— Возьми на добрую память, княже, — молвила она. — Плетка эта не простая, в ее хвосты стебли перелет-травы вплетены. Как захочешь, чтобы твой конь поскакал выше леса стоячего, ниже облака ходячего, ударь его плетью этой промеж ушей. А захочешь, чтобы он вновь на обычный скок перешел — изловчись и ударь его по глазам. Но помни: пользоваться ею можно только три раза — на четвертый она смерть коню принесет!
Властимир подумал — принимать ли такой дар. Отвел глаза и неожиданно встретился взглядом с Буяном.
— Бери, князь, не сомневайся, — сказал тот. — Девица умом сверстна, каждое слово ее — правда чистая!
Князь принял плеть и спрятал ее в седельный мешок. Пока он искал отдарок, Веденея не отходила от его лошади. Взглянув на нее, чтобы повиниться, что не нашел ничего достойного, Властимир заметил, что она заплетает в косицу прядь гривы Облака и что-то приговаривает одними губами. Она улыбнулась и стала завязывать конец косицы ниткой, которую ловко выдернула из рукава.
— Это тебе памятка, — объяснила она. — Как расплетется моя косица, так тебя назад потянет. А пока ниточка эта в ней, так и я с тобой буду…
Губы ее дрогнули жалобно, и она быстро ушла в дом.
— Едем, княже. — Буян тронул его за локоть, — Пора и честь знать!
— Погоди! Ты видел? Видел, что она сделала? — прошептал князь.
— Да все я видел, все. А теперь едем!
Властимир тяжело вздохнул, повернул коня, и всадники покинули деревню.
Во время пути князь все надеялся, что Буян скажет: «Ну, прощай», — свернет и оставит его одного, но гусляр держался рядом или чуть позади с независимым видом. Он беспрестанно вертелся в седле, весело скалился, что-то напевал про себя. Кроме того, он болтал без умолку, и к вечеру первого дня Властимир твердо решил, что если случай не избавит его от гусляра, то он избавится от него сам, доложив о нем в Резани варяжской общине. Те схватят изгоя-убийцу и отвезут его в Росток. В память о помощи, что Буян оказал ему, князь вступится за него, упросит дать ему право отстоять свою жизнь в поединке, не казня, — перстень, врученный Роолдом, давал князю такие полномочия. Но пусть изгой не надеется на большее.
Они ехали по берегу вниз по течению Оки. Вокруг расстилались земли княжества Резанского, его, Властимирова, отчина. Взяв власть, Улеб, его отец, расширил свои владения, забрав под свою руку многие деревни и мелкие города вверх и вниз по течению реки и некоторых ее крупных притоков. Сначала он брал кроме клятвы верности от городов-заложников отроков десяти—пятнадцати лет. Теперь эти мальчики давно выросли, многие стали воеводами на своей родине и верными слугами резанского князя, а иные жили в Резани, до сих пор служа в княжьей дружине или на его дворе.
Ни разу не заезжая в деревни — в Ласкове запаслись сытью и ячменем для лошадей на месяц или больше, — они на вторую ночь остановились всего в четырех верстах от переправы на Резань. До города оставалось всего ничего, но Властимир твердо решил, что Резань он минует. Он все думал и долго без сна ворочался на земле, подложив под голову кулак.
Буян тоже полночи не смыкал глаз. Впервые за все время он почувствовал оберег — при касании тот слабо жег руку, а в душе рождалось недоброе предчувствие. Он должен следовать за князем повсюду, что бы ни случилось, — наказ Чистомыс-ла, хоть волхв ни разу не сказал ему вслух, сидел в нем прочно, как собственное имя. Может, князю не придет в голову завернуть в родной город? А если все-таки придет? Что тогда будет? Ведь и там есть варяги…
Едва на востоке показался краешек алой фаты зари, Буян встал и, крадучись, направился к обрыву, с которого открывался вид на правый берег Оки и дали за нею. Там он сел на мокрую от росы траву, обхватив колени руками.
Мир еще спал, хотя ночные твари уже прятались в свои норы и гнезда, а дневные не спешили просыпаться. Был самый тревожный час суток, когда яснее всего голос тревоги, а сон крепче всего и слаще. В такую пору нападают враги и совершаются тайные убийства и побеги. Не сбежать ли ему от князя?
Юг, куда смотрел Буян, пропадал в ночной мгле, но свет прибавлялся, и вот уже можно отличить небо от земли. Безлунная ночь катилась к закату, звезды гасли одна за другой, а свет зари становился все ярче и ярче, словно она вбирала в себя их блеск. Уже повеял утренний свежий ветер, гусляр обхватил плечи руками — его начал пробирать холод.
И в этот миг взошла звезда Полынь.
