Главной заботой уполномоченного Ставки оставались обеспечение своевременного прибытия пополнений и снабжение войск. Так, проверив положение в 4-й армии, Мехлис телеграфирует 4 января начальнику Тыла Красной Армии генералу А.В. Хрулеву: «Положение с продфуражом нетерпимое. На 2-е января по данным управления тыла в частях и на складах армии мяса — 0, овощей — 0, сена — 0, консервов — 0, сухарей — 0... Кое-где хлеба выдают по 200 грамм... Что здесь — безрукость или сознательная вражеская работа?»[51].
За такими телеграммами следовали и оргвыводы. В частности, пострадал начальник тыла соседнего, Северо-Западного фронта генерал Н.А. Кузнецов. Под нажимом Мехлиса он был приговорен к расстрелу, который позднее успели заменить на разжалование в рядовые[52]. Можно сказать, легко отделался.
Возвращаясь в Москву поездом и наткнувшись на затор, уполномоченный Ставки и здесь сразу же дал о себе знать: отбил «молнию» с упреками начальнику ВОСО Наркомата обороны генералу И.В. Ковалеву, арестовал начальника станции Бологое[53].
Как несомненное достоинство рассматривал Мехлис такой стиль руководства: всегда держать кнут наготове и без раздумий хлестать им направо и налево...
Очерк 4
ГОРЛОВЫ И ОГНЕВЫ В ЖИЗНИ И НА ПОДМОСТКАХ
Политики всех времен и народов хорошо знали, какой колоссальной силой эмоционального воздействия на людей обладает искусство. И потому никогда не отказывались от возможности использовать его в своих целях. С другой стороны — что в этом плохого, если цель во благо?
Правда, в конце июня 1942 г. положение на советско-германском фронте складывалось так, что было, прямо скажем, не до искусства. В конце июня 1942 г., нанеся удар на стыке Брянского и Юго-Западного фронтов, немцы прорвали оборону наших войск и стали быстро продвигаться к Дону. 6 июля был частично захвачен Воронеж. Южнее противник отбросил наши войска за Дон и продолжал наступать по западному берегу реки к югу, стремясь во что бы то ни стало выйти в большую излучину Дона. К середине июля стратегический фронт Красной Армии оказался прорванным на глубину 150—400 км, что позволило вермахту развернуть наступление на Сталинград. С захватом немцами Ростова-на-Дону (24 июля) и форсированием Дона в его нижнем течении непосредственная угроза нависла и над Северным Кавказом.
Трагизм сложившейся ситуации передает знаменитый сталинский приказ № 227 от 28 июля 1942 г. «Ни шагу назад!» с его бьющей в самое сердце формулировкой: «Отступать дальше — значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину. Каждый новый клочок оставленной нами территории будет всемерно усиливать врага и всемерно ослаблять нашу оборону, нашу Родину»[54].
В течение первой половины августа на дальних и ближних подступах к Сталинграду шли жестокие бои. «После многодневных ожесточенных сражений 23 августа 14-й танковый корпус противника прорвался в район Вертячего и, рассекая сталинградскую оборону на две части, вышел к Волге в районе Латошинка — Рынок. 62-я армия была отрезана от основных сил Сталинградского фронта... Немецкая бомбардировочная авиация подвергла Сталинград варварским бомбардировкам, превращая его в груды развалин»[55].
И вот в такой ситуации И.В. Сталин дважды — в июне и в августе — встречается с известным советским драматургом А.Е. Корнейчуком. Естественный вопрос: неужели в тот момент у Верховного Главнокомандующего не было больших забот? Вопрос абсурдный. И тем не менее вождь почему-то посчитал необходимым отвлечься от сугубо военных дел на изящную словесность. Что же произошло в тот момент на литературно-драматическом фронте?
В дни, когда со всей ожесточенностью развернулась Сталинградская оборонительная операция, в нескольких номерах «Правды», самой главной по статусу и тиражу газеты страны, была опубликована пьеса Корнейчука «Фронт». Это был небывалый случай публикации в ежедневной газете даже не романа, а театральной пьесы. Но не этим и даже не художественными особенностями смутила она многих читателей. Привела в замешательство, шокировала ее резко критическая направленность.
Сюжет пьесы довольно прост — сталкиваются две силы: старые военные кадры, прославившиеся в Гражданскую войну, но малограмотные и даже бравирующие своим невежеством, они персонифицированы в личности командующего фронтом с говорящей фамилией Горлов — и кадры молодые, компетентные в военном отношении, творчески осваивающие опыт современной, Отечественной войны — в лице командующего армией Огнева.
