— Конечно, сеньорита. Я этого именно и желаю… Но потрудитесь снова присесть, чтобы избавить меня от необходимости тоже стоять, к чему после порядочной закуски я не чувствую никакой охоты.
— Хорошо. Сажусь и слушаю.
— Вот и отлично. Прежде всего позвольте спросить: вы слыхали, кто был мой отец?
Девушка отрицательно покачала головой.
— Один из великих вождей индейцев.
— Этому можно поверить, судя по вашей наружности.
— Зато моя мать была испанская маркиза очень древнего рода»
— И она решилась выйти замуж за дикаря?
— Да, в силу необходимости. Ей был предложен выбор: или согласиться на это замужество, или сделаться простой невольницей.
— Следовательно, ваш отец похитил ее?
— Вы угадали, точь-в-точь, как похитил вас я. Мать отчаянно сопротивлялась, но он сумел сломить ее упорство. Какими средствами — не знаю, да и не хочу знать, потому что я человек уже цивилизованный и мне чужды приемы диких людей.
Девушка молчала и широко открытыми глазами смотрела на этого страшного человека. Его предисловие заставляло ее уже догадываться, к чему он клонит.
— Я вижу, у вас как бы присох язычок, сеньорита? — продолжал с ядовитой улыбкой Рамирес. — Позвольте предложить вам стакан хорошего вина промочить горлышко. Могу вас уверить, что это настоящее испанское и оно живо развяжет вам язычок. Не желаете? Ну, как угодно. Значит, выпью за ваше здоровье я. Лишняя порция этой живительной влаги только прибавит мне красноречия, так необходимого в наступающий момент, — грубо острил он, с нарочитой медлительностью выпивая небольшими глотками душистое вино, чтобы предоставить своей собеседнице возможность вдуматься в смысл его речи и свыкнуться с предстоящей ей участью. — Вы, быть может, еще не знаете, что ваш брат вместе с бескорабельным капитаном и этим старым кощеем боцманом находятся в моей власти? — спросил он после довольно продолжительной паузы.
Девушка снова сорвалась со своего места и молча смотрела на своего собеседника горящими от горя и гнева глазами. Красивая вообще, она в эту минуту была особенно хороша.
— Фу, черт возьми, как вы хороши, сеньорита! Прямо восторг! Клянусь памятью моего отца, примеру которого я стараюсь следовать! — вскричал Рамирес, любуясь девушкой с видом опытного оценщика. — Честное слово, я никогда не видывал такой красоты» И какое величие! Сразу видна благородная испанская кровь.
— В вашей власти, в вашей! — еле могла проговорить девушка, задыхаясь от сильного волнения.
— Ну да, в моей, — с деланным спокойствием продолжал Рамирес. — Разве это так страшно? Я ведь не людоед и вовсе не намерен съесть их.
— А я еще так доверчиво спешила к ним на помощь чуть ли не со всем преданным мне и им народом? О, Боже мой, Боже мой, в какую ловушку я попала вместо того, чтобы освободить их! — стоном вырвалось из груди несчастной жертвы собственной доверчивости, в полном отчаянии ломавшей руки. — Сеньор Рамирес, умоляю вас всем, что для вас свято, освободите их… Вспомните, что вы одной с ними расы, хотя бы по матери. Не унижайте перед дикарями действительные преимущества этой расы…
— Все будет исполнено, сеньорита, если только вы…
— Если только что? Договаривайте же, ради Бога, сеньор! Рамирес встал и, слегка пошатываясь, с низким, но неуклюжим поклоном проговорил:
— Сеньорита Мина де Бельграно, капитан Алонсо Рамирес имеет честь предложить вам свою руку. Если вы примете это предложение, он дает вам честное слово, что менее чем через час вы увидите своего брата, капитана Ульоа и старика боцмана.
Если бы перед девушкой вдруг появилась ядовитая гадина или с потолка хижины грянул гром, это не поразило бы ее так, как предложение авантюриста.
— Мне быть вашей женой?! — звенящим от негодования голосом вскричала она, гневно сдвинув брови и всей своей позой выражая энергичный протест. — За кого вы принимаете меня, если вообразили, что я способна принять предложение такого человека, как вы?.. Как повернулся ваш язык, чтобы высказать мне подобное оскорбление? Вы много выпили и в вас, должно быть, заговорили винные пары… Стыдитесь, сеньор Рамирес!
— Я привык пить и нахожусь вполне в здравом уме и твердой памяти, сеньорита, — возразил авантюрист. — Что же касается вашего ответа, то я другого и не ожидал, — с деланной невозмутимостью продолжал он, снова садясь на свое место и опорожняя огромный стакан крепкого вина.
— В таком случае, зачем же вы сделали мне такое предложение, если наперед знали, что я не соглашусь на него и оно нанесет мне только оскорбление?