Он просмотрел ее появление, или же она явилась внезапно — будто далеко боги запалили факел. В ночь звезда светила ярко-алым светом, и ослепшему от ее сияния гусляру показалось, что она мигает, словно и впрямь была глазом огромного чудовища. Буян привстал, чтобы поточнее определить, в какой она стороне, и так и остался стоять — там, куда упал его взор, лежал город Резань.
Сейчас город был скрыт расстоянием и ночной тьмой, но он был именно в той стороне. Значит, ему придется проехать совсем близко от него, а там его ждет опасность, и, глядя на звезду Полынь, он понял какая.
Дождавшись полного рассвета, Буян, удрученный, вернулся к кострищу.
Сон разметавшегося у погасшего костра Властимира был неспокоен. Буян видел, как подергивается его лицо и дрожат веки. Гусляр с жалостью поглядел на князя и стал готовить завтрак.
Властимир проснулся, учуяв запах жареного, и некоторое время полежал, не открывая глаз.
— С добрым утром, — донесся голос Буяна. — Я знаю, что ты не спишь. Вставай и присоединяйся!
Князь поднялся, спустился к воде умыться и вернулся к костру как раз тогда, когда у гусляра все было готово и можно было приступать к трапезе. Буян предложил князю жареного мяса, но тот принял угощение с таким видом, что Буян сразу заподозрил неладное.
— Что случилось, князь? Или тебе нездоровится?
— Здоров я, — хмуро откликнулся Властимир, — только…
— Потерял что?
— Да нет. Просто сон мне был странный… Приходит ко мне мать моя, прямо сюда, и говорит: «Вернись домой, сынок! Если уедешь в путь-дороженьку, никогда уж не воротишься. Сложишь в землях чужих буйну голову, и никто того не уведает. Останешься в чистом поле воронам на съедение, людям лихим на поругание…» А мать моя вещуньей слыла, она никогда слова зря не говорила. Вот я и думаю — а не голос ли это божества!
От этих слов у Буяна сразу отлегло от сердца.
— Это голос страхов твоих, княже! — воскликнул он. — Напугало тебя то чудище, что встретил ты в лесах Муромских, вот и думаешь ты, что еще почуднее и пострашнее может встретиться. А так ли то будет — ни ты, ни я не ведаем. То знают одни боги, но они так легко воротиться с дороги не дозволят.
— Но до моего города не так уж далеко ехать. Не зря мне сей сон был!
— Не зря! — разгорячился Буян. — Подумай, княже, вдруг это боги тебя испытывают, посылают тебе знамение. И должен ты либо свернуть с пути, и другого искать им надобно для подвига, либо ты достоин их чести окажешься и продолжишь дорогу славную. Верь слову моему, князь! Не следует заезжать в Резань, хоть и тянет тебя на родину, — заедешь, никогда уже Резань не покинешь, да и мне, — он коснулся оберега, — беда грозит в том городе.
Властимир не нашел что ответить. Он же ничем не выдавал своих мыслей, как же гусляр догадался?
— Я и сам не очень-то хочу ехать туда, — сознался он. — Но матери как-то приснилось, когда и как отца убьют, — и это в точности в указанный день исполнилось. И если она говорит, что меня ждет гибель, то так оно и есть!
Буян вскочил, и на миг показалось Властимиру, что не гусляр это вовсе, а богатырь.
— Слушай меня, князь! — молвил Буян так, что князь не осмелился ему перечить. — Ты — воин и мужчина. Воину не след доверяться бабьим сказкам и глупым выдумкам. Гибнет не тот, кому на роду так написано, а тот, кто в самый последний момент струсил… Женское дело, — продолжал он тише, садясь опять, — дома сидеть, за домом глядеть. Она в поле не выезжает, воинской жизни не знает, вот и выдумывает страхи да мороки, лишь бы мужа подле себя удержать, а того не ведает, глупая, что муж у материнской или жениной юбки слабеет телом и духом. Не позволяй ослабить себя, князь. Ты — князь и воин, тебе и судьбу свою решать, тебе миром править, Властимир!
Никогда еще не слышал князь таких слов и такого голоса — ни один гусляр Резани не мог сравниться с Буяном. Они посмотрели друг другу в глаза, и каждый прочел в них недосказанное.
— И подумай еще, княже, — спокойно добавил Буян, — ты же не один едешь. Я рядом буду, если что — помогу.
Властимир почувствовал досаду — гусляр догадался, что он задумал. Раз он уведал про это, придется подождать другого раза.
Час спустя они выехали на берег Оки как раз напротив Резани.
Город лежал на берегу. Леса, окружавшие его на равнине, отступили от него во все стороны — вокруг были только поля, пашни, деревни и маленькие рощицы. Во все стороны Тянулись дороги. День занялся ясный и солнечный, и город отражался в реке, словно лебедь молодой в зеркале вод.
