— Все равно красиво, — выдохнула она и подняла руку, словно хотела дотронуться до татуировки. — Я и не знала, что татуировку можно сделать так искусно.
— Большинство из них действительно являются довольно грубыми. Но эту выполнил японский художник, по неизвестной причине поселившийся в Лондоне. Мастера тату с Востока известны высокой художественностью своих произведений. Есть еще несколько японских и китайских мастеров в портовых городах Англии, где их бизнес идет довольно живо, но Сакода, сделавший мою татуировку, считается лучшим.
Он осторожно вытащил руку из-под ребенка и прикоснулся к отвороту своего шелкового халата.
— Хотите посмотреть ближе, Джастин? — тихо спросил он.
Девушка резко выпрямилась и отпрыгнула, едва удержавшись на ногах.
— Нет, не надо, — забормотала она и для большей убедительности замахала руками. — Просто сидите спокойно, а я найду какую-нибудь еду. — Она устремилась в кладовую. — Уверена, здесь найдется холодное мясо и сыр. И еще миссис Фелпс испекла очень вкусный сливовый пирог.
Гриффин улыбнулся. Он хотел слегка взбудоражить Джастин, но не намеревался ее пугать. Ведь тогда не получится никакой забавы. Гораздо интереснее едва заметно подталкивать ее к себе и наблюдать, как она станет реагировать. Она удивила его своим любопытством, хотя и в предыдущих случаях он видел проблески того, что, по его мнению, было пытливым умом. Но она всегда подавляла его, выбрав для себя строго определенную линию поведения, которой неуклонно придерживалась. В общем, Джастин заинтриговала его. Она имела живой ум, неплохое образование и происходила из хорошей семьи.
И еще она, безусловно, была красива. И имея столько достоинств, предпочла прятаться в углу, словно замшелая тетушка, молодость которой давно прошла. Джастин так старалась держаться в тени, что практически растворялась в ней. Впрочем, возможно, этого и следовало ожидать от дочери шпиона. Правда, в отличие от ее отца у нее не было никакой необходимости скрывать свои истинные качества. Но она их скрывала, и Гриффину хотелось узнать почему.
Он слышал, как она ходит по кладовой, громыхая посудой, и непрерывно болтает о Стивене, Роуз и Сэмми и о разных домашних мелочах, которые, по убеждению Гриффина, любят обсуждать все женщины мира. Он всегда считал все это скучным, но эту девушку слушал с удовольствием. Ее болтовня успокаивала, особенно после ночи, проведенной за корректировкой контракта с Мэдлин и долгой беседой с Томом. Гриффин старался уладить дела и предусмотреть все детали до своего отъезда из Англии и после столь напряженной работы искренне наслаждался покоем.
— Ну вот, все готово, — объявила Джастин, внося поднос, нагруженный едой. Она поставила его на стол и с тревогой покосилась на малыша.
— Не волнуйтесь, — сказал Гриффин, — он крепко спит.
— Слава богу, — пробормотала девушка и поставила перед ним тарелку.
— Джастин, — сказал он, когда она положила на тарелку несколько увесистых ломтей ветчины. — Здесь достаточно еды, чтобы кормить всех клиентов «Золотого банта» в течение недели.
Джастин, резавшая сыр, замерла.
— Вы хотите сказать, что они едят во время… своих визитов?
Гриффин тщательно обдумал варианты ответа и решил пойти на небольшое тактическое отступление. Пока.
— Знаете, после физической работы всегда разыгрывается аппетит.
Девушка неодобрительно поджала губы, снова превратившись в мисс Чопорность.
— Я не знала. Почему вы не отдадите мне ребенка? С ним на руках вы не сможете поесть.
Мужчина встал, передал ей Стивена и пошел к буфету за кружкой. Джастин стояла, прижав к груди ребенка, словно не могла решить, что делать.
— Ладно, — неуверенно проговорила она. — Думаю, мне лучше пойти наверх.
— Допейте сначала чай.
Она заколебалась, явно раздираемая противоречивыми желаниями. Это интересно.
— Сядьте, — приказал Гриффин.
Снова, уже в который раз удивив его, Джастин села и нерешительно улыбнулась.
— Я не должна… Мне не следует находиться здесь с вами, — сказала она и, словно недоумевая, пожала плечами. — Завтра я буду чувствовать себя развалиной. Но почему-то мне совсем не хочется спать.
— Вы сможете выспаться завтра. Я позабочусь, чтобы Роуз присмотрела за малышом. — Он сел и налил себе чаю.
— Спасибо, — искренне поблагодарила Джастин.
