Ну вот Алешка и вспомнил об этой жадной странности Сычева. И сообразил, что Сыч наверняка не выбросил коробку из-под «Рафаэлло». И она находится где-нибудь в его скромной квартире.
Потом, как вы знаете, Алешка «обменял» эту информацию на экспертизу содержимого пузырька. Павлик тут же организовал задержание Сыча. Но задержание не состоялось – Сыч исчез, видно, почуял опасность. И обыск в его квартире ничего не дал. Не нашли там ни единой краденой вещи. А изо всех улик – костюм с сиреневым платочком да коробка из-под конфет. И еще – раковина-пепельница, которую Алешка сменял на рецепт рыбной ловли. Эту раковину Сыч тоже спер в одной из квартир – в ней лежали сережки и колечки хозяйки. И капитан Павлик эту раковину использовал потом как вещественное доказательство.
А Сыч удрал. Нас это очень огорчило. Тем более что нам почему-то казалось, будто Сыч каким-то образом связан с проф. Ю.Н. Глотовым. Анализ анализом, прогноз прогнозом, а интуиция – тоже не последнее средство в арсенале сыщика. Так папа говорит Павлику.
А Павлик пообещал, что больше в нашем доме не выпьет даже чашки чаю, пока не поймает Сыча.
– Нам нужно, Дим, – рассудительно говорил Алешка, вернувшись из парка, – заловить их всех в один флакон.
– Кого – всех?
– И Сыча, и Глота, и этого, домушника. Который простой водила.
– И охранника Сморчкова, – добавил я. – Не поместятся. В одном флаконе.
– Смотря какой флакон, – рассмеялся Алешка. – У меня, Дим, такой флакон есть в арсенале сыщика, что они все в него влезут и лишь в милиции из него вылезут. По одному, Дим, по очереди.
Да, кажется, Игорь Зиновьевич Бонифаций в чем-то прав.
– Ты не бойся, Дим, – угадал мои сомнения Алешка, – все будет путем. Но ты мне немного помоги.
Чем, интересно? Загонять этих жуликов поганой метлой в какой-то дикий флакон?
– Маленький пустячок, Дим, – Алешка веселился. – Мы просто с тобой кое о чем поговорим. Очень секретно. Чтобы никто нас не подслушал. Чтобы нас подслушал один только человек. Все понял?
Я ничего не понял, но подслушно... то есть послушно кивнул. Этот маленький танк идет к цели, как большой бульдозер...
Назавтра мы сразу после уроков поехали в институт. Обстановка в барокамере нисколько не изменилась. Была все такая же деловая, с научным уклоном. Только время от времени кто-нибудь интересовался, как проходит лечение жемчужины. Хотя, конечно, все понимали, что даже при благоприятном исходе на ней останется заметный след в виде ямки или шрама. Но это не главное. Главное в том, что, несмотря на болезнь, жемчужина неуклонно росла и, как сказал рассеянный аспирант, стабильно прибавляла в весе. Как поросенок на откорме.
С Глотовым никто не разговаривал. Ему и раньше-то не больно радовались, а после его подлого выступления на Ученом совете вообще от него отвернулись. Даже буквально. Когда он шел по коридору со своим нарвалом, встречные сотрудники отворачивали свои головы в сторону. Наверное, чтобы не встречаться с ним взглядом и не здороваться с ним.
Из всех наших научных сотрудников только Алешка продолжал поддерживать с ним дружеские отношения и даже по-прежнему пил его чай и ел его конфеты.
– Чтобы ему самому поменьше досталось, – с хитрой усмешкой говорил мне Алешка.
На самом деле я, конечно, понимал, что этот чай и эти конфеты нужны Алешке, чтобы все время быть в курсе дел Глотова.