Бревенчатые стены с рубленными по углам сторожевыми башнями стояли на высоком валу. За стенами были видны кровли домов и палаты княжеские. В центре города был естественный невысокий холм, на котором, сейчас невидимые с такого расстояния, жили боги — Перун, Белее, Купала и другие, помладше. Ворота города были уже распахнуты. Из ближних к реке как раз выезжала телега.
Встав на стременах, Буян осматривал противоположный берег так, как если бы хотел завоевать город.
— Нам туда, — наконец сказал он, — мимо города до той рощи, что левее, а там должна быть какая-нибудь дорога, что нам подойдет.
— Откуда ты знаешь, куда нам ехать? — подозрительно оглянулся князь. — От дома родного отговорил, теперь нача-ловать взялся? Да кто ты такой?
— Никто, — опустил глаза Буян. — Но про Змея я много ведаю. В тех песнях, что гусляры поют, про него правда чистая сказана. Улетает тот Змей к югу, в горы… А про Змея ты сам поведал мне, — добавил он.
Это последнее было правдой — Властимир доверился ему в первый же день. Но сейчас князю показалось, что его спутник чего-то недоговаривает. Твердо решив, что больше он ему ничего не скажет, но будет следить за ним в оба, Властимир первым начал съезжать к переправе.
Мимо Резани они прошли так близко, что были едва не узнаны сторожами — хорошо, что те плохо знали Властими-ра в лицо. Буян хранил молчание, но, когда стены Резани остались позади и чувство тревоги прошло, он вновь повеселел и, подбоченясь в седле, что-то запел.
Кони ходко рысили по обочине дороги, дабы не мешать проезжим телегам. Один раз их обогнал спешащий галопом небольшой отряд — дружина с какой-то заставы. Резань оставалась все дальше и дальше.
Два дня пути уже легли между родным городом Власти-мира и путниками. Бывавший в Муроме, на востоке, западе и в самом Ростоке, резанский князь никогда не заезжал так далеко на юг. Когда они пересекли границу с соседним княжеством, проехав через распахнутые спокойного дня ради-врата, где несколько витязей брали проездную пошлину, он стал думать только о том, что грядет.
Подходя к лесу, дорога вильнула хвостом, как лисица, и уползла в сторону, к распаханным полям, где подрастали хлеба. В лес, на юго-восток, куда указывала Полынь-звезда, вела узкая тропка. Лес поднимался впереди нестрашный, тем более что после заповедных боров Святобора Властими-ра трудно было чем-то запугать. Буян теперь помалкивал, так что под сень леса они вступили в молчании.
Эту ночевку в чужом лесу Буян долго вспоминал потом. Князь давно спал, дремали и жеребцы, а он все не мог сомкнуть глаз, сидя у огня. Дыма над костром почти не было, только золотисто-рыжие языки пламени плясали в ночи. I Усляр смотрел на них не отрываясь. В пламени, как всегда, плясали дети огня, по игре которых знающие люди предсказывали будущее. В Новгороде Буяну раз выпало увидеть, как один жрец толковал эту пляску. Вспоминая, что и как тот делал, гусляр склонился к самому костру и зашептал заговор-молитву богу огненному с просьбой о милости.
Тишина леса нарушалась только шорохом ветвей, мерным дыханием спящего человека и двух лошадей и потрескиванием головешек. Изредка вдалеке кричала сова и хохотал филин. Совсем близко тявкнула лисица. Глаза Буяна устали глядеть. Он мигнул, протер их, и в этот самый миг в глубине костра что-то показалось.
Какие-то маленькие различимые фигурки задвигались на углях, совершая свой, не понятный никому танец. Буян разглядел всадников и пеших воинов, были там и мирные люди. Вокруг них рушились дома, метались лошади и коровы. Шла большая беда. Потом вроде как кто-то огромный оторвался от земли в небо — и все пропало. Костер сбился и расстелился по земле от нежданного порыва ветра.
Все же он что-то увидел. Буян поклонился костру, благодаря его за весть. Он нашарил в суме кус хлеба, отщипнул немного и бросил на угли — дух огня потрудился, надо ему восстановить силы и получить пищу.
Но лучшая пища для костра — сухие ветки. Буян встал и пошел в чащу собрать для костра угощение. Но не успел он сделать и трех шагов, как порыв ветра повторился, и гораздо ближе. К нему примешивался шелест ветвей, будто на дерево села тяжелая птица.
Ураганный ветер налетел так внезапно, что Буян чуть не был сбит с ног. Он покачнулся и ухватился за дерево.
Лес гудел и ревел под новыми порывами невиданной силы ветра. Деревья гнулись, как тростник на реке, трещали сучья, наземь падали ветки с листьями. Где-то недалеко со стоном и треском надломилось дерево и рухнуло. Закричали птицы, слепо мечась в ночном лесу. Какая-то перепуганная птаха налетела на человека, задев Буяну крылом глаз. Сквозь завывание урагана долетел испуганный визг и ржание лошадей.