— Я уже имел удовольствие сказать вам, сеньорита, что следую в этом отношении примеру виновника моих дней„ Но я никак не могу понять, что вы находите оскорбительного в предложении вам руки со стороны еще далеко не старого человека, у которого к тому же завтра будет многомиллионное состояние?
— Вы говорите об этом состоянии, точно оно было оставлено моим отцом вам, сеньор.
— Так почему же вы не воспользовались им раньше, сеньорита? Вы вот оскорбились моим честным предложением, а между тем все время сами оскорбляете меня, называя грабителем, разбойником и тому подобными «лестными» наименованиями, и я не должен обижаться. А кто сообщил вам о находке документов вашего покойного отца? Все я же! Всякий на моем месте преспокойно отправился бы в указанное в них место и завладел бы сокровищем. Каким образом вы могли бы узнать об этих документах и уличить «вора»? Ведь без меня вы не узнали бы и о смерти отца на этом острове… Вы отказываетесь разделить со мной богатство, о котором вам стало известно лишь благодаря мне, значит, я имею право оставить его себе целиком.
— И это, по-вашему, будет справедливо, сеньор? Неужели вы забыли, как мы с братом, получив документы покойного отца об оставленном им для нас сокровище (может быть, даже и не от вас, — это осталось невыясненным, насколько мне известно)» Погодите, не перебивайте меня… Итак, получив эти документы, мы прежде всего явились к вам с предложением уступить вам половину отцовского сокровища, если вы предоставите в наше распоряжение свой корабль и поможете нам разыскать это сокровище. Вы тогда не согласились на наше предложение, и мы обратились к дону Хосе Ульоа, который оказался более сговорчивым. А теперь вот вы…
— Ну, что вспоминать о прошлом, когда дело идет о настоящем и будущем, сеньорита! — прервал Рамирес. — Тогда я думал иначе, а теперь охотно соглашаюсь разделить с вами богатство и даже выдать известную часть вашему брату и капитану Ульоа, в возмещение убытков, которые он понес от гибели своего корабля, и даже старику боцману»
— Без всяких обязательств с моей стороны? — с живостью спросила обрадовавшаяся было девушка.
— Нет, с одним и непременным — выйти за меня.
— Но ведь я уже сказала вам, что не…
— Это ваше последнее слово, сеньорита?
— Последнее, сеньор!
— В таком случае я не буду больше стесняться и овладею вами силой! — вскричал авантюрист, вдруг срывая с себя маску напускной сдержанности.
С этими словами он вскочил с места и бросился к девушке. Но она отступила от него, выхватила из-за пояса нож и, приставив его к своей груди, крикнула:
— Еще один шаг, негодяй, — и ты получишь мой труп!
Лицо Рамиреса побледнело и исказилось судорогами. Сделав над собой огромное усилие, он молча направился к двери, но на пороге остановился и, обернувшись к девушке, проговорил угрожающим тоном:
— Хорошо, сеньорита… Мы с вами поговорим потом, а теперь я пойду потолковать с вашим братом и его друзьями.
С этими словами он бросился вон из хижины, с силой захлопнув за собой дверь. Девушка, оставшись одна, упала в изнеможении в кресло и разразилась долго сдерживаемыми слезами.
XVIII. Опустевшая ловушка
Около хижины Рамиреса ожидали двенадцать матросов, настоящих каторжников, судя по лицам, готовых по первому слову своего предводителя в огонь и в воду и на всякую мерзость — На приступ, волчата! — крикнул им Рамирес и, обернувшись к толпе дикарей, добавил: — И вы за мной! К матросам присоединилась сотня дикарей. Осмотрев свою «армию» и поставив несколько дикарей стеречь пленницу, за целость которой они должны были отвечать головами, Рамирес повел отряд к пещере на приступ. Авантюрист твердо решил во что бы то ни стало добиться успеха.
— Если будут оказывать сопротивление, тем хуже для них! — угрожающе бормотал он дорогой. — А придется ухлопать самого Ульоа и его старика боцмана — буду очень рад. Но молодого Бельграно необходимо захватить в плен. Давлением на него мне, быть может, удастся подчинить своей воле его упрямую сестрицу… Какими оскорблениями она осыпала меня — и воображает, что это пройдет ей даром!.. Ну нет! Рамирес никогда не оставляет ничего без оплаты! Недаром в его жилах течет кровь индейцев.
Перед главным входом в пещеру толпилось тоже не менее сотни дикарей. Тут же находились Нарго и Эмилио.
— Что, пленники еще там? — спросил Рамирес, подойдя к пещере.
— Они не могли никуда уйти, вождь: второй выход загорожен так же, как и этот, и около него тоже стоит стража, — ответил старый дикарь.
