— Она тоже приедет с Артуром?
— Нет. Она отправилась в Йорк к сестре своей Моргане.
К счастью, королева больше не стала расспрашивать про Моргаузу, а обратилась к другим темам и поинтересовалась, где я остановился.
— В таверне, — ответил я, — которая знакома мне по прошлым временам, когда я здесь работал. Это скромное заведение, но хозяева приложили старания к тому, чтобы устроить меня с удобством. Я ведь здесь ненадолго. — Я обвел глазами окружающую нас ослепительную роскошь. — А ты, госпожа, долго ли предполагаешь здесь пробыть?
— Всего несколько дней.
Если она и заметила мой взгляд, то не показала виду. И я, чьей мудрости обычно не хватало для понимания женщин, вдруг догадался, что блеск и роскошь вокруг нас предназначены не для удовольствия самой Игрейны, они должны создать подобающую обстановку для предстоящей встречи королевы с сыном. Багрец и золото, благовония и восковые свечи — это ее доспехи, это щит и волшебный меч стареющей женщины.
— Скажи, — вдруг заговорила она о том, что более всего неотступно ее занимало, — он осуждает меня?
Я слишком уважал Игрейну и потому ответил ей прямо, без обиняков, не прикидываясь, будто сам не придаю этому особого значения.
— Я полагаю, что ты можешь без страха ожидать вашей встречи. Конечно, узнав тайну своего рождения и наследственного права, он недоумевал, почему вы с королем сочли нужным лишить его всего этого. И мудрено ли, если поначалу он и чувствовал себя обиженным. Дело в том, что он уже догадывался о своем высоком происхождении, только думал, что принадлежит к королевскому роду, как я, по побочной линии… А когда узнал правду, то вместе с радостью пришло и недоумение. Но клянусь, ни горечи, ни злобы, он только хотел знать: почему? Когда же я поведал ему историю его рождения и воспитания, он сказал мне — я приведу тебе его доподлинные слова: «Я понимаю все так же, как, по твоим словам, понимала и она: что быть принцем — значит всегда подчиняться необходимости. Она не просто так отдала меня».
Воцарилась тишина. И сквозь нее я услышал прозвучавшие только в моей памяти слова, которыми он тогда заключил свою речь: «Мне гораздо лучше было жить в Диком лесу, считая себя внебрачным сыном умершей матери и твоим, Мерлин, чем если бы я рос при дворе отца с мыслью, что королева раньше или позже родит другого сына, который займет мое место».
Королева разжала стиснутые губы и перевела дух. Ее нежные веки слегка трепетали, но теперь трепет их пресекся, словно палец придавил поющую струну, щеки снова порозовели, и она взглянула на меня так же, как тогда, много лет назад, когда просила увезти младенца и спрятать от Утерова гнева.
— Скажи мне… каков он из себя?
Я улыбнулся:
— Разве тебе не рассказывали, когда сообщили вести о битве?
— О да, рассказывали, конечно. Он высок, как дуб, и могуч, как Фионн, и собственными руками поразил девятьсот врагов. Он — Амброзий, явившийся из мертвых, или же сам Максим, в руке у него меч, молнии подобный, а в бою его окружало колдовское сияние, как на изображениях богов при осаде Трои. Он — тень Мерлина, и, куда он ни пойдет, за ним всюду следует огромная собака, с которой он разговаривает, как с человеком, — Глаза ее смеялись. — Из чего ты можешь понять, что рассказчиками были темные жители Корнуолла из Кадорова войска. Они всегда охотнее пропоют вам возвышенную песнь, чем расскажут о виденном своими глазами. А я хочу знать, как было на самом деле.
Это предпочтение действительности, какая она на самом деле, было свойственно королеве всегда. И Артур тоже, подобно ей, интересовался тем, что было и есть, а поэзию предоставлял Бедуиру. Я ответил на ее вопрос:
— Последнее в их рассказе — почти что правда. Только они все перевернули наоборот. Это Мерлин — тень Артура и следует за ним повсюду, как огромная собака, которая, кстати сказать, тоже существует на самом деле. Эго его пес Кабаль, подарок друга, Бедуира. А в остальном… что тебе сказать? Завтра сама увидишь. Он высок ростом и походит более на Утера, чем на тебя, хотя мастью в моего отца, цвет волос и глаз у него такой же темный, как мой. Он силен, храбр и вынослив — все так, как описывали тебе твои земляки-корнуэльцы, только если убрать преувеличения. Нрава горячего, может по молодости лет вспылить, бывает заносчив и резок, но при всем том отличается здравым смыслом и успешно учится владеть собой, как ему и подобает по его возрасту. И еще у него есть одно, на мой взгляд, большое достоинство: он прислушивается к моим словам.
Этим я снова вызвал у нее улыбку, теперь уже совсем теплую.