Ее улыбка была такой милой и застенчивой… и Гриффин ощутил тянущую боль в груди. Ему это не понравилось. Любопытство, даже похоть — это одно, а эмоции — совсем другое. Никаких эмоций, связанных с этой девицей, у него нет и быть не может. При других обстоятельствах, вероятно, они могли бы стать друзьями. Хотя… Их миры слишком далеки друг от друга. Через несколько дней или недель она покинет его дом, и больше они никогда не встретятся.
— Расскажите о себе, — сказал Гриффин несколько резче, чем намеревался. — Вы всегда жили в деревне? Почему вы так стараетесь всех убедить, что являетесь всего лишь серой деревенской мышкой?
Девушка нахмурилась.
— Возможно, потому, что я на самом деле серая деревенская мышка, — сообщила она, правда, ее высокомерный тон несколько противоречил словам. — Хотя детство и юность я провела в Лондоне, но предпочитаю деревню.
— Но почему? Не могу представить себе ничего более скучного, чем жизнь в глухой деревушке, — сообщил Гриффин, слегка пожав плечами.
Он владел поместьем в Сомерсете — выиграл в карты несколько лет назад, — но редко туда наведывался. Хотя там все поддерживалось в хорошем состоянии, поскольку Гриффин намеревался до отъезда из Англии это поместье продать. Слишком много лет он был погребен в унылой йоркширской деревне — этого печального опыта ему хватило на всю оставшуюся жизнь.
— Или вы компаньонка какой-нибудь старой вдовствующей графини или герцогини? Но почему? Ведь вас никто не упрекнет в желании вести полную, богатую событиями жизнь!
— Но у меня нет такого желания, — сухо ответила она. — В моей жизни было вполне достаточно драм и прочих событий. Больше не хочу. Спасибо.
Гриффин положил изрядный ломоть ветчины между двумя толстыми кусками хлеба.
— Ах да, я забыл. Вероятно, в жизни Неда Брайтмора драм и прочих событий, как вы говорите, хватило на всех.
Он откусил большой кусок, наслаждаясь вкусом свежего хлеба и соленой ветчины, но не забывая при этом следить за выражением лица своей собеседницы. Теперь оно стало грустным.
— Этого и следовало ожидать, учитывая то, чем он занимался, — тихо проговорила она, и Гриффину захотелось усадить ее себе на колени. — Но не только из-за него наша жизнь была… неустроенной.
Брови Гриффина удивленно приподнялись.
— Неустроенной? А я был уверен, что вы всегда вели в высшей степени упорядоченную жизнь. Какие тайны вы от меня скрываете? Возможно, в разгульной юности вы стали членом труппы бродячего цирка?
Как он и рассчитывал, ее губы скривились в улыбке.
— О, в моей юности не было ничего столь волнующего, — сказала она. — Мой брат Мэтью и я жили по большей части в Лондоне. Папы, как правило, не было дома, и за нами присматривала тетя Элизабет.
— Что случилось с вашей матерью?
— Она умерла, когда мне было три года, меньше чем через год после рождения Мэтью.
Гриффин почувствовал такую острую жалость, что ему даже стало трудно дышать.
— Вам было нелегко.
Джастин задумалась.
— Да, но… Я ее почти не помню. А вот отец, мне кажется, так и не смог смириться с потерей. Если бы она была жива, думаю, отец не выбрал бы опасную жизнь шпиона. — Она замолчала, словно размышляя о том, какой могла бы быть ее жизнь с матерью.
— А что было после смерти вашей матери? — спросил Гриффин.
— К нам переехала тетя Элизабет, старшая сестра мамы. Она рано овдовела, не имела детей и стала воспитывать нас. — Джастин натянуто улыбнулась. — Тетя Элизабет была, мягко говоря, необычной женщиной.
Гриффин сделал глоток чая, откинулся на спинку стула и приготовился слушать.
— В чем это заключалось?
— Семья моей матери была из Нориджа. Они были богатыми купцами. — Джастин сморщила нос. — И придерживались весьма радикальных убеждений, что было свойственно многим представителям их класса в этом городе. Естественно, они насмерть перепугали семью моего отца. И они были унитариями[2], если вы способны представить нечто подобное.
— Трепещу при одной только мысли, — сухо ответствовал Гриффин.
— Могу вас заверить, семейство моего отца было в ужасе. Дедушка был приверженцем Высокой церкви[3] и в высшей степени добродетельным человеком.
— Вы говорите о покойном виконте Кертисе, если я правильно понял? Должно быть, вы похожи на него, — сказал Гриффин, не в силах удержаться от небольшого укола.
Неожиданно девушка улыбнулась.
— Да, и я этому рада.
— Тогда почему вы не переехали к нему после смерти матери?