Конфликт хорошего с лучшим, конфликт нового, передового с отживающим и косным (которое когда-то тоже было передовым) — это родовой признак социалистического реализма. Для читателей главной партийной газеты здесь не было ничего необычного. Удивляло другое — неслыханная дерзость автора: объектом критики в советской пьесе, напечатанной «Правдой», стал не кто-нибудь, а один из высших военных чинов, командующий фронтом!
Публикация сразу же вызвала необычайный ажиотаж, в первую очередь, в среде командного состава Красной Армии. Критиков пьесы не остановила даже личность ее автора — Александра Евдокимовича Корнейчука, одного из самых популярных драматургов своего времени, депутата Верховного Совета СССР, еще с довоенных времен руководителя Союза писателей Украины.
Уже 28 августа 1942 г., на следующий после завершения газетной публикации день, на имя Сталина поступила телеграмма бывшего наркома обороны СССР Маршала Советского Союза С.К. Тимошенко: «Опубликованная в печати пьеса товарища Корнейчук "Фронт" заслуживает особого внимания. Эта пьеса вредит нам целыми веками, ее нужно изъять, автора привлечь к ответственности. Виновных в связи с этим следует разобрать»[56].
Надо сказать, что телеграмма Тимошенко не была «гласом вопиющего в пустыне». Генерал-лейтенант артиллерии И.П. Камера, командующий артиллерией Западного фронта, в разговоре с членом военного совета фронта Н.А. Булганиным высказался предельно остро: «Я бы не знаю, что сделал с этим писателем, который написал эту пьесу. Это безобразная пьеса, я бы с ним разделался за такую пьесу». Булганин, поскольку имел поручение Сталина выявить мнения командного состава о пьесе Корнейчука, немедленно донес об этом Верховному[57].
Надо сказать, что среди критиков были не только военачальники старой формации. Генерал И.С. Конев, например, был также убежден, что публикация произведения, рисующего обстановку невежества, самодурства, самодовольства в штабе фронта, является грубой ошибкой газеты, в глазах красноармейской массы она дискредитирует высших командиров, репутация которых и без того была невысока.
«Если плохой командующий, — говорил Конев Сталину, который вызвал генерала специально для того, чтобы узнать его мнение о пьесе, — в вашей власти его снять, но, когда командующего фронтом шельмуют, высмеивают в произведении, напечатанном в "Правде", это уже имеет не частное значение, речь идет не о ком-то одном, это бросает тень на всех»[58].
Но Тимошенко и другие «боевые кони», если прибегнуть к определению их литературного собрата Горлова, вообще-то, должны были обладать хотя бы минимумом проницательности, чтобы поняты не может центральная партийная газета опубликовать какое-то случайное произведение, да еще такого острого характера. «Прокола» здесь не могло быть по определению. Маршал и его единомышленники, если бы не были так разгорячены, должны были увидеть за этой публикацией нечто большее, чем стремление газеты познакомить читателей с литературной новинкой.
И в самом деле, за всей этой драматургической акцией негласно стоял сам глава партии и правительства. Для того-то Сталин лично и встречался с Корнейчуком, более того — редактировал текст, внеся в него существенную правку, и он же распорядился, не откладывая, опубликовать пьесу.
Что же заставило вождя в столь трагические для страны дни вдруг заняться редактированием пьесы Корнейчука? Сталин очень любил театр и неоднократно испытал на себе его магию. От природы он был неплохим режиссером, хорошо разбирался в таких театральных понятиях, как завязка, экспозиция, исходное событие, кульминация и, наконец, развязка. Правда, сценическая площадка, на которой он осуществлял свои постановки, несколько отличалась от традиционной — она простиралась от океана до океана. Но когда требовала политическая целесообразность, Сталин не гнушался прибегать к средствам драматургии и, в буквальном смысле слова, использовать в своих политических целях театральные подмостки.
И это был как раз такой случай. Сокрушительные поражения войск Красной Армии весной 1942 г. под Любанью, Харьковом и в Крыму, сменившие победное завершение Московской битвы, крайне болезненно ударили по самолюбию Сталина. Ведь он объявил 1942 год годом окончательного разгрома фашистской Германии — и вдруг такое фиаско его планов, могущее породить у советских людей сомнение в его способности к стратегическому управлению, к предвидению хода борьбы с противником.