— Ты шутишь, а я тоже считаю это большим достоинством. Его счастье, что у него есть ты. Как христианке мне нельзя верить в твою волшебную силу, да я и не верю — так, как в нее верит простой народ. Но откуда бы ни взялась твоя сила, я видела ее в действии и знаю, что это сила добрая и что ты мудр. Тобою, я верю, движет и владеет то, что на моем языке я зову «Бог». Будь и впредь с моим сыном.
— Я останусь с ним до тех пор, пока буду ему нужен.
И снова между нами воцарилось молчание. Прекрасные глаза Игрейны задумчиво глядели из-под темных век на огонь, черты ее выражали спокойствие, умиротворенность. Но мне почудилось в этом спокойствии чуткое ожидание, как под густыми сводами леса, когда вверху гудит и воет буря, а внизу ее порывы угадываются лишь по дрожи, пробегающей по стволам деревьев до самых корней.
Беззвучно ступая, приблизился паж, опустился на колени перед очагом и подбросил в огонь поленьев. Пламя занялось, затрещало и взметнулось светлыми языками. Я молча любовался ими. Для меня тоже в безмолвии таилось ожидание, и огонь был просто огонь, не более того.
Мальчик-паж так же неслышно отошел. Юная дама приняла из руки королевы пустой кубок и робко протянула руку за моим. Она была прелестна, тонка, как тростинка, сероглазая и русоволосая. На меня она глядела боязливо и, беря мой кубок, постаралась, чтобы наши пальцы не соприкоснулись. Взяв пустые сосуды, она поспешно удалилась. Я тихо спросил:
— Игрейна, с тобою ли твой придворный врач?
Веки ее дрогнули, но она не посмотрела на меня и ответила так же тихо:
— Да, он всюду ездит со мной.
— Кто он?
— Его имя — Мельхиор. Он говорит, что знает тебя.
— Мельхиор? Тот юноша, который был со мной в Пергаме, когда я обучался там медицине?
— Он самый. Хотя уже не юноша. Он находился при мне, когда родилась Моргана.
— Это надежный человек, — удовлетворенно кивнул я.
Игрейна взглянула на меня искоса. Юная фрейлина еще не вернулась, остальные дамы сгрудились в дальнем конце зала.
— Мне бы следовало знать, что от тебя ничего не скроешь. Ты не скажешь моему сыну?
Я с готовностью обещал. Что она смертельно больна, я знал с той минуты, как ее увидел, но Артур, не видавший ее прежде и не обученный медицине, пожалуй, ничего и не заметит. Успеется. Сейчас — время для начала, а не для концов.
Вернулась маленькая фрейлина и что-то шепнула королеве, та кивнула и встала с кресла. Встал и я. К нам церемонными шагами, совсем как в королевском замке, приблизился распорядитель двора. Королева уже полуобернулась ко мне, жестом приглашая к столу, как вдруг возникло замешательство. Снаружи донесся звук трубы, повторился еще раз, ближе, и вот уже где-то рядом, за монастырскими стенами, послышался оживленный шум и лязг прискакавшей кавалькады.
Игрейна остановилась и вскинула голову, совсем как в молодости, движением, исполненным отваги и изящества.
— Король?
Голос ее взволнованно зазвенел. И по всей притихшей комнате, будто эхо, пробежал шелест и говор придворных дам. Юная фрейлина подле королевы тоже замерла, как натянутая тетива, жаркий восторженный румянец залил ей лицо и шею.
— Он скоро добрался, — заметил я как ни в чем не бывало, на самом деле стараясь унять биение своей крови, которое усиливалось и учащалось вместе со стуком приближающихся копыт.
Глупец, говорил я себе, глупец. У него теперь свои дела. Ты выпустил его на волю и потерял. Этот сокол не вернется под колпак. Отныне держись в тени, королевский прорицатель, один на один со своими грезами и видениями. А ему предоставь свободу и жди, пока будет в тебе нужда.
Застучали у дверей, отозвался торопливый голос слуги. Распорядитель сорвался с места, но тут в комнату влетел паж и, задыхаясь, произнес повеление короля, переданное в спешке и без придворных обиняков:
— С изволения королевы… Король прибыл, и ему нужен принц Мерлин. Безотлагательно, он сказал.
Выходя, я слышал, как у меня за спиной ожил замерший зал, пажи бросились со всех ног — накрывать новые столы, нести вина, благовония, свечи, а дамы, суетясь и квохча, как целый птичий двор, засеменили вслед за своей госпожой в королевскую опочивальню.
Глава 3
— Она уже здесь, мне сказали?