— Папа не захотел. Он сильно поругался с дедушкой из-за женитьбы на маме, а потом еще раз, когда поступил на службу в «Интеллидженс сервис». Обычно папа разрешал нам проводить часть лета в поместье дедушки, но, когда был дома, всегда настаивал, чтобы мы оставались с ним.
Она одарила Гриффина еще одной задумчивой улыбкой.
— Папа делал все от него зависящее, чтобы проводить с нами как можно больше времени. Он был добрейший из людей, хотя и чуточку беспокойный. И очень занятой. Став старше, я стала заниматься его бумагами, и он нередко диктовал мне свои доклады. Тетя Элизабет хотела отослать меня в школу, но папа не позволил. Он сказал, что не сможет обойтись без моей помощи.
Ну вот. Гриффин снова услышал в ее голосе грустную тоску, словно она сожалела об упущенной возможности вести более обыкновенную жизнь. Возможно, она не осознавала, насколько интереснее — и менее ограниченной — была ее жизнь в сравнении с жизнью любой другой девочки, занимающей такое же социальное положение.
— Поэтому Доминик так уверен в вашем благоразумии? — спросил Гриффин, взглядом указав на малыша.
— О да. — Она наконец отбросила меланхолию. — Я знаю дядю Доминика, сколько себя помню. Когда папа отсутствовал, он всегда находил время убедиться, что у нас есть все необходимое.
— Ваш брат тоже все время оставался дома?
— Нет. Папа сказал, что Мэтью должен отправиться в школу и освоить какую-нибудь профессию, поскольку мы не можем рассчитывать на поддержку дедушки Кертиса. Мэтью учился в Итоне и Оксфорде, а потом изучал право. Он недавно переехал в Норидж с женой и маленьким сыном, чтобы открыть там практику.
Гриффин рассеянно отодвинул тарелку. Он едва притронулся к горе еды, которую Джастин уложила на нее, но вполне наелся.
— Ваш отец наверняка зарабатывал немалые деньги. Разве вы не получили хотя бы часть его пенсии? Не могу поверить, что Доминик об этом не позаботился.
Джастин поморщилась и подвинула ребенка, лежавшего у нее на коленях, словно он был для нее слишком тяжелым. Гриффин знаком предложил ей взять малыша, но она покачала головой.
— Вы правы, — наконец проговорила она. — Дядя Доминик позаботился, чтобы мы получили почти всю пенсию.
— Тогда почему вы похоронили себя с выжившей из ума старухой? — требовательно спросил Гриффин. — Почему не живете в Лондоне с тетей, наслаждаясь жизнью, как другие молодые леди?
Выслушав короткий рассказ о ее жизни, Гриффин уверился, что Джастин многое пришлось пережить. И Доминик был обязан обеспечить для нее лучшую жизнь, чем та, которую она ведет, — жизнь наемной работницы, почти служанки.
— Леди Белгрейв — вовсе не выжившая из ума старуха, — возразила она. — Мне у нее нравится. И потом, у меня было два сезона. Так что я не совсем уж неотесанная деревенщина.
— Смешно, — с откровенным сарказмом заметил он. — Но почему тогда вы не замужем? Почему, черт возьми, губите свою жизнь в деревне?
Обладая ее красотой, воспитанием и прекрасным характером, по мнению Гриффина, она не должна была испытать никаких затруднений в поисках мужа. Видит бог, если бы его принимали в обществе, он бы сделал все, чтобы заполучить такую девушку, как Джастин.
Она прищурилась, словно размышляя, следует ли прочитать ему нравоучение о недопустимости ругани. Очевидно, решила, что не стоит.
— Вы совершенно напрасно думаете, мистер Стил…
Он прервал ее:
— Гриффин!
— Да, так вот, вы совершенно напрасно думаете, Гриффин, что в деревне я гублю свою жизнь. Что же касается того, почему я не замужем? Все просто. Никто не просил моей руки.
Стил нахмурился.
— Почему?
Ему показалось, что он услышал, как скрипнули ее зубы.
— Надо полагать, никто не нашел меня достаточно привлекательной.
Гриффин уставился на нее в полнейшем недоумении. Он вглядывался в расправленные плечи и упрямо вздернутый подбородок и постепенно начал понимать, что ее упрямство лишь маскирует множество неприятных воспоминаний.
— Значит, общество — скопище слепых и безмозглых идиотов, — резюмировал он, — что, в общем-то, не должно меня удивлять, учитывая мои знания о среднем лондонском аристократе.
Рот Джастин слегка приоткрылся. Судя по всему, она ждала другого ответа.
— Спасибо, — горько усмехнулась она.
Гриффин пожал плечами.
— Не стоит благодарности. Я сказал правду, какой ее вижу. Но все это не объясняет, почему вы должны зарабатывать себе на жизнь. У вас есть пенсия отца, и, думаю, его семья — или семья вашей матери — захочет помочь.