И это был как раз такой случай. Сокрушительные поражения войск Красной Армии весной 1942 г. под Любанью, Харьковом и в Крыму, сменившие победное завершение Московской битвы, крайне болезненно ударили по самолюбию Сталина. Ведь он объявил 1942 год годом окончательного разгрома фашистской Германии — и вдруг такое фиаско его планов, могущее породить у советских людей сомнение в его способности к стратегическому управлению, к предвидению хода борьбы с противником.
Репутацию вождя можно было уберечь, лишь утвердив в общественном мнении образы конкретных лиц, которые должны были понести ответственность за тяжелые поражения на фронте. К такому средству верховная власть уже прибегала, и неоднократно.
Так, катастрофу начального периода войны удалось списать на командование Западным фронтом. Виновными за летние «котлы», в которых остались десятки тысяч наших бойцов и командиров, приказом Ставки ВГК № 270 от 16 августа 1941 г. были объявлены генералы В.И. Качалов, П.Г. Понеделин, Н.К. Кириллов, якобы добровольно сдавшиеся в плен, и другие «неустойчивые, малодушные, трусливые элементы» из числа как красноармейцев, так и начальствующего состава.
Теперь же, летом 42-го, срочно требовалось объяснить массам, почему, хотя война длится уже больше года, по-прежнему не удается повернуть события на фронте в благоприятное русло. Общественное сознание, с довоенных времен привыкшее, вследствие тотальной пропаганды, объяснять все провалы в стране происками «врагов» и «заговорщиков», с готовностью откликалось на простые объяснения и имена конкретных виновников.
В этом смысле Сталин сразу увидел возможности нового произведения Корнейчука. Особо было ценно то, что инициатива родилась, что называется, снизу. Судя по всему, задачу перед драматургом заранее никто не ставил, он начал писать пьесу самостоятельно. При этом воспользовался впечатлениями, накопленными во время службы в политуправлении Юго-Западного фронта. Здесь Корнейчуку пришлось немало общаться с выходцами из Первой Конной армии периода Гражданской войны — маршалами С.М. Буденным и С.К. Тимошенко, генералами И.В. Тюленевым, Я.Т. Черевиченко, Д.И. Рябышевым — военачальниками той самой старой закалки, которые по ходу войны показали неспособность воевать по-современному. Окончив пьесу, Корнейчук, безусловно, стремился подстраховаться, получить одобрение соответствующего отдела ЦК ВКП(б), куда и направил рукопись.
С большой долей вероятности можно говорить, что таким путем «Фронт» и попал в руки Сталина. Надо признать — человеком он был читающим и живо интересующимся литературными новинками. Сочинение Корнейчука ему понравилось, и не столько литературными достоинствами, сколько возможностью публично объяснить населению страны, кто должен нести ответственность за непрекращающиеся поражения. Пьеса оказалась как нельзя кстати для задуманной вождем грандиозной информационно-пропагандистской операции.
Как вспоминала Марина Федотовна, вдова Корнейчука, драматург написал пьесу в Куйбышеве. Оттуда его срочно вызвал в Москву Сталин, прочитавший рукопись.
По характеру замечаний, конкретных изменений, которые вождь внес в рукопись Корнейчука, можно достоверно судить о политической сверхзадаче — перенести направление удара на тех военачальников, которые, подобно главному персонажу генералу Горлову, уповают на опыт Гражданской войны, не умеют и не желают учиться воевать так, как диктует маневренная война, война моторов.
Так, реплику одного из героев — брата командующего фронтом Мирона Горлова: «Много еще есть у нас некультурных командиров, и в этом наша беда», Сталин своей рукой дополнил следующим фрагментом: «Войну нельзя выиграть одной лишь храбростью. Чтобы выиграть войну, кроме храбрости нужно еще умение воевать, умение воевать по-современному нужно научиться воевать по-современному. Опыт гражданской войны для этого недостаточен».
В другой сцене, когда член военного совета фронта Гайдар, побывавший в Москве у Сталина, сообщает Огневу о его назначении вместо Горлова, Корнейчук вложил в уста свежеиспеченного командующего фронтом всего лишь восторженную реплику: «Как же это, ведь я очень молод!». Но то, что не предусмотрел Корнейчук, Сталин продумал до конца. Он целиком сочинил ответную реплику Гайдара (ничуть не стесняясь, что сам о себе ведет речь в третьем лице): «Сталин говорит, что нужно смелее выдвигать на руководящие должности молодых, талантливых полководцев наряду со старыми полководцами. И выдвигать надо таких, которые способны вести войну по-современному, а не по старинке, способные учиться на опыте современной войны, способные расти и двигаться вперед»[59].
