Они вместе дошли до толстого и действительно очень удобного ствола и сели рядышком. Охранники топтались метрах в десяти от них. Через несколько минут Валентина с удивлением обнаружила, что непринужденно болтает с незнакомцем, который назвался Славомиром Ильичом и рассказал, что он — ученый-химик, работает над революционной технологией в фармацевтике, вся экспериментальная часть уже сделана, осталось только выписать теорию, чем он сейчас и занимается. Его разработка уже заранее куплена крупным фармакологическим концерном. При этих словах Валентина вздрогнула: Елена ведь, кажется, говорила, что работает в фармакологическом концерне, во главе которого стоит как раз хозяин дома, где работает Нина Сергеевна. Как же его фамилия? Елена ведь называла ее, и Нина Сергеевна тоже говорила… А, вспомнила: Крамарев.
— Вы имеете в виду концерн Крамарева? — неуверенно спросила она.
— Именно, именно, — обрадованно закивал Славомир Ильич. — А вы что, знакомы с Максимом Витальевичем?
— Нет, но я снимаю комнату в доме у женщины, которая работает у Крамарева садовником, — объяснила Валентина.
— Так вы живете у нашей Нины Сергеевны! — Славомир Ильич почему-то еще больше обрадовался. — Получается, мы с вами заочно знакомы, Нина Сергеевна говорила, что у нее новая постоялица. Значит, вот вы какая!
Валентина смутилась, сама не зная почему.
— А вы живете у Крамарева?
— Временно. Максим Витальевич хочет, чтобы финальная часть работы, самая ответственная, проходила под его контролем и под усиленной охраной, дабы никто не смог украсть или перекупить новую технологию. Видите, каких мордоворотов ко мне приставили, — добавил он, понизив голос до заговорщического шепота. — Они ходят за мной по пятам, чтобы никто подозрительный не мог ко мне подойти с нескромным предложением и посулить за мою разработку еще больше денег. Если бы вы знали, Валечка, как мне скучно так жить! Конечно, я много работаю, но ведь и кроме работы должны быть какие-то радости, а мне во время прогулок даже поговорить не с кем. Хорошо, что я вас встретил. Вы ведь не москвичка, как я понял?
— Нет, я из…
Она хотела уже сказать, что приехала из Южноморска, но отчего-то вдруг застеснялась собственной провинциальности и соврала:
— …из Петербурга.
Попасться на лжи она в тот момент не боялась, в Питере она бывала много раз и город знала хорошо.
— В отпуске? В командировке?
Валентина собралась было рассказать свою историю, но прикусила язык. Зачем этому красивому ученому ее горестная история? Он занимается научной работой и в перерывах ходит гулять, так пусть видит в ней, в Валентине Евтеевой, родственную душу.
— В творческом отпуске, хотя это можно считать и творческой командировкой, — ответила она с улыбкой. — Заканчиваю писать кандидатскую, уехала от всех подальше, чтобы в тишине и покое закончить работу. Думаю, вы меня понимаете.
— О да, — рассмеялся Славомир Ильич. — Я вас понимаю, как никто другой. И каких наук вы планируете стать кандидатом? Искусствоведение? Филология? Или что-нибудь в этом роде?
— Технические науки. Физика низких температур. Холодильные установки и все такое.
— Солидно, — покачал головой Славомир Ильич. — Значит, будем мы с вами трудиться в поте лица, а в перерывах вместе коротать время на прогулках, договорились?
Он так и сказал: мы с вами. Мы с вами будем трудиться. Мы с вами будем коротать время на прогулках. У Валентины даже дыхание перехватило от нахлынувшего восторга: неужели этот красавец ученый обратил на нее внимание и заинтересовался ею не только как красивой особью женского пола, но и как собеседником, как личностью? И снова она не думала о том, что попадет в неловкую ситуацию: кандидатская диссертация давно была успешно защищена, и все тонкости прохождения работы соискателя были Валентине превосходно известны. Все-таки она правильно сделала, что солгала и не стала рассказывать Славомиру Ильичу свою истинную историю.
Они сидели и болтали, но Валентина все время была настороже, чтобы ненароком не обмолвиться о том, что она решила скрыть. И от этой напряженности и настороженности мысли ее, как назло, все время сворачивали на то дело, ради которого она приехала сюда. Она машинально поддерживала разговор, а сама вспоминала ту сотрудницу, которую Стасов отрядил заниматься ее делом, Анастасию Павловну Каменскую, которая сперва Валентине страшно не понравилась. И вопросы, которые она задавала, ей тоже не понравились, особенно про брата Евгения, размер наследства и папиных друзей. И сухость Каменской, ее деловитость и неулыбчивость тоже не понравились Валентине. То ли дело руководитель агентства Владислав Николаевич! Вежливый, обходительный, и улыбался так открыто. И вообще, разве детективом может быть женщина, да еще такая старая? Детектив — это мужчина от тридцати до сорока, плечистый, накачанный, с хорошей реакцией и с морем обаяния, иначе как же он сможет втираться в доверие и добывать нужные сведения?