— Возможно, но я не хочу зависеть от дяди, теперешнего виконта. Да и жизнь в Норидже устраивает меня ничуть не больше, чем жизнь в Лондоне. Что касается пенсии, она перешла к брату. Ему необходимо содержать жену и ребенка, а его практика пока не приносит дохода. Его потребности больше, чем мои.
— И вы не оставили ему выбора в этом вопросе?
Девушка пожала плечами и отвела глаза. Только теперь Гриффин начал ее понимать. Джастин — женщина, которой необходимо заботиться о тех, кто рядом с ней, начиная от отца и брата и заканчивая Роуз и маленьким Стивеном. Она даже сделала попытку позаботиться о нем — последнем человеке на земле, которому была нужна ее забота.
А кто заботился о ней? Вероятно, Доминик пытался, но она, похоже, восприняла его заботу не лучше, чем Гриффин. В каком-то смысле он и Джастин были очень похожи — оба не желали ни от кого зависеть. И хотя она определенно была не одна на свете, Джастин все равно оставалась одинокой, как и Гриффин.
Гриффин насупился, не придя в восторг от такой мысли. У него не может быть ничего общего с респектабельной молодой леди вроде Джастин. Да и идея, что в его жизни чего-то не хватает, не доставила удовольствия. А то, что он одинок, — вообще абсурд.
— А вы, сэр? — спросила Джастин, снова завладев его вниманием.
Он прищурился и стал изучающе разглядывать ее милое лицо. У нее были очень яркие голубые глаза — словно небо в жаркий день, и в них отражалась невинность, которую она не утратила, несмотря на все жизненные невзгоды. Нет, в нем нет никакого сходства с Джастин Брайтмор, и лучше бы ему об этом помнить.
— О чем вы? — сухо спросил он.
— Я много рассказала вам о своей жизни, но я ничего не знаю о вас. Дядя Доминик сказал, что вы выросли в Йоркшире, и это все. — Она слегка покраснела. — Ну и, конечно, я знаю, чем вы зарабатываете себе на жизнь.
Все защитные рефлексы Гриффина моментально включились. Никто и никогда не осмеливался задавать ему вопросы о семье и о прошлом. По крайней мере, никто из тех, кто обладает чувством самосохранения. Он чертовски много работал, чтобы оставить прошлое в прошлом, и не имел желания обсуждать его с кем бы то ни было, и тем более с ней. Одна только мысль о возможности такого разговора вызвала прилив злости.
Да и что он мог ей сказать такого, что не заставило бы ее почувствовать себя запачканной в его присутствии?
Воцарившееся молчание стало напряженным, и улыбка исчезла с ее губ. Девушка не шелохнулась, но Гриффину показалось, что у нее поникли плечи. Он хлопнул ладонью по столу и пригвоздил ее взглядом к месту.
— А больше вам ничего и не надо знать, дорогая. Лучше не задавать вопросов обо мне или моем прошлом. — Он говорил тихо, но все же позволил себе предостерегающий тон. — И советую вам не расспрашивать слуг. Я все равно узнаю, и мне это не понравится.
Джастин побледнела, но в ее глазах плескалась обида. Гриффина пронзило чувство вины, словно он отобрал у маленькой девочки котенка и на ее глазах свернул ему голову.
Он безжалостно подавил это чувство. Ему понравился разговор, было забавно поддразнивать ее… Но хватит! Дружба между ними все равно невозможна. В постель он ее уложить не может. А значит, нет смысла поощрять ее интерес к его персоне.
Наконец Джастин коротко кивнула и встала, перехватив ребенка поудобнее. Гриффин едва справился с желанием ей помочь. Вместо этого он скрестил руки на груди и ехидно улыбнулся.
— Конечно, мистер Стил, — сказала она. — Спасибо за чай. Спокойной ночи. — И она быстро зашагала к двери.
Гриффин снова почувствовал боль в груди, но заставил себя не обращать на такие мелочи внимания.
— Спокойной ночи, Джастин, — проговорил Стил, обращаясь к ее спине.
Глава 7
Несмотря на усталость, Джастин заставила себя встать, когда на часах еще не было девяти. Уложив под утро Стивена в колыбельку, она несколько часов поспала, хотя перед этим долго ворочалась в постели. Только на рассвете, когда чернильная тьма ночи рассеялась, превратившись в наводящую тоску серость, она наконец провалилась в тревожный сон. Ей снились темноволосые пираты с холодными лживыми глазами и дракон, паривший над их головами в небе цвета сажи. Он изрыгал огонь и пикировал на нее, яростно сверкая глазами.