Алешку только очень огорчало сухое отношение к нему Лидочки. Ей очень не нравилось, что он по-прежнему дружески общается с Глотовым. Но Алешка терпел. Ради торжества справедливости. Ведь он тоже когда-то воспитывался на лучших наших книгах. На «Мухе-Цокотухе», например. Помните Комарика с фонариком?
Я как-то попробовал его немного утешить.
– Не обращай на нее внимания, Лех, – сказал я. – Не расстраивайся.
– Немного обидно. Но она потом поймет...
– Она чего, очень тебе нравится?
– Ничего себе. – Алешка пожал плечами. – Особенно в купальнике и в ластах. Только и знает, что пузыри пускать.
Кореньков с Глотовым был спокоен и вежлив. Кроме меня и Алешки он один с ним здоровался. А Глотов при этом ворчал:
– Я не мог поступить иначе. Истина в науке дороже всего. Дороже даже моего уважения к вам.
Кореньков кивал и занимался лечением жемчужины.
В общем и целом все шло по-прежнему. До того момента, когда вдруг Алешка сказал мне:
– Пора, Дим. Залезай первым, люк не закрывай. А я – за тобой.
Мы так и сделали. Когда научные сотрудники стали расползаться на обед, я, как морской угорь, просочился в батисферу. А через некоторое время ко мне присоединился Алешка. Заложив люк каким-то калькулятором.
Мы немного подождали, а потом, когда в барокамере остался один Глотов, Алешка толкнул меня локтем в бок:
– Давай, Дим, начинай. Сначала не очень громко.
И я начал...
Глава XIV "Полкан! Фас!"
И я начал... А Лешка подхватил...
– Лех, – сердито и недовольно сказал я, – что ты к этому Глотову подлизываешься? Он ведь гад еще тот! Жемчужину отравил, синюю папку спер...
– Дурак ты, Дим! – громче необходимого отрезал Алешка. – Это военная хитрость! Во-первых, я хочу у него синюю папку отобрать. Нечего ему чужими трудами пользоваться. Пусть сам что-нибудь изобретет. Профессор кислых щей! И уши у него лохматые! И сахар он столовой ложкой гребет!
– А во-вторых? – представляю, с каким лицом слушает нас сейчас Глотов.
– А во-вторых я уже сделал, Дим. Только об этом еще никто не знает. И ты смотри, не проболтайся. Это, Дим, настоящая банда. Под руководством Глотова. Там у них еще один бандит есть, по кличке Сыч. А этот, который для Глота папку спер, он всю жизнь по тюрьмам. Я их боюсь, Дим.
– Так что ты сделал-то? – Мое нетерпение было вполне искренним.
– Что-что? Я же Черную Марго у них спер. Ради справедливости. А они, Дим, такие дураки, они даже не знали, что эта жемчужина в их руках. Этот Сыч поганый коробку с деньгами у дипломника прихватил, а жемчужину – дурак – не увидел. А знаешь, Дим, за сколько ее можно продать? За триста тысяч франков.
Эти триста тысяч франков он у Жюль Верна прочитал. Они ему запомнились. Весело, конечно.
Но вот сейчас, когда мы вслух сказали такие вещи, мне по-настоящему стало страшно. До этого мне все казалось игрой, даже не очень интересной. А сейчас... Сейчас Глотов захлопнет и зафиксирует люк... И через пятнадцать минут нам не хватит воздуха.
– Ах, ах! – скажет Глотов. – Какие непослушные и неосторожные дети. Сколько раз я говорил им: «Не лазайте в батисферу, это опасно!» Не послушались. Вот и лишилась наша наука юной смены.
Я чуть было не выкинул Алешку в люк и чуть было не выскочил вслед за ним. Но я не учел жадности Глотова и Алешкиной хитрости. Он сказал:
– Я ее хорошо запрятал, Дим.
– Где?
– В нашем парке. Где детский городок.