Из агентства в тот день Валентина вернулась разочарованная и расстроенная и вечером поделилась своими сомнениями с Ниной Сергеевной, подробно описала встречу с Каменской и пожаловалась на Стасова, который сначала кивал и обещал, что все будет в лучшем виде, а потом поручил Валентинин заказ какой-то грубой старухе.
— Так уж и старухе? — усомнилась Нина Сергеевна. — Сколько ей лет?
— Ну, она прилично старше меня, лет, наверное, сорок восемь, а может, и все пятьдесят.
— Это она сама тебе сказала?
После нескольких первых дней знакомства Валентина сама попросила, чтобы Нина Сергеевна обращалась к ней на «ты».
— Конечно, нет. Но я же вижу, какие у нее морщины вокруг глаз. И седины полголовы. Стрижка у нее хорошая, а волосы покрасить, чтобы убрать седину, она не додумалась. Она натуральная блондинка, платиновая, так что седина практически не видна, но я-то заметила.
— Седина, Валечка, — это не показатель, многие женщины начинают седеть еще до тридцати.
— Хорошо, а морщины? Это объективно.
— Ну ладно, пусть даже ей пятьдесят. Хотя я что-то сомневаюсь…
— Да какие же могут быть сомнения! — возмутилась Валентина. — Эта Каменская сама сказала, что двадцать семь лет проработала в органах, из них двадцать пять — в уголовном розыске. Не может же ей при таком стаже быть сорок лет, правда? Нет, меньше пятидесяти никак не получается.
— Ишь ты! Целых двадцать пять лет в уголовном розыске? Это тебе, Валечка, не кот начхал. Это знаешь какой опыт? Ты еще скажи спасибо своему Стасову, что он тебе такого сотрудника выделил, а не пацана какого-нибудь только-только с институтской скамьи, который и преступника-то живого в глаза не видал. Нет, ты не права, деточка, Стасов сделал правильный выбор. И вообще, с каких это пор пятидесятилетние женщины стали считаться старухами? Тут ты дважды не права, даже трижды. Пятьдесят лет — это отличный возраст. Сил еще много, опыта уже много. Если кто и разберется с твоим делом, то только такая, как эта Каменская. Ты говоришь, у нее стрижка хорошая?
— Очень.
— Тем более. Это значит, что она следит за собой.
— И что?
— А то, — с улыбкой пояснила Нина Сергеевна, — что у нее не пропал интерес к жизни и много энергии, чтобы по этой жизни двигаться. Ах, деточка, какая ты все-таки еще молоденькая! Ты небось думаешь, что все самое главное в твоей жизни уже позади, потому что тебе тридцать пять, а я тебе скажу, что ты еще дитя несмышленое. Вот запомни: когда тебе тридцать пять, то все самое главное еще впереди, причем далеко впереди. Вот после пятидесяти как раз все только и начнется. Чем еще тебя не устроила Каменская, кроме того, что она, как ты считаешь, старая? Строгая? Сухая? Улыбается мало?
— Она относится к моему делу предвзято, — обиженно проговорила Валентина. — Она вообще не собирается искать случайного преступника, она считает, что папу убить мог кто-то из его близких вплоть до моего брата или папиных друзей. Вы представляете? Если она будет искать в этом направлении, то вообще никогда преступника не найдет, я только зря деньги потрачу.
Нина Сергеевна вздохнула, достала чашку с орхидеями, насыпала в нее растворимого кофе и налила кипятку.
— Нина Сергеевна! — воскликнула Валентина. — Вам же нельзя! Вы же только утром…
— Введешь ты меня в грех, Валечка, своими рассуждениями. Тебя послушать — так не только кофе, водку впору пить. Придется нарушить.
Она сделала большой глоток и зажмурилась от наслаждения.
— Ох, до чего ж я кофе люблю! Целыми днями пила бы.
— Что ж вы растворимый-то пьете? Если уж так любите, так варите настоящий, из зерен, — сказала Валентина, которая мучилась над этим вопросом с самого первого дня, но как-то стеснялась его озвучить.
— Что ты, деточка! — рассмеялась Нина Сергеевна. — Настоящий намного вкуснее. Если я буду его варить, то вообще остановиться не смогу, так и буду пить по десять чашек в день. А с растворимым мне все-таки удается удержаться на двух. Так вернемся к твоей Каменской. Почему тебе не нравится, что она спрашивала о брате и друзьях твоего отца?