По настоятельному совету кремлевского редактора Корнейчук также удалил из действия сцену суда над Огневым. Верховный Главнокомандующий без дипломатии выразился об иных своих подчиненных: «Дураки всё поймут однозначно и начнут стрелять всех Огневых». Наоборот, генерал-майор Огнев в пьесе был вознесен и вместо возможной скамьи подсудимых обрел пост командующего фронтом.
Так что миллионам советских людей, естественно, задумывавшихся над тем, почему Красная Армия после успешного наступления под Москвой отступает вновь, предлагалось вполне подходящее объяснение. Из пьесы следовало: во всем виноваты эти первоконники, эти Горловы и окружавшие их Хрипуны, Крикуны, Тихие, Благонравовы (тоже носители говорящих фамилий), которые неумелым руководством позволили танковым клиньям врага упереться в самую Волгу. Вождь не боялся, что у некоторых читателей может возникнуть резонный вопрос: а не самому ли Сталину обязаны Горловы руководящими постами? Даже если бы такие пытливые умы и нашлись, то возможностей для трансляции таких «несвоевременных» мыслей у них просто-напросто не было.
Непосредственным же критикам пьесы Сталин посчитал необходимым особо разъяснить, в чем они не правы. Он телеграфировал маршалу Тимошенко: «Вашу телеграмму о пьесе Корнейчука "Фронт" получил. В оценке пьесы вы не правы. Пьеса будет иметь большое воспитательное значение для Красной Армии и ее комсостава. Пьеса правильно отмечает недостатки Красной Армии, и было бы неправильно закрывать глаза на эти недостатки. Нужно иметь мужество признать недостатки и принять меры к их ликвидации. Это единственный путь улучшения и усовершенствования Красной Армии»[60].
Кто бы возразил против необходимости устранять недостатки и улучшать кадровый состав армии? За исключением погрязшей в косности небольшой части «старых боевых коней», командные кадры без озлобления знакомились с пьесой и так ее назначение и понимали.
Генерал С.М. Штеменко, служивший в это время заместителем начальника Оперативного управления Генерального штаба, вспоминал, что, несмотря на крайний дефицит времени, с пьесой ознакомились даже самые занятые: «Всей душой мы были на стороне молодого Огнева и высказывались против Горлова. Мы, генштабовская молодежь, если можно так сказать о людях среднего руководящего звена и еще не старых по возрасту, восприняли "Фронт" как выражение политики партии, как ее призыв к повышению уровня нашего военного искусства и методов руководства войсками»[61].
Маршал Советского Союза С.С. Бирюзов, бывший в описываемые дни на Брянском фронте начальником штаба армии, вспоминал, что публикация пьесы кое-кого повергла в замешательство из-за своего критического заряда. Но он и его коллеги — старшие командиры, прошедшие все испытания первого года войны, не разделяли опасений. «Для нас, — писал Бирюзов, — была совершенно очевидна необходимость развенчать дутый авторитет людей, которые оказались неспособными руководить войсками в сложных условиях внезапного нападения превосходящих сил врага и не желали делать правильные выводы из своих ошибок»[62].
Такие суждения были правильны по существу, но их авторам было явно невдомек, по каким подлинным мотивам была опубликована пьеса. И это лишний раз доказывает, что дымовая завеса сработала, Сталину его замысел полностью удался.
На его реализацию работал весь пропагандистский аппарат и Вооруженных Сил, и государства в целом. Во всех центральных газетах была опубликована рецензия на пьесу, подготовленная в аппарате Главного политуправления РККА под руководством кандидата в члены Политбюро ЦК ВКП(б) А.С. Щербакова, с высокой оценкой ее художественных достоинств, злободневности, воспитательного значения. Как и саму пьесу, ее вождь отредактировал лично. Такому редактору и такой рецензии мог позавидовать любой драматург.
Буквально через несколько дней в театрах страны начались репетиции. В Москве «Фронт» ставили сразу четыре театра — Малый, MXAT, Театр Вахтангова и Театр драмы. Наконец, в срочном порядке приступили к созданию одноименного фильма. Корнейчук уже в 1943 г. удостоился за пьесу «Фронт» Сталинской премии. Такую же награду получили и авторы фильма, и актеры, сыгравшие в нем главные роли.