулась Джиму под мышку и зажмурилась. Потом Джим крикнул:
— Он выбрался, Глазастик! Он живой!
Я подняла голову. Мистер Эйвери был уже на балконе. Перекинул ноги через перила, стал съезжать по столбу вниз, но не удержался и с воплем свалился в кусты мисс Моди.
Тут я заметила, что люди пятятся от дома мисс Моди всё ближе к нам. Никто уже не таскал мебель. Огонь охватил верхний этаж и дошёл до самой крыши, чернели оконные рамы, а внутри всё так и светилось оранжевым.
— Джим, правда, там всё рыжее, как тыква?…
— Смотри, Глазастик!
От нашего дома и от дома мисс Рейчел повалил дым, будто поднялся туман от реки, и к ним уже тянули шланги. Позади нас завопила сирена, из-за угла выкатилась пожарная машина из Эбботсвила и остановилась напротив нашего дома.
— Книжка… — сказала я.
— Какая книжка? — спросил Джим.
— Про Тома Свифта — она не моя, а Дилла…
— Подожди волноваться, Глазастик, — сказал Джим. И показал пальцем: — Гляди-ка!
Среди соседей, сунув руки в карманы пальто, стоял Аттикус. Вид у него был такой, будто он смотрит футбол. Рядом стояла мисс Моди.
— Видишь, он пока не волнуется, — сказал Джим.
— А почему он не на крыше?
— Он слишком старый, он сломает себе шею.
— Может, скажем ему, что надо вытаскивать вещи?
— Нечего к нему приставать, он сам знает, когда вытаскивать, — сказал Джим.
Эбботсвилские пожарные начали поливать водой наш дом; какой-то человек стоял на крыше и показывал, куда первым делом лить. Наш Самый Настоящий Мофродит почернел и развалился, соломенная шляпа мисс Моди так и осталась лежать на куче грязи. Садовых ножниц не было видно. Между домами мисс Моди, мисс Рейчел и нашим было так жарко, что все давно скинули пальто и купальные халаты, работали в пижамах или в ночных рубашках, заправленных в штаны. А я всё стояла на одном месте и совсем закоченела. Джим обнял меня за плечи и старался согреть, но это не помогало. Я высвободилась и обхватила себя обеими руками. Начала приплясывать, и ноги понемногу согрелись.
Прикатила ещё одна пожарная машина и остановилась перед домом мисс Стивени Кроуфорд. Колонка была только одна, не к чему прикрутить второй шланг, и пожарные стали поливать дом мисс Стивени из огнетушителей.
Железная крыша мисс Моди преградила путь огню. Дом с грохотом рухнул; пламя брызнуло во все стороны: на соседних крышах люди накинулись с одеялами на летящие искры и головешки.
Только когда рассвело, все начали понемногу расходиться. Мейкомбскую пожарную машину покатили обратно. Эбботсвилская уехала сама, третья осталась. Днём мы узнали — она приехала из Клерк Ферри, за шестьдесят миль.
Мы с Джимом тихонько перешли улицу. Мисс Моди стояла и смотрела на чёрную яму, которая дымилась посреди её двора, и Аттикус покачал головой — значит, говорить с ней не надо. Он повёл нас домой, а сам держался за наши плечи, потому что мостовая была очень скользкая. Он сказал — мисс Моди пока поживёт у мисс Стивени. Потом спросил:
— Кто хочет горячего какао?
Пока он разводил в кухне огонь, меня трясло от холода.
Мы принялись за какао, и тут Аттикус посмотрел на меня с удивлением, а потом глаза у него стали строгие.
— Я, кажется, велел вам с Джимом стоять на месте и никуда не соваться, — сказал он.
— А мы не совались. Мы стояли…
— Тогда чьё же это одеяло?
— Одеяло?!.
— Да, мэм, одеяло. Это не наше.
Я оглядела себя. Оказывается, на плечах у меня коричневое шерстяное одеяло, и я завернулась в него, как индианка.
— Аттикус, я ничего не знаю… я…
И я обернулась к Джиму. Но Джим удивился ещё больше меня. Он сказал — кто его знает, откуда взялось это одеяло, мы всё делали, как велел Аттикус, стояли у ворот Рэдли, под ногами ни у кого не вертелись, даже с места не сходили… тут Джим запнулся.
— Мистер Натан был на пожаре! — торопливо заговорил он. — Я видел, я видел, он тащил тот матрац… Аттикус, честное слово…
— Ничего, сын, — медленно усмехнулся Аттикус. — Видно, так ли, эдак ли, а весь Мейкомб вышел сегодня на улицу. По-моему, у нас в кладовой есть обёрточная бумага, Джим. Достань её, и мы…
— Нет, нет, сэр!
Джим, кажется, сошёл с ума. Он начал выбалтывать подряд все наши секреты, он совсем не остерегался ни за себя, ни за меня, выложил всё, как было, — и про дупло, и про штаны…
— …мистер Натан замазал дупло цементом. Аттикус, это он нарочно, чтобы мы больше ничего не находили… Аттикус, может, он и сумасшедший, только, честное слово, он нам ни разу ничего плохого не сделал, он тогда ночью мог отрезать мне голову напрочь, а он сидел и чинил мои штаны… он нам никогда ничего плохого не сделал!
— Тише, тише, сын.
Аттикус сказал это очень ласково, и я приободрилась. Он явно не понял ни слова из всего, что наболтал Джим, потому что сказал только:
— Ты прав. Оставим и это и одеяло при себе. Может быть, когда-нибудь Глазастик сможет сказать ему спасибо за то, что он не дал ей замёрзнуть.
— Кому спасибо? — спросила я.
— Страшиле Рэдли. Ты так усердно смотрела на пожар, что и не заметила, как он закутал тебя своим одеялом.
Всё во мне перевернулось, меня чуть не стошнило. Джим поднял одеяло и стал подкрадываться ко мне.
— Он потихоньку вышел из дому… из-за угла… и подошёл вот так, тихо-тихо!