Это он хорошо придумал. Но это мне не очень понравилось. Нехорошее место. Даже опасное. Этот детский городок постепенно пришел в упадок. Потому что его стали захватывать местные пьяницы и юные хулиганы. Все там уже давно поломано, все бревна и скамейки расписаны гадкими словами и все вокруг завалено пустыми бутылками и пивными банками.
Место очень непосещаемое нормальными людьми. Особенно по вечерам.
– Покажешь жемчужину? – спросил я.
– Покажу, Дим. Только дома. И тебе, и папе. Я ее завтра оттуда заберу.
– Когда? – Этот вопрос уж прямо для Глотова и его команды.
– У нас завтра две физкультуры, четвертый и пятый урок. Лыжный кросс по парковой местности. Кросс – ну его на фиг, я сверну с лыжни в кусты и прямо в городок. А ты меня встречай у подъезда. Клево?
Очень клево! И очень опасно. Но что делать – борьба за справедливость, как говорит папа, изначально сопряжена с опасностью.
– Надо вылезать, Лех, а то скоро сотрудники придут.
Мы немного зашевелились, чтобы подсказать Глотову – и ему пора смыться.
Я высунул голову из люка – в барокамере никого не было. Словом, получилось. Ловушка готова, приманка в ней есть. Смущало меня только, что в качестве приманки затаится в ловушке мой младший брат. Я с удовольствием заменил бы его в этой роли, но по сценарию это было невозможно.
К криминальной встрече мы немного подготовились. Алешка взял с собой коробочку (предполагалось по сценарию, что в ней лежит драгоценная Марго), а я резиновую дубинку, которая всегда стоит у нас в прихожей, возле входной двери.
В школе я почти честно рассказал Бонифацию о том, что мне нужно удержать младшего брата от необдуманного поступка, и он (Бонифаций) без лишних слов отпустил меня с уроков литературы.
Когда я вышел на школьный двор, Алешкин класс уже строился на стадионе. Валентина Ивановна давала последние указания:
– С трассы не сходить! Снегом и сосульками не питаться! От меня не отставать!
Когда я вышел на школьный двор, Алешкин класс уже строился на стадионе. Валентина Ивановна давала последние указания:
– С трассы не сходить! Снегом и сосульками не питаться! От меня не отставать!
Алешка стоял в строю с лыжами на плече, словно с боевой винтовкой. Валентина Ивановна скомандовала: «На-пра-во! Шагом марш!» – и строй заколыхался по направлению к парку. Казалось, вот-вот над ним взовьются слова боевой песни: «Мы не дрогнем в бою...» Но вместо этого над строем раздавались щебет, смешки, визги и вопли...
Я вытащил из подвальной отдушины припрятанную там дубинку и кружным путем пошел к городку.
Место в самом деле неприглядное. Даже снега почти не видно на земле – он весь покрыт отходами хулиганской жизнедеятельности. Самое подходящее место для всяких преступлений.
В центре городка стоял полуразрушенный теремок-горка. Я взобрался наверх и спрятался в башенке, загаженной до тошноты. Но что делать; папа рассказывал нам, что ему однажды пришлось просидеть в засаде всю ночь в вонючем болоте. Справедливость тоже требует жертв...
Ждать пришлось довольно долго, мне даже немного надоело. И страх постепенно исчез. Тем более что у меня появилась веселая компания. Привлеченные тишиной, налетели в башенку щебетливые синички. Я сидел неподвижно, прислонясь к бревенчатой стенке, и они меня не стеснялись. Время от времени они дружно снимались с места и исчезали. И почти сразу возвращались с добычей – каждая приносила в клювике черную семечку и принималась ее разделывать. Видно, где-то неподалеку была птичья кормушка.
Но вот на краю парка раздался шум мотора машины и тут же затих. Синички вспорхнули и улетели.
Послышался тихий говор, скрип и шуршание снега, дребезжание попавшей под ногу пивной банки, приглушенная ругань. Я приник правым глазом к щели меж бревен.