— Хорошо! Разберите поскорее это заграждение! — приказал Рамирес.
Пока матросы и дикари поспешно разрушали массивную баррикаду, авантюрист нетерпеливо расхаживал взад и вперед перед входом, бормоча проклятия и понукая работавших.
Через полчаса преграда была уничтожена, и открылось арковидное устье пещеры. Матросы, уверенные, что будут встречены со стороны осажденных огнем, приготовились и сами стрелять, а дикари боязливо разместились по сторонам от выхода. Но, к величайшему удивлению всех, ничего подобного не случилось, и ничто не указывало на присутствие живых людей в зиявшей перед ними пещере.
— Что бы это значило? — недоумевал Рамирес. — Уж не перемерли ли они там все? Гм!.. Это было бы очень странно: провианта у них вполне достаточно, и еще вчера вечером они все были целы… Эй, Эмилио!
— Что прикажете, капитан? — спросил поспешивший на этот зов юнга.
— Ты моложе и хитрее всех. Полезай-ка в эту яму и погляди, в чем дело…
— А если они встретят меня выстрелами и убьют, капитан? — повторил свою обычную песню трусливый негодяй.
— В случае такого несчастья я передам причитающуюся тебе часть золота твоим наследникам, — иронически проговорил Рамирес и грозно добавил: — Ну, живее! Ты знаешь, я не привык повторять своих приказаний!
Юнге очень хотелось бы послать вместо себя кого-нибудь другого, но боязнь гнева Рамиреса заставила его превозмочь страх, и он поспешно юркнул в пещеру, между тем как матросы по распоряжению капитана опустились перед входом на колени и направили ружья в пещеру, чтобы в случае надобности сделать залп.
Через несколько минут разведчик вернулся. Лицо его выражало полное изумление.
— В пещере нет ни одной живой души! — воскликнул он, разводя руками.
— Что ты мелешь?! — накинулся на него Рамирес. — Ты, должно быть, совсем и не был в ней, а спрятался за каким-нибудь ближайшим выступом, сберегая свою драгоценную жизнь? Смотри, негодный! Я тебя…
— Честное слово, я осмотрел всю пещеру. Кроме нескольких мертвых тел, в ней никого нет, — ответил убежденным тоном юнга. — Слышите, как пахнет от них?
Действительно, из пещеры неслось такое смрадное зловоние, что даже дикари отворачивали в сторону носы, а капитан и матросы только и спасались крепким табачным дымом.
— Не может этого быть! — кричал авантюрист, топая от ярости ногами. — Куда же могли деваться заключенные?.. Не превратились же они в мышей, чтобы проскользнуть в какую-нибудь щель?.. Во всяком случае, нужно узнать наверное… Полезай теперь туда ты, старик, огляди там все как следует! — приказал он Нарго. — Возьми с собой кого поумнее из своих дураков.
Старый дикарь выбрал десяток лучших воинов и поспешно направился с ними в пещеру. Вскоре и он возвратился с тем же сообщением, что в пещере, кроме нескольких зловонных трупов, действительно никого нет, и куда могли деваться пленники — для него решительно непонятно.
Разразившись потоком новых проклятий и пообещав перестрелять дикарей, стороживших пустую нору, а остальных — за компанию с ними, взбешенный Рамирес сам бросился в пещеру, обыскал там все уголки и также никого не нашел.
Задыхаясь от бушевавшего в нем бешенства, с налитыми кровью глазами, он набросился было на трясшегося с испугу, как в лихорадке, ни в чем не повинного Нарго, и хотел его первого уложить на месте. К счастью, матросам удалось немного успокоить своего капитана и уговорить разослать во все стороны разведчиков по горячим следам беглецов, а потом устроить на них облаву.
Рамирес принял этот совет и, несколько успокоенный, направился в «хижину совещаний», находившуюся близ его собственной, занятой пленницей. Он сделал знак Эмилио следовать за собой. Войдя в хижину, он сказал юнге:
— Вот что, дружок. Ты парень со смекалкой и в хитрости не уступишь самому черту — труслив вот только, ну, да это, пожалуй, можно назвать и осторожностью. В общем же, ты молодчина, и я никому так не доверяю, как тебе…
— Благодарю, капитан! — отозвался польщенный юнга. — Вы правильно изволили сказать, что я не так труслив, как осторожен, но для вас я готов на все. Что еще прикажете?
— Да вот, видишь, в чем дело… Но сперва скажи: как на тебя смотрит сеньорита Бельграно?
— Сначала она на меня косилась, а потом, когда я заговорил ей зубы, она снова стала было доверять мне и согласилась, по моему совету, отправиться сюда. Но вот теперь, когда она, благодаря этому совету, попала…
—А ты опять заговори ей зубы. Ты ведь мастер на это, и она снова поверит тебе. Я хочу, чтобы ты помог мне уломать ее сделаться моей женой.