— Потому что я их знаю, они не могли… Они все честные и порядочные люди. А она…
— А она их не знает, — подхватила Нина Сергеевна. — Она их в глаза не видела. И вполне естественно, что она включила их в круг подозреваемых.
— Но я ведь сказала ей, что они хорошие, порядочные! Почему она мне не поверила?
— А почему она должна тебе верить? — невозмутимо отозвалась Нина Сергеевна. — Кто ты такая для нее, чтобы она верила каждому твоему слову?
— Я — заказчик, — заявила Валентина, не очень, правда, уверенно.
Логика Нины Сергеевны вдруг стала ей понятна, и Валентине сделалось неловко. Какая же она дура! А Нина Сергеевна права. И Каменская, выходит, тоже права.
— Ты — никто. Ты пришла с улицы, она тебя видит впервые в жизни. Почему она должна полагаться на твое знание людей? У тебя что, диплом профессионального человековеда? Ты гениально разбираешься в людях и видишь их насквозь? Думаю, нет. И даже если бы это было так, Каменская этого знать не может. Пойми, Валечка, она не предвзята, она просто очень профессиональна и объективна, она не идет на поводу ни у кого, она не увлекается ни одной из версий, пока у нее нет достаточно информации. Она очень независима и самостоятельна, и эту особенность ее мышления ты должна была бы оценить. А ты не оценила.
Одним словом, Нине Сергеевне удалось прочистить Валентине мозги и поставить их на место, и уже через час Валентина Евтеева изменила мнение о Каменской. Теперь Анастасия Павловна нравилась ей своей основательностью, серьезностью и вдумчивостью, и Валентина вполне искренне считала, что ее дело в надежных руках. Ей даже стало немного совестно за то, что она поначалу отнеслась к Каменской так негативно, и уж совсем стыдно Валентине было за то, что она при Нине Сергеевне назвала пятидесятилетнюю женщину старухой. Самой-то Нине Сергеевне еще больше…
На все эти воспоминания она и отвлекалась, болтая с новым знакомым и обсуждая эклектичность застройки коттеджного поселка, в котором он жил. Разговор шел об архитектуре, и Валентина, в этой материи почти совсем не разбиравшаяся, в основном молчала, поражаясь тому, как много знает Славомир Ильич и как тонко чувствует. Время пролетело незаметно, и Славомир Ильич засобирался домой.
— Работа стоит, — с ласковой улыбкой глядя на Валентину, пояснил он. — Надо возвращаться. Надеюсь, мы с вами еще встретимся.
— И я тоже надеюсь, — искренне ответила Валентина.
Они не условились ни о месте, ни о времени следующей встречи, но Валентине это показалось совершенно естественным: ученый, человек занятой, творческий, он никогда не знает, как сложится работа и когда у него будет время и настроение сделать перерыв. Все равно они обязательно встретятся, ведь разминуться им негде, да и место с поваленным стволом она теперь знает. Нет, какая же она все-таки дура, считая Каменскую старухой! Ведь Славомир Ильич примерно такого же возраста, а разве повернется у нее язык назвать его стариком? Красивый, обаятельный, живой — да он многим молодым фору даст. Он ей очень понравился…
Вечером того же дня, встретив вернувшуюся с работы Нину Сергеевну, Валентина вдруг похолодела: Славомир сказал, что знает о новой жиличке садовницы, значит, Нина Сергеевна о ней рассказывала. Что она рассказала? Неужели правду? И как тогда будет выглядеть ложь Валентины о том, что она приехала из Санкт-Петербурга и дописывает диссертацию? Ой, как нехорошо вышло!
— Нина Сергеевна, — робко начала Валентина, едва дождавшись, пока ее хозяйка закончит ужинать, — вы в доме Крамарева про меня что-нибудь рассказывали?
Нина с удивлением вскинула на нее глаза и снова вернулась к мытью посуды.
— Только то, что ты живешь у меня. А в чем дело?
— Я имею в виду: вы говорили, откуда и зачем я приехала?
— Разумеется, нет. Это никому не интересно. Зачем грузить людей сведениями, которые им не нужны? Я не пойму, почему ты спрашиваешь.
Пришлось рассказать о знакомстве со Славомиром Ильичом и о своей спонтанной лжи. Нина Сергеевна закончила мыть посуду и сделала Валентине знак пройти вместе с ней на террасу. Они уселись в стоящие рядом кресла-качалки.