Показались из-за деревьев три мрачные фигуры. Глот – собственной персоной, Сыч (я никогда его не видел, но почему-то сразу узнал) и жулик-водила.
Они вышли из зарослей, осмотрелись, прислушались. Вблизи – щебет птиц, вдали – ребячьи голоса.
– Это место? Точно? – спросил Сыч.
– Ну! Маскируемся.
– А что со шпингалетом делаем? – спросил Сыч. – Я ребенков не обижаю.
– Отвезешь на мою дачу, – сказал Глотов. – Заберешь все шмотки, а пацана запрешь там.
– Без еды и без воды?
– Как получится, – буркнул Глот и стукнул в снег своим бивнем.
– Как получится... Ты, Глот, линяешь с синей папкой за кордон, а мы...
– А вы тоже ведь в столице не задержитесь, не ной, Сычара.
– Чтобы надежно слинять, без следа, бабки хорошие нужны.
– Это ты к чему? – насторожился Глотов.
– Это я к тому! Ты свое получил: папку мы тебе честно справили. Теперь у тебя – капитал. Так что по-добру – жемчуг наш.
Глотов в гневе так хватил пивную банку своим «нарвалом», что тот хрустнул и переломился. И никакой это не был клык полярного дельфина, а обыкновенная крашеная деревяшка. Очередной «наврал», как сказал потом Алешка. Такая же фальшивка, как и все научные подвиги и звания Глотова.
– Ладно! – выдохнул он, как одноголовый Змей Горыныч. – Разберемся. По понятиям. Маскируйтесь. Время.
И они исчезли.
Опять жду. И нисколько не волнуюсь. Я был уверен, что Алешка, конечно же, предупредил о нашей засаде папу или Павлика и весь городок скрытно окружен бравыми бойцами ОМОНа. А вот если бы я знал, что ничего этого не было – ни папы, ни Павлика, ни ОМОНа, то уж, наверное, дал бы отсюда деру, прихватив Алешку вместе с его лыжами.
Ладно, шушеры попрятались, синички вернулись. И почти сразу стали на крыло. Послышался шорох лыж по снегу, появилась меж деревьев маленькая фигурка...
Лешка вел себя соответственно. Но, на мой взгляд, немного переигрывал. Все время с подозрением оглядывался по сторонам. А подойдя к теремку, даже уставился на небо – не подглядывает ли кто с пролетающего в вышине лайнера?
И стал действовать. Снял лыжи, прислонил их к стенке, шмыгнул под горку. Там Алешка демонстративно посопел и покряхтел и вылез, засовывая в карман небольшую коробочку.
И тут, как пробки из бутылки, вылетели на сцену бандиты.
– Здорово, шпингалет! – с улыбкой сказал Сыч. – Как рыбка, ловится?
– Ага, – растерянно сказал Алешка. – В магазине. Без головы. По рецепту.
– Ну, давай сюда свой улов, – Сыч протянул к нему лапу.
Алешка достал из кармана коробочку и бросил ему:
– Подавись!
Сыч ее подхватил, раскрыл, сунул в нее жадные пальцы... И выдернул их обратно, брезгливо обтер о штаны, а потом протер и снегом.
– Ах ты гаденыш! – И они все очень дружно шагнули к Алешке.
– Два гаденыша! – крикнул я, перехватил поудобнее дубинку и спрыгнул вниз, стал рядом с Алешкой.
– Я не гаденыш, – спокойно возразил Алешка. – Я старинный русский богатырь... Полкан!
Вот тут-то и появился долгожданный ОМОН. В виде многих хвостов, ушей и белых клыков.
Последовала очередная сцена. Немой она не была, она была насыщена лаем, проклятиями и такими «слоганами», которые я здесь (и не только здесь) приводить не считаю целесообразным.
Собаки под руководством богатыря Полкана действовали дружно и организованно. Бандитская тройка оказалась в кольце клыков. Между Алешкой и Сычом стоял оскалившийся Полкан с прижатыми ушами. И тут Сыч психанул – выхватил пистолет.
