Но теперь его стало слишком много. Еще не покинул свой клан и не стал на рыцарскую стезю благородный Галаад. Могущественный Артур — почти ребенок, и пройдет не один год, прежде чем он, увенчанный короной Камелота, призовет к своему трону лучших рыцарей Староземья и усадит их вокруг легендарного Круглого стола. А мудрый Мерлин… Тот, кто был обманут однажды, не обманется ли и во второй раз? Кальдориан не единственный злодей, мечтающий о власти. Есть и хитрее, и сильнее…
Так как же поступить? Лишь год отпущен Странникам на путешествие в прошлое. Не вернутся в срок — возврата не будет вовсе. На долгие века сомкнётся грань времен. Что выбрать, какой путь? Передать священную чашу Мерлину и уйти, уповая на милость богов? Отречься от собственной жизни, оставшись в прошлом в роли хранителей, беречь Грааль вплоть до заветных дней? Или…
Вот это «или» и не давало покоя магу Лапидариусу. Маленьким угольком тлело в его душе, то приятно согревало, то больно жгло…
Дождь лил и лил, смывая последние воспоминания о лете. Чем дальше к западу, тем холоднее и неуютнее становилось. Жизнь замирала. Птицы улетали, звери прятались в норы и берлоги, лесные народы готовились к зиме. Даже ольдонские разбойники присмирели в своих логовах — так ни разу и не напали. Но легче от этого не было. Все чаще плакала Ильза от боли в сбитых ногах, от бесприютности и тоски, и ей тихо подвывал Эдуард — по старой привычке, оставшейся с тех пор, когда он еще был нежным отроком. Орвуд кряхтел, будто настоящий старец, и жаловался на возраст. Рагнара по вечерам одолевали навязчивые воспоминания о пирах, что закатывал его папаша в родном Оттоне, — сколько было выпито, сколько съедено. Амазонка Эфиселия уже не мчалась впереди всех, а, наоборот, отставала, плелась позади шагов на двадцать.
Но Аолена тревожило другое. Профессиональным взглядом целителя он отмечал то, на что не обращали внимания другие. Видел, как Энка уныло ковыряет ложкой почти нетронутую пищу, спорит и бранится все реже, молчит все дольше. Подмечал, как потускнело оружие Меридит — она больше не точила его на привалах, а сидела закрыв глаза и уткнувшись лбом в колени. От его глаз не укрылось и то, как мучительно просыпается по утрам Хельги, все чаще вспоминая, что, мол, спригганы есть существа ночные… Эти наблюдения пугали эльфа.
За долгие месяцы совместных походов все привыкли к тому, что самая тяжелая ноша, самая трудная работа, самая опасная задача выпадает на долю троих наемников. В их физическом превосходстве никто не сомневался, с самого начала это воспринималось как должное, как нечто само собой разумеющееся. Они не устают, не болеют, не унывают, а если и жалуются на что-то, то вроде бы не всерьез, а так — для красного словца. Наемники всегда знают, что делать и как облегчить жизнь другим. Мысль о том, что будет, если вдруг не выдержат они, до сих пор никому не приходила в голову. Аолену вдруг пришла…
И дело было даже не в трудностях пути, не в усталости, накопившейся еще с прошлого похода. Чужое время, будто упырь, незаметно, понемножку тянуло силы из незваных пришельцев — это Аолен знал по себе. Каждый шаг давался ему все труднее.
— Как только встретится подходящее жилье, устроим большой отдых, — объявил он. — Будем спать целые сутки.
— Ну вот еще! — привычно заспорила сильфида. — Время зря терять!
— Дождемся, что кто-нибудь из нас свалится и придется его тащить. Ты этого хочешь? — осадил эльф сердито.
Сильфида с беспокойством оглядела спутников, будто примеряясь, кто из них весит полегче. Тащить кого бы то ни было ей явно не улыбалось.
— Ну хорошо. Отдых так отдых.
«Подходящее жилье» нашлось дня через три. Это была пустующая хижина угольщиков. Она стояла на поляне, недалеко от опушки (путники давно уже сошли с дороги, превратившейся в обиталище болотников, и двигались на запад краем леса). Строение им понравилось — низенькое, полутемное, зато с печкой и надежной, непротекающей крышей. Тут даже боггарт водился, будто в настоящем доме, — сильфида заметила маленькие светящиеся глазки в темном углу.
Вместо запланированных суток они проспали почти вдвое дольше.
Проснувшись утром, Аолен даже испугался, такими бледными и безжизненными были лица его спутников в тусклом свете маленького слюдяного окошка. Они казались скорее мертвыми, чем спящими. «Вот откуда пошло выражение: спать как убитый», — подумал эльф.
Ближе к вечеру зашевелился Хельги. Сел, сонно моргая, стал натягивать куртку, зачем-то потянулся за секирой Орвуда.
— Ты куда? — спросил Аолен строго.
— Дров нарубить, — откликнулся тот. — Замерзнем ночью.
— Лежи, — велел эльф. — Рагнар нарубит.
— Почему именно Рагнар, а не я?
Что было ему ответить? Что у Рагнара нет темных кругов вокруг глаз, и лицо не серого, а нормального цвета, и губы не кажутся двумя белыми полосками? Что на Рагнаре еще пахать можно, а на Хельги уже нельзя?
— Его очередь, — буркнул Аолен.
Аргумент был принят.
— Разве? Ну тогда ладно. — Демон плюхнулся лицом в хворост, служивший постелью, и замер.
Но среди ночи сон у Хельги пропал окончательно — он наконец выспался. До рассвета оставалось несколько часов, друзья еще спали.
Со скуки подменный сын ярла принялся выманивать боггарта из темного угла. Тот долго не поддавался, но все-таки не устоял, прельстившись куском дорожной лепешки с медом. Вылез — маленький, косматый, — степенно съел угощение, а потом неожиданно, без всякого предисловия, сообщил хриплым, скрипучим голоском:
— Так это… баба ваша по зиме тройню принесет! — и исчез.
— Ой, мамочки мои! — прошептал Хельги испуганно. Он не знал, была ли это просто констатация свершившегося факта, или сам боггарт, в награду за угощение, решил облагодетельствовать гостей таким завидным приплодом? Известно, что милостивые к хозяевам синантропные существа умеют магическим образом способствовать плодовитости домашней скотины. Может, не только скотины?
Так или иначе, Хельги решил помалкивать о случившемся при амазонке. Он подозревал, что с учетом жизненных обстоятельств будущая многодетная мать вряд ли скажет ему спасибо за радостное известие. Но друзьям, отдохнувшим и повеселевшим, при первой же возможности рассказал все как было.
— Целую тройню! Ой, как здорово! — обрадовалась Ильза.
— Кошмар! Что мы станем делать с троими младенцами! — ужаснулся Орвуд. — Столько ртов и не прокормишь!
— Не наши проблемы, — решила Меридит. — Кто родит, тот пусть и думает.
— А если я виноват? — спросил Хельги встревоженно.
— Да наплевать! — поддержала позицию подруги сильфида. — Если собираешься вершить подвиги, детей не надо приживать вовсе — ни троих, ни одного… — Тут Рагнар покачал головой, неприятно пораженный тем, какими черствыми и бездушными бывают иногда женщины. А Энка не унималась: — А все-таки до визгу интересно, кто будет счастливым отцом?
Аолен горько вздохнул. Скорее всего, думал он, отца у малюток не будет вовсе. Им наверняка должен был стать один из тех Избранников, что погибли от рук Диких Охотников. Это были красивые, статные, мужественные существа. Неудивительно, что чувства могли заставить юную деву поступиться благоразумием.
С этого дня сильфида стала пристальнее наблюдать за Эфиселией и постепенно пришла к неутешительному выводу: похоже, амазонка была единственной, кто даже не догадывался об ожидаемом прибавлении семейства. Энка видела, как та, уединившись, с удивлением отмечала изменения, приключившиеся с собственной фигурой. Она искренне недоумевала, почему, в то время как другие все туже затягивают пояса, ей приходится едва ли не каждую неделю проделывать новые дырки в обратном направлении и ослаблять ремешки.
И тогда она приняла решение, вполне естественное для женщины, но совершенно неверное в ее положении, — перестала есть.
— Ну я не знаю, что делать! — переживала Ильза. — Эта дура совершенно не жрет! Она задумала уморить младенцев во чреве!
— Худеет она! — хихикнула сильфида.
— Зачем?! — удивилась Меридит. — Ей это вредно.
— Не понимает, отчего раздалась в талии, вот и решила заняться своей красотой.
— Что?! — вытаращила глаза Ильза. — Она не знает?!!
Сильфида утвердительно кивнула.
— Как такое может быть? — не верила девушка. — Чтобы в