— Я не поклонница вранья, но должна признать, что ты поступила почти правильно. Насчет Питера ты зря сказала, в том, что ты приехала из Южноморска, нет ничего зазорного, а попасться можешь очень легко. Но теперь уж ничего не поделаешь, слово вылетело. А что касается причин твоего пребывания здесь, то ты инстинктивно сделала так, как лучше. В Москве, деточка, не любят людей с горестными проблемами. Когда у человека горе, никогда не знаешь, как с ним разговаривать, то ли расспрашивать о подробностях, то ли сочувствовать и утешать, то ли, наоборот, говорить на отвлеченные темы. И потом, когда у человека горе, полагается предложить помощь, а помогать в столице не любят, каждый сам барахтается и выбирается как может. Всегда лучше делать вид, что ты благополучна и успешна, и люди к тебе потянутся. Но вообще-то ты отчаянная, — добавила Нина Сергеевна с улыбкой. — И как ты не боишься запутаться в своей лжи?
— Насчет диссертации я не запутаюсь, я же ее и писала, и защищала, даже до старшего научного сотрудника доросла. А что касается Питера, то я там часто бывала, иногда подолгу, я город хорошо знаю.
— Все равно это опасно. Смотри, ты — физик, он — химик, отрасли родственные, он может много кого знать в питерских научных кругах, спросит — а тебе и ответить нечего.
— Ничего, как-нибудь… Вообще-то он про свою работу не говорит совсем, мы с ним больше об архитектуре разговаривали.
— Это понятно, — кивнула Нина Сергеевна, — у Славомира Ильича работа секретная, он даже живет не в доме с хозяевами, а отдельно, в домике для гостей, чтобы никто не мешал ему работать. И посторонних к нему не допускают. Приезжают иногда люди, Максим Витальевич ведет их прямо к Славомиру Ильичу, и в этих случаях даже горничной не доверяют подавать им чай и закуски. Катя сама приносит.
— Катя? Это кто? — спросила Валентина с интересом.
— Жена Максима Витальевича.
— А почему так? Почему горничной нельзя подавать? — не понимала Валентина.
— Потому что, деточка, горничные и прочая домашняя обслуга имеют обыкновение быть страшно любопытными. Стоят под дверью и подслушивают, глазами так и шныряют, ищут, где бы чего подсмотреть.
Это для Валентины было новостью. Неужели весь домашний персонал поголовно такой? У себя в Южноморске она сталкивалась иногда с семьями, у которых были домработницы, повара и горничные, даже у брата Евгения была помощница по хозяйству, но она никогда не слышала ни от кого жалоб на излишнее любопытство тех, кто работает в доме.
— Да нет, конечно, — рассмеялась Нина Сергеевна, — они не все такие, но всегда надо иметь в виду, что это может быть. И когда речь идет о промышленных секретах, то лучше перестраховаться. Ты даже не представляешь, какие финансовые потери может понести Максим Витальевич, если разработку уведут прямо из-под носа. А что, Славомир тебе понравился?
— Очень, — призналась Валентина. — Я таких красивых мужчин никогда в жизни не встречала, даже не думала, что такие бывают. И он очень обаятельный, ироничный такой, у него хорошее чувство юмора.
— Да, Славомир Ильич женщинам нравится, — усмехнулась Нина Сергеевна. — Между прочим, у него не то роман, не то флирт с нашей Олей, учительницей дочки Крамарева.
— Учительницей? И чему она учит?
— Преподает арабский язык.
Валентина вмиг погрустнела. Да, с учительницей арабского языка ей не тягаться. Кто она такая? Всего лишь старший научный сотрудник, кандидат технических наук, а для ее нового знакомого — так и не кандидат вовсе, а пока еще только соискатель ученой степени. Он сам технарь, доктор наук, и для него Валентина не представляет никакого интереса. То ли дело арабский язык! Эта Ольга, наверное, много знает, много ездила по миру, много видела, конечно, Славомиру с ней куда интереснее, чем с такой обыкновенной Валентиной.
И почему у нее так нелепо складывается личная жизнь? Наверное, мама была права, она, Валентина, ничего интересного собой не представляет, нет в ней той изюминки, которая привлекала бы умных красивых мужчин. Ее первая большая любовь — юноша из другой школы, с которым она познакомилась на одной из олимпиад, талантливый физик, который после окончания школы поехал поступать в Краснодар, в Кубанский государственный технологический университет. Валя отправилась следом за ним получать специальность «Холодильная, криогенная техника и кондиционирование», хотя никакого предпочтения в плане выбора профессии у нее тогда не было, просто она была влюблена сильно и глубоко и хотела быть рядом с объектом своей любви, видеть его каждый день, разговаривать с ним. Дышать с ним одним воздухом. Вступительные экзамены Валя сдала успешно, поскольку была способной девочкой, и даже учебу одолела, так как была усидчивой. Роман закончился, когда она была на третьем курсе: ее возлюбленный женился, а Валю бросил, но она дотянула учебу до конца, потому что не привыкла бросать дело на полпути. Да и втянулась как-то — физика низких температур стала ей неожиданно интересной.