– Полкан! Фас!
В крови Полкана, видимо, прочно поселились гены служебных предков. Он взвился в воздух. Через мгновение Сыч лежал на земле, выпучив от страха глаза. Одна Полканова лапа, величиной с медвежью, стояла у него на груди, другая прижимала к земле руку с пистолетом. Оскаленная морда Полкана нависала над белым лицом Сыча.
Я двумя пальцами вынул из его безвольной руки пистолет, обернул его платком и опустил в карман.
– Вставайте, граф, – сказал Алешка. – Пора на рыбалку. А вы, профессор, бросьте свой обломок и заберите мои лыжи.
И мы пошли на «рыбалку». Задержанные шли в кольце настороженных собак, которые мгновенно пресекали их неправильные движения. Встречный пенсионер посторонился и проговорил нам вслед задумчиво:
– Куда-то собак повели...
– Не собак, – обернулся Алешка. – А крыс. Шушер всяких.
Отделение милиции было недалеко, на краю парка. Когда мы подошли, из здания выскочил дежурный и закричал:
– Это что такое? А ну очистить территорию!
Алешка шагнул вперед и спокойно объяснил:
– Вот это – «Темный гость», – и он указал на Сыча. – Вот это – домушник. А это – наводчик и укрыватель краденого.
К счастью, дежурный мгновенно оценил и ситуацию, и информацию. А сведения о «Темном госте» лежали в отделении, на пульте дежурного, под стеклом.
– А это, – сказал я, доставая обернутый платком пистолет, – его оружие. Изъятое при попытке применения.
– Да я собак хотел пугануть! – завопил Сыч. – Там патроны холостые! А они мне штаны распустили, последние!
– Вы его не слушайте, – сказал я. – Вы лучше позвоните в министерство, полковнику Оболенскому или капитану Павлику.
– Есть! – сказал дежурный и вызвал патрульных.
Задержанных увели в здание, обыскали и заперли за решетку. Можно себе представить, какой жестокий удар получил проф. Ю.Н. Глотов. Из профессорского кресла – на скамью жуликов.
– Я свое дело сделал, – сказал нам дежурный. – Сейчас будем с ними разбираться. Давайте ваши координаты и сделайте свое дело.
– Так мы его, кажись, сделали, – не понял я. – Доставили вам под конвоем опасных преступников.
– Так и я об этом. Забирайте свой зубастый конвой.
– Ни фига! – возмутился Алешка. – А где у вас чувство благодарности?
– Понял! – сказал дежурный. – Что-нибудь сообразим.
И он послал сержанта в буфет с конкретным поручением. Сержант вернулся с тяжелым тазиком, от которого шел вкусный пар.
Собаки по очереди поели, и мы ушли. По своим делам. Собаки – в парк, Алешка с лыжами на лыжную трассу, а я прямо в школу.
– Предотвратил? – встретил меня взволнованный Бонифаций.
– «Скит» – на кухне фаворит!» – ответил я.
– «А вы его есть пробовали?» – с облегчением улыбнулся Бонифаций.
Дурная привычка – общаться рекламными слоганами.
– Лех, – сказал я, когда мы пришли домой, – два вопроса можно?
– Хоть сто! – Алешка был счастлив.
– Первый. Что там было в коробочке, вместо жемчуга?
– А! Ерунда! Собачья какашка.
Когда я пришел в себя, то задал ему второй вопрос:
– А откуда ты узнал, что краденые вещи хранились на даче Глотова?
– Элементарно, Ватсон. Помнишь, когда Павлик ел мамины блины с малиновым вареньем...
Помню. Он тогда еще перемазался этим вареньем, как трехлетний малыш. Он тогда еще похвалился папе, что его агенты, кажется, получили какую-то информацию о даче, где какой-то жлоб хранит краденое.