Буян крикнул, зовя Властимира, но голос его утонул в лесном шуме. Князь наверняка проснулся… Подумав про князя, гусляр удивился, что не чувствует тревоги, словно такие бури — обычное дело.
И тут вдалеке он услышал чей-то голос.
Призывный крик долетел до его слуха сквозь рев ветра и стоны ломаемых деревьев. Что-то нечеловеческое было в нем — торжество и такая воля, которой никто не смеет ослушаться.
Буян не осмелился даже помыслить о том, что можно не откликнуться на зов. Он собрал все силы, преодолевая порывы ветра, и пошел туда, откуда звучал крик.
В лесу все качалось, металось и падало. Ветер дул сразу со всех сторон. Ветки били по лицу, сучья норовили вцепиться в одежду и царапали руки. Буян хватался за ветви, уворачивался от колющих сучков, но упрямо шел на голос. Призыв все звучал с равными промежутками. Гусляр забыл про князя, про бурю, про все на свете — оставался только тот призыв и острое желание отозваться на него. Он не ведал, кому мог принадлежать голос, да и не хотел это узнать.
Ночной мрак впереди озарился странным оранжевым светом, и послышался плеск огромных крыльев. Гусляр остановился в нерешительности, но призыв все звучал, в нем слышалась властность бога, который не привык ждать. И Буян пошел на свет, раздвигая качающиеся ветви и уворачиваясь от норовящих упасть на него стволов.
Впереди внезапно разверзся простор поляны с холмом посредине, на котором лежало несколько валунов. Толстый дуб цеплялся меж них узловатыми корнями. Его корявые сучья громко скрипели под порывами бури.
На него с небес лился свет. А все вокруг было черным-черно, словно мгла поглотила весь остальной мир. Буян замер на самом краю поляны, не в силах сделать дальше ни шага.
Новый порыв ветра подхватил его и бросил наземь, лицом в примятую траву. Он упал, но тут же поднялся, ибо над ним опять послышался плеск крыльев.
Буян встал, шатаясь и закрываясь от нестерпимого света рукою. Свет лился от крыльев огромной птицы с серебристо-серым с голубыми и золотыми искрами оперением. Она медленно опустилась на дуб, и гусляр с содроганием увидел, что голова у птицы человечья, женская. Вокруг ее грозного, искаженного гневом лица вместо волос вились, похоже, змеи. Чем ниже спускалась птица, тем сильнее выл ветер. Но все же Буян старался держаться на ногах прямо.
Когда птица села и сложила крылья, ветер слегка притих. Если раньше буря напоминала разъяренного зверя, что кидается на всех, защищая хозяина, то теперь зверь словно сел у ног своего господина, но готовый в любую минуту броситься в атаку.
Птица повела головой по сторонам, и взор ее остановился на Буяне.
— Ты пришел на зов богов! — воскликнула она. — Иди сюда.
Буян сделал шаг:
— Вот он я! Что тебе нужно, птица?
В ответ птица взмахнула крылами, а буря завыла с новой силой. Буян еле удержался на ногах.
— Знай же, о смертный, — прозвучал гневный голос, — что имя мне — Гамаюн! По воле богов призван ты сюда слушать песнь Гамаюна!
Пораженный Буян отпрянул, отступая назад. Он, конечно, слышал о Гамаюне, вестнике богов, но не очень верил в его существование. Гусляру стало страшно.
Склонив голову, Гамаюн следил за ним. В его ясных глазах читалось ободрение.
— Я рад видеть тебя, человек, — наконец промолвил Гамаюн. — Ты достоин выслушать меня. Внимай же — сами боги говорят с тобой моими устами, витязь Боян!
Услышав его слова, Буян попятился, закрываясь от света рукою. Неожиданно позади встало дерево. Он уперся в него спиной — ноги отказывались служить ему.
— Ты ошибся, Гамаюн! — воскликнул он, стараясь перекричать вой ветра и треск ломающихся деревьев. — Ты прилетел не туда! Мое имя — Буян, я гусляр из Новгорода…
Его слова были встречены громким гневным криком. Гамаюн забил распахнутыми, как паруса, крыльями так, что дуб под ним застонал.
— Молчи, неразумный! — крикнул он. — Боги никогда не ошибаются в выборе! Они знают тебя под этим именем, и тебе уже не уклониться с дороги, что предначертана тебе и твоему князю, хотя ему и не дано этого познать. Предначертано с давних пор, еще до рождения этого мира. Ты уже получил один знак избранничества, так узнай же и второй. Ты услышишь сейчас то, что не мог бы услышать, останься ты простым человеком. Ты услышишь песни Гамаюна. Хотя многие слышали их — никто не понял ни слова, ибо это язык богов. Готов ли ты слушать?