Артур больше мешал, чем помогал слуге стаскивать с него грязные сапоги. Оказывается, и Ульфин все же пришел из часовни: в соседней комнате слышался его голос, он распоряжался слугами, вносившими и распаковывавшими королевские одежды. А снаружи тихий город словно вдруг раскололся — шум, факелы, конский топот, громкие команды. И время от времени сквозь общий гул отчетливо раздавался визгливый женский смех: не все в Эймсбери блюли траур.
Сам король тоже не очень-то о нем помнил. Он избавился наконец от сапог, сбросил с плеч тяжелый дорожный плащ. И посмотрел на меня точь-в-точь как Игрейна, искоса и выжидательно.
— Ты разговаривал с ней?
— Да. Я сейчас от нее. Она собиралась угощать меня ужином, но теперь, я думаю, готовится накормить тебя. Она прибыла только сегодня, ты найдешь ее уставшей, но она успела немного отдохнуть и отдохнет еще лучше после того, как повидается с тобой. Мы не ждали тебя раньше утра.
— «Доблесть цезаря— в скорости», — улыбнулся он, произнеся любимое выражение моего отца; по-видимому, я как наставник несколько злоупотреблял им. — Разумеется, только я сам и маленький отряд. Вырвались вперед. Остальные прибудут позже. К похоронам, надеюсь, поспеют.
— Кто же эти остальные?
— Маэлгон Гвинеддский с сыном, тоже Маэлгоном. Брат Урбгена Регедского, третий сын старого Коэля, его зовут Мориен, я не ошибся? Кау сам тоже не может приехать, послал вместо себя Ридерха, а не Хевиля, заметь, чему я рад, терпеть не могу этого ругателя и хвастуна. Затем, постой, постой, Инир и Гвилим, Борс… И еще, мне сказали, Серетик Элметский уже в пути.
Он назвал еще кое-кого. Большинство северных королей послали вместо себя сыновей или приближенных, и это понятно, ведь остатки саксонских армий все еще угрожали их владениям и им надо было охранять свои границы. Все это Артур рассказал мне, плеща водой, которую слуга налил ему для умывания.
— И отец Бедуира тоже уехал домой. Сослался на какие-то дела, но, между нами говоря, я думаю, он хочет присмотреть за действиями короля Лота.
— А Лот?
— Отправился в Йорк. Я на всякий случай распорядился, чтобы за ним следили. Так что он в пути, это мне известно точно. Но там ли Моргана? Не поехала ли навстречу королеве?
— Моргана в Йорке. Но есть еще один король, о котором ты ничего не сказал.
Слуга протянул полотенце, и Артур спрятал голову, растирая мокрые волосы.
— Кто же это? — глухо прозвучал его вопрос.
— Колгрим, — ответил я вкрадчиво.
Он выглянул из-под полотенца. Лицо его пылало, глаза сверкали. Десятилетний мальчик, да и только, подумалось мне.
— И ты еще спрашиваешь?
Это был голос не мальчика, а взрослого мужа, и в нем звучало самодовольство, словно бы шуточное, но на самом деле вполне искреннее. О боги, подумал я, вы же сами вознесли его, так не усмотрите в его ответе предосудительной гордыни! И поймал себя на том, что на всякий случай делаю пальцами оберегающий знак.
— Спрашиваю, хотя мог бы догадаться.
Он вдруг стал совершенно серьезен.
— Это оказалось потруднее, чем мы думали. Можно сказать, что под Лугуваллиумом мы сделали полдела, только сломили их силу, и Бадульф умер от ран, но Колгрим остался невредим, отошел к востоку и собрал остатки своего войска. Мы не беглецов преследовали — у них накопились большие силы, и битва велась не на жизнь, а на смерть. Окажись мы там меньшим числом, они, глядишь, еще взяли бы над нами верх. Сами они, по-моему, больше нападать не думали, они продвигались к восточному побережью — верно, хотели убраться восвояси. Но мы настигли их на полдороге, и они встали против нас на реке Глейн. Тебе знакома та местность?
— Не слишком.
— Она дикая и гористая, с густыми лесами и узкими речными долинами, которые змеятся, спускаясь с гор. Неудобные для боя места, но им тоже там было не развернуться, как и нам. Колгрим опять спасся, но теперь уже нет угрозы, что он задержится и соберет на севере новую рать. Он поскакал к морю. Не только из-за Лота, но и из-за Колгрима тоже король Бан не поехал сюда, хотя и был так любезен, что отпустил со мной Бедуира.
Он стоял теперь смирно, послушный рукам одевавшего его слуги. Но вот на него накинут новый плащ и пряжка застегнута на плече.
— Я рад, — коротко сказал он в заключение.
— Что Бедуир здесь? Понимаю.
— Нет. Что Колгрим опять спасся.
— Вот как?
— Он храбрый воин.
— Но все равно тебе придется его убить.