— Стало быть, вам самим это не удалось? — неосторожно воскликнул юнга, и по его лицу пробежала злорадная усмешка.
— Не твое дело, щенок, задавать мне вопросы! — крикнул задетый за живое Рамирес, стукнув кулаком по столу.
— Это я-то щенок?! — вскипел вдруг юноша под влиянием выпитой им в изрядном количестве кане. — Напрасно вы так оскорбляете меня, капитан! Щенок не мог бы оказать вам столько важных услуг, сколько оказал я…
— А, ты вот как заговорил! — грозно начал было Рамирес, но тут же, пересилив себя, продолжал более спокойным и даже как бы заискивающим тоном: — Ну, ладно, не кипятись, я беру это обидное для тебя слово назад. Нам не к чему ссориться. Итак, слушай меня. Ты снова отправишься к сеньорите и скажешь ей, что ее брат и другие находятся у меня в плену…
— А если она теперь не станет меня слушать и прогонит?
— Ты постарайся, чтобы этого не случилось. Заговори ей опять зубы. Вообще, ты должен постараться, слышишь? Ну так вот, ты скажешь ей, что жизнь ее брата и прочих находится у меня в руках и что если она хочет, чтобы они остались в живых, то должна немедленно согласиться на мое предложение. Скажи, что я буду ожидать ее ответа до вечера, и если этот ответ будет неблагоприятный или она вовсе ничего не ответит, то ее брат и его товарищи будут отданы мной на съедение дикарям, а она сама все равно не уйдет от моих рук. Пожалуй, прибавь, что я сегодня же отправлюсь в поход и захвачу с собой ее. Я и так потерял много времени. Если бы не этот остолоп Нарго, вздумавший вернуть меня почти с полпути из-за того, что испугался пары выстрелов твоего бывшего капитана, то я теперь находился бы уже в Голубых горах и рылся бы в золоте, — предавался мечтаниям авантюрист, возбужденно шагая взад и вперед по хижине, точно зверь в клетке.
Юнга исподлобья следил за ним недобрым взглядом и со скрытой усмешкой.
— Я действительно сегодня же выступлю в поход, — продолжал Рамирес. — Догоню по дороге этих фокусников, удравших при помощи, должно быть, самого дьявола из ловушки, и навсегда избавлюсь от них. Тогда и строптивая девчонка поневоле сделается шелковой… Иди же, Эмилио, к сеньорите и передай ей все, что я приказываю… Удастся тебе убедить ее — озолочу тебя, а нет — бойся моего гнева! Понял?
— Все понял, капитан, — ответил с подчеркнутой преданностью юнга, едва сдерживая бушевавшую в нем теперь ненависть и злобу к этому ужасному человеку, которого он окончательно раскусил только за последние дни.
И он поспешно вышел из хижины, сжимая кулаки, злобно сверкая глазами и бормоча про себя:
— А, ты меня за все мои услуги щенком обозвал!.. Впрочем, я заслуживаю еще и не такого названия за свою измену капитану Ульоа, который всегда относился ко мне, как родной отец… да и добрую сеньориту подвел за ее доверие ко мне. Подлец я, а не щенок!.. Не соблазни меня этот дьявол проклятым золотом, я никогда бы и не подумал сделаться таким низким предателем. Еще обозвал меня щенком и каждый раз угрожает смертью!.. Ну, если нехорош я, то этот разбойник гораздо хуже меня. Но погоди, я тебе теперь так услужу, что не обрадуешься!.. Только бы мне вернуть опять доверие бедной сеньориты… Впрочем, она такая добрая, что, наверное, простит меня, если увидит мое искреннее раскаяние.
— Ты зачем опять явился ко мне? — спросила девушка, увидев юнгу, со скромным и смущенным видом остановившегося у порога. — Устроить какую-нибудь новую гадость? Боже мой, могла ли я подумать, чтобы молодой человек, еще юноша, был таким испорченным и бесчеловечным?
— Напротив, сеньорита, — смиренно отвечал юнга, низко склонившись перед девушкой, — я пришел испросить у вас прощения в невольном грехе против вас и предложить вам, в виде искупления за этот грех, свою жизнь, если она может послужить вам на пользу… Оправдываться не стану и не могу… Я сознаю, что продал было свою душу этому дьяволу в образе человека, Рамиресу. Но теперь я искренне раскаиваюсь.
— Так ты был заодно с этим негодяем?
— Увы, сеньорита, да, и сознаюсь в этом… Еще перед нашим отплытием из Чили он соблазнил меня проклятым золотом… Все, что вам и вашим спутникам пришлось перенести во время пути, главным образом, было делом моих рук… Только одна буря произошла не по моей вине, но и она помогла мне…