Потерпели неудачу и попытки частей 1-й армии Войска Польского форсировать Вислу, чтобы захватить плацдармы непосредственно в Варшаве и установить боевой контакт с повстанцами. Сказались недостаточная подготовка и слабое обеспечение боевых действий — некачественная разведка, отсутствие у поддерживающей артиллерии достаточного количества боеприпасов, дефицит переправочных средств. Личный состав был необстрелянным, некоторые командиры-поляки уклонились от участия в бою, бросив подчиненных без управления[232].
Все это происходило на глазах Рокоссовского и, без сомнения, добавило ему рубцов на сердце. Не довелось ему и реабилитироваться перед самим собой, когда в Ставке ВГК, наконец, был утвержден его план наступательной операции, предусматривавший освобождение Варшавы. Как это часто случалось в судьбе Константина Константиновича, в дело вмешалась большая политика. 12 октября 1944 г. по решению Ставки он передал командование 1-м Белорусским фронтом Г.К. Жукову. Войска же 2-го Белорусского фронта, в руководство которыми он вступил, должны были наступать севернее.
С завершением Второй мировой войны маршал Рокоссовский возглавил Северную группу советских войск, которая дислоцировалась на территории Польши. В стране под давлением Москвы утверждался политический режим советского типа, что встречало поддержку далеко не всех политических и общественных сил. Борьба за будущее Польши приобретала все более острый характер.
В октябре 1949 г. Рокоссовский получил вызов к Сталину. «Обстановка такова, — сказал вождь, — что нужно, чтобы вы возглавили армию народной Польши... Я бы очень хотел, Константин Константинович, чтобы вы согласились, иначе мы можем потерять Польшу. Наладите дело — вернетесь на свое место». Хотя Рокоссовского обуревали смешанные чувства, он ответил: «Я солдат и коммунист! Я готов поехать». Его единственной просьбой было сохранение советского гражданства.
Что имел в виду советский лидер, говоря об опасности «потерять» Польшу? Огромное воздействие на него оказала независимая позиция И.Б. Тито, в результате чего произошел фактический разрыв Советского Союза с Югославией, и он опасался, что этот пример может оказаться заразительным. По мнению упомянутого выше американского историка Р. Воффа, делегирование Рокоссовского в польское руководство было одной из тех мер, посредством которых Сталин «намеревался предупредить поляков от подражания югославской "ереси"».
Правда, назначение было обставлено таким образом, чтобы скрыть инициативу Москвы. 6 ноября 1949 г. на совместном заседании Государственного совета и Совета министров президент Польши Б. Берут выступил со следующим заявлением: «Принимая во внимание, что маршал Рокоссовский является поляком по национальности и пользуется популярностью в польском народе, мы обратились к советскому правительству с просьбой, если это возможно, направить маршала Рокоссовского в распоряжение польского правительства, для прохождения службы в рядах Войска Польского. Советское правительство, учитывая дружественные отношения, которые связывают СССР и Польшу... выразило согласие удовлетворить просьбу»[233].
Достойно перенеся испытания войной, Константин Константинович принужден был теперь проходить чистилище большой политики, в которой он вольно и невольно становился орудием Кремля. Назначение Рокоссовского «с точки зрения Москвы, могло не только резко усилить советский контроль в Войске Польском, но и внедрить "своего человека" в высший эшелон ПОРП», тем самым ослабить влияние на президента Б. Берута со стороны членов политбюро Я. Бермана, Г. Минца и Р. Замбровского, настроенных в реформистском духе[234].
В ПНР Константин Константинович вошел в состав высшего государственного руководства. Все, что было обещано Сталиным, исполнилось: ему присвоили высшее воинское звание Маршал Польши, он получил назначение на должность министра национальной обороны, а с 1952 г. одновременно стал и заместителем председателя правительства. Кроме того, в 1950 г. полководца избрали членом политбюро ЦК ПОРП.
Тем не менее для многих поляков он оставался символом сталинского режима. Рокоссовский жаловался на свою изоляцию в политбюро, на афронт, который устраивали ему сторонники к тому времени репрессированного бывшего генерального секретаря ЦК Польской рабочей партии В. Гомулки, боясь усиления роли маршала в руководящих органах страны и его влияния на Б. Берута.
Да и от общественности скрыть нажим Москвы в деле его назначения было невозможно. Деликатность ситуации состояла уже в том, что Рокоссовский пришел не на пустое место. Он сменил легендарного Михала Роля-Жимерского, маршала Польши, в годы войны командовавшего Армией Людовой — военной организацией, которая действовала в 1944—1945 гг. на оккупированной польской территории. Организация активно сотрудничала с советскими партизанскими отрядами, а с вступлением в Польшу частей Красной Армии объединилась с 1-й польской армией в единое Войско Польское. Заслуги Роля-Жимерского оценил и Сталин: в 1945 г. польский военачальник был награжден советским орденом «Победа». И вот теперь он должен был уступить место посланцу Москвы.
Еще при подготовке перемещения Рокоссовского в Польшу советник МГБ СССР при управлении Министерства национальной безопасности С.П. Давыдов дал указание военной контрразведке Войска Польского, которая возглавлялась кадровыми офицерами МГБ СССР, установить негласное наблюдение за семьей Роля-Жимерского. Формально это делалось для того, чтобы исключить якобы готовившийся им побег за границу, но в любом случае должно было служить его компрометации. Вероятнее всего, этот факт не был известен Константину Константиновичу, но и без того можно представить, каково было ему прийти на место столь заслуженного и популярного в народе военачальника.
«Маршалу двух народов» пришлось сразу включиться в процесс вытеснения из польской армии офицеров, пришедших туда еще до начала Второй мировой войны. Во исполнение решений IV пленума ЦК ПОРП и приказа Рокоссовского от 1 января 1950 г. увольнению подверглись свыше 9 тысяч таких офицеров. А ведь среди них было немало тех, кто воевал с фашистами, имел несомненные заслуги перед родиной. Ряд ответственных сотрудников Генштаба, генералов из командования округов, родов войск, академии Генштаба были арестованы по обвинению в шпионаже, связях с эмигрантскими кругами, подготовке государственного переворота. Состоялся «процесс генералов», очень напоминавший процесс 1937 г. по делу Тухачевского и других участников «военного заговора» в Красной Армии. По «делу» проходило 93 человека, было вынесено 37 и исполнено 20 смертных приговоров. Заговором в армии обосновывались чистки довоенного офицерства.
На многие ключевые должности получили назначение военнослужащие, как и Рокоссовский, откомандированные из СССР. К концу 1950 г. из 52 действующих генералов Войска Польского 40 были советскими. А всего к лету 1953 г. в штате состояли 37 генералов и 630 офицеров Советской Армии, не присягавших на верность Польше[235]. Будучи преимущественно польского происхождения, они занимали ответственные посты в соединениях, штабах военных округов и центральных органах военного управления. Среди них было много старых сослуживцев Рокоссовского, например, на пост заместителя министра национальной обороны был назначен генерал-полковник С.Г. Поплавский, Герой Советского Союза, в первые годы Великой Отечественной войны командовавший стрелковым корпусом, а в 1944—1945 гг. — созданными в СССР 1-й, а затем 2-й армиями Войска Польского, которые входили в состав 1-го Белорусского фронта.
Политика — в том числе и скрытая, закулисная — политикой, но на плечи Константина Константиновича легла и чисто профессиональная работа по строительству в ПНР современной армии. Ее масштабы генерал брони Ф. Сивицкий, бывший в 80-е гг. начальником Генерального штаба Войска Польского, определил так: «Задачи, которые ставил маршал Рокоссовский Генеральному штабу, а также другим военным учреждениям, касались прежде всего количественного и качественного развития вооруженных сил, боевой подготовки, создания надежной мобилизационной системы, а также оперативного оборудования территории страны»[236].
Именно в те годы была полностью модифицирована организационная структура армии. К моменту завершения Рокоссовским его миссии в Войске Польском имелись реорганизованные сухопутные войска, ракетные соединения, войска ПВО, авиации и военно-морского флота. Организационные изменения шли параллельно с напряженной боевой подготовкой войск, командиров и штабов, совершенствованием взаимодействия родов войск в рамках новой структуры вооруженных сил. Практически заново была создана система мобилизационных органов страны, интересам обороны подчинялась модернизация сети железных и автомобильных дорог, государственной связи. При активной помощи Советского Союза началось создание отечественной оборонной промышленности. В Войске Польском была заново сформирована система подготовки офицерских кадров: первый выпуск сделали Академия Генерального штаба им. К. Сверчевского, Военно-техническая и Военно-политическая академии.
И на всем лежала печать интеллекта маршала Рокоссовского, его высокой организованности, редкого умения тактично побуждать подчиненных к качественному выполнению служебного долга. Уже через два года работы в ПНР он имел все основания заявить, что «никогда еще в Польше не было такой армии, как наше народное войско». Не случайно и в те годы, и много позднее объективность не позволяла польским историкам говорить о вкладе маршала в реформирование Войска Польского иначе, как в позитивном плане.
С некоторыми оценками, правда, трудно согласиться. Так, польский историк Т. Пьюро полагает, что маршал «был — практически — фигурой вполне автономной, не подлежащей никакому контролю со стороны польских властей». Спорным выглядит и его утверждение, что руководящие кадры, прибывшие из СССР, привнесли в польскую армию некий «дворцовый стиль поведения, свойственный иерархии Красной Армии, являющийся следствием абсолютной власти, которой пользовались — в свой епархии, конечно, командующие в годы войны»[237]. Польский автор противоречит сам себе: ведь ниже он говорит о врожденной скромности Рокоссовского, который, как хорошо известно, всегда стоял за естественность отношений между начальниками и подчиненными. И этому есть, действительно, тысячи примеров. Так что дисциплину и исполнительность не стоит путать с подобострастием и холуйством, которые были одинаково знакомы и хижинам, и дворцам, и Войску Польскому, и Советской Армии.
А вот приводимые Т. Пьюро подробности жизни и быта Рокоссовского любопытны. Министр занимал этаж одной из вилл на ул. Кленовой, прямо напротив места своей работы. Там же жил и Берут. Режим работы был очень похож на тот, которого должностные лица придерживались во время войны, следуя привычкам Сталина: начинать часов в 10 утра, но зато задерживаться на службе глубоко за полночь, имея двухчасовой перерыв на обед.
В общении с людьми Константину Константиновичу никогда не изменяла непосредственность. Встречаясь с кем-нибудь незнакомым, он обязательно представлялся: «Рокоссовский», хотя его портреты висели чуть ли не в каждом государственном учреждении, да и вообще он был легко узнаваем.
Пастельные тона были бы, однако, неуместны при изображении его деятельности. Маршал не мог не понимать, что его пребывание в Польше не только было объективно полезно исторической родине, укрепляя боеготовность ее вооруженных сил, но и должно было сыграть свою роль в формировании из страны важного элемента просоветского «восточного блока». Он был убежденным строителем новой армии, необходимой для отражения внешней агрессии, и в то же время, как дисциплинированный солдат (пусть и с маршальскими погонами), вынужден был мириться с определяемой из Москвы активной деятельностью в ПНР советских спецслужб.
В отличие от других стран Восточной Европы, в Польше армейская контрразведка (Главное управление информации — ГУН) находилась в структуре Войска Польского и подчинялась министру национальной обороны. Но это на бумаге, фактически же она была выведена из-под его контроля и по указанию Лубянки действовала независимо. Как писал Рокоссовский министру обороны СССР Н.А. Булганину в январе 1954 г., начальник военной контрразведки полковник МГБ СССР Д.П. Вознесенский «перестал... советоваться и докладывать по важнейшим вопросам», а «выходил» напрямую в политбюро ЦК ПОРП[238].
Конфликт между министром и начальником военной контрразведки возник еще за год до этого, в связи с чем Константин Константинович поставил на одном из заседаний политбюро вопрос о переподчинении контрразведки Министерству общественной безопасности, хотя формально с его стороны было бы более логичным потребовать от Вознесенского соблюдения субординации и строгой подотчетности. По всей видимости, Рокоссовский хотел использовать сложившуюся ситуацию, чтобы избавиться от обязанности руководить службой, задачи и методы работы которой ему были не по душе.
Тогда внешне личный конфликт Рокоссовского и Вознесенского разрешился сохранением статус-кво, и лишь в 1955 г. ГУН было все-таки изъято из вооруженных сил и передано в структуру министерства национальной безопасности.
Маршал наверняка мог бы многое рассказать о тех семи годах, что он провел в Польше. Но идеологические препоны, требовавшие хранить все в тайне, рухнули значительно позже его кончины. Благодаря доктору исторических наук Ф.Д. Свердлову сохранились лишь очень лаконичные воспоминания маршала.
«Мне предстояло произвести реорганизацию Войска Польского, укрепить его боеспособность, очистить от чуждых элементов, — рассказывал Константин Константинович. — Нельзя сказать, что весь офицерский корпус Вооруженных Сил Польши тепло принял меня. Часто во время приездов в дивизии из глубины построенных на плацах для встречи войск слышались одиночные, а иногда и групповые выкрики: "Уезжайте в Россию!", "Долой красного маршала!"».
Константин Константинович подтвердил и слухи о случаях покушения на его жизнь: «В январе 1950 г. при посещении артиллерийских частей в Люблине в меня стреляли из пистолета. Выстрел был произведен с большого расстояния, и пуля пролетела мимо. Стрелявшего не нашли. Через три месяца в Познани по моей машине дали автоматную очередь. Оказался раненым сопровождавший офицер, было разбито вдребезги заднее стекло, но я не пострадал. И на этот раз стрелявших не нашли. Выступали против меня в основном бывшие участники Армии Крайовой и формирований "Национальных Вооруженных Сил". Поэтому работать в Польше было трудно»[239].
С годами положение Рокоссовского мало менялось к лучшему. В октябре 1953 г. он жаловался советнику посольства СССР Д.И. Заикину, что ему, как «человеку Москвы», по-прежнему чинят большие препятствия в работе, и связывал это с влиянием Бермана, Минца и Замбровского на президента Берута. Результатом этой жалобы стала рекомендация, которую на встрече с Берутом в Москве 28 декабря 1953 г. дали Н.С. Хрущев, Г.М. Маленков, В.М. Молотов и Н.А. Булганин. По мнению советских руководителей, следовало произвести перестановки в польском политбюро, чтобы устранить негативное влияние указанной выше «тройки», а также привлечь Рокоссовского к более активной работе в политбюро и ввести его в новый состав ПБ.
Рекомендации советской стороны были приняты, но серьезные взаимные претензии, которыми характеризовались отношения Рокоссовского с некоторыми членами политического руководства, в том числе с Берутом, этим не разрешились.
Очевидно, что Рокоссовский тяготился постом министра и пребыванием в Польше, не скрывал желания сменить свой статус, став, например, главным военным советником, что сделало бы срок его пребывания в стране более определенным.
Завершение его миссии было ускорено внутриполитическими процессами, нараставшим кризисом сталинской модели социализма в Польше, дополнительный импульс которому придал XX съезд КПСС. В этой обстановке личность Рокоссовского вызывала у все большего числа поляков острое неприятие, поскольку ассоциировалась с имперской политикой Москвы. Как скупо писали польские историки Т. Конецки и И. Рушкевич, «в результате событий и изменений, происходивших в руководстве партии и правительстве, сложилась обстановка, в которой маршал счел необходимым, не без чувства горечи и обиды выйти в отставку»[240].
Советская историография, освещая этот важнейший эпизод в судьбе полководца, по сути, ограничивалась лаконичной формулой: «В ноябре 1956 года он попросил польское правительство освободить его от занимаемых должностей в связи с ухудшением здоровья. Его просьба была удовлетворена». И сегодня некоторые авторы ограничиваются ее репродуцированием, хотя неоднозначность ситуации, в которой оказался Рокоссовский и которая потребовала от него много мужества, очевидна даже при наличии немногочисленных документов об этих событиях.
Его уход с поста министра национальной обороны не был добровольным, а стал прямым следствием политического кризиса. Сторонники реформ, объединившиеся вокруг вышедшего из заключения и реабилитированного В. Гомулки, выступали за широкую либерализацию польского общества, независимый от Советского Союза политический курс и, в частности, потребовали от руководства СССР отзыва советников из вооруженных сил и органов безопасности. Кризису способствовала и неожиданная смерть Б. Берута в марте 1956 г.
Конфликт между властью и обществом вылился в массовые волнения в Познани 28 мая 1956 г., сопровождавшиеся столкновениями их участников с подразделениями госбезопасности, внутренних войск и регулярной армии и гибелью более 70 человек. Наряду с другими должностными лицами ответственность за это, по крайней мере моральную, поляки возложили и на Рокоссовского.
Готовясь к VIII пленуму ЦК ПОРП в октябре 1956 г., сторонники В. Гомулки подчеркнуто, в нарушение многолетнего порядка, не стали согласовывать состав обновленных руководящих органов с советским руководством. Вывод маршала Рокоссовского из политбюро был предрешен.