— Знаю. Ну а теперь…
Слуга отступил в сторону. Король стоял, облаченный в темносерые одежды, плат его был подбит роскошными мехами, меховой ворот обнимал шею. Из внутреннего покоя вышел Ульфин, в руках у него был резной ларец, где на вышитой подушке, переливаясь рубинами, покоился Утеров королевский венец. Такие же рубины искрились красным огнем на плече и груди Артура. Но когда Ульфин протянул ему ларец, Артур покачал головой.
— Сейчас не надо, мне кажется, — сказал он.
Ульфин захлопнул крышку ларца и вышел из комнаты вместе с облачавшим Артура слугой. Дверь затворилась. Артур еще раз нерешительно покосился на меня, опять напомнив мне Игрейну.
— Должен ли я так понимать, что она ожидает меня прямо вот сейчас?
— Да.
Он потрогал фибулу у себя на плече, уколол палец, чертыхнулся. И сказал с полуулыбкой:
— В таких делах ритуал, я думаю, еще не разработан? Как полагается себя вести, когда встречаешься с матерью, которая отказалась от тебя при рождении?
— А как ты встретился с отцом?
— Это другое дело, согласись.
— Да. Хочешь, я тебя ей представлю?
— Я как раз собирался об этом просить. Ну что ж, не будем откладывать. В некоторых случаях промедление ничего хорошего не сулит… А ты уверен насчет ужина? Я с рассвета ничего не ел.
— Уверен. Когда я выходил, как раз послали за новыми кушаньями.
Он набрал полную грудь воздуха, словно пловец перед тем, как прыгнуть в воду.
— Тогда пошли?
Она ожидала его, стоя у кресла в кругу света, падавшего от очага. Румянец прихлынул к ее щекам, и отблески пламени перебегали по лицу, окрашивая розовым даже белые складки покрывала. Сейчас, когда не видно было теней под сияющими глазами, она снова казалась молодой и прекрасной.
Артур остановился у порога. На груди у Игрейны голубыми искрами затрепетал сапфировый крест. Она приоткрыла губы, но так и не произнесла ни звука. Артур медленными шагами двинулся к ней, храня по-детски важный, напыщенный вид. Я шел рядом, мысленно повторяя слова, которые должен был сказать королеве, но в конце концов обошлось вообще без моего вмешательства. Королева Игрейна, не раз выходившая с честью и из более трудных положений, все взяла в свои руки. Она устремила ему навстречу пронзительный взгляд, словно заглядывая в самую его душу, а затем присела до полу в реверансе и кротко произнесла:
— Милорд.
Он поспешно протянул руку, потом обе, поднял королеву на ноги. И, запечатлев на ее щеке короткий вежливый приветственный поцелуй, только задержал на мгновение в своих ее руки.
— Матушка, — произнес он как бы на пробу. Так называл он одну лишь Друзиллу, жену графа Эктора. И тут же с облегчением поправился: — Госпожа. Я весьма сожалею, что не имел возможности быть здесь, в Эймсбери, дабы приветствовать тебя по прибытии. Но с севера еще грозила опасность, Мерлин ведь объяснил тебе? Я прибыл, как только смог.
— Ты прибыл скорее, чем мы ожидали. Надеюсь, ты преуспел? И опасность от Колгримова войска миновала?
— Пока да. Во всяком случае, у нас есть время для передышки. И для того, чтобы сделать, что надо, здесь, в Эймсбери. Я сочувствую твоему горю и твоей потере, госпожа. — Он замолчал в минутной нерешительности, потом договорил с той безыскусной простотой, от которой, я видел, у нее полегчало на душе, а к нему вернулись уверенность и присутствие духа: — Я не стану притворяться, что сам я тоже горюю, как, может быть, полагается. Я ведь почти не знал его как отца, зато я всю жизнь знал о нем как о короле, и притом могучем. Подданные будут его оплакивать, и я как один из них — тоже.
— В твоих руках теперь их защита, как прежде была в его руках.
В наступившем молчании они смерили друг друга взглядом. Королева ростом чуть-чуть превосходила сына. Она, наверно, тоже заметила это, потому что сразу же пригласила его жестом занять кресло, где недавно сидел я, и сама тоже расположилась на вышитых подушках. Подбежал паж с вином, и все в зале зашуршали платьем, переводя дух. Королева заговорила о завтрашней церемонии; он отвечал ей уже свободнее, и скоро они разговаривали почти непринужденно. Но все-таки за этой придворной беседой чувствовался такой накал невысказанных чувств, самый воздух между ними был так полон напряжения, что, занятые друг другом, они совсем забыли обо мне, и я стоял, словно слуга наготове у накрытого стола. Я взглянул на слуг, на фрейлин королевы: все глаза были устремлены на Артура. Мужчины смотрели с любопытством, кое-кто и со страхом (слухи уже достигли их ушей), у женщин к любопытству добавлялось еще что-то, а две юные фрейлины застыли, пламенея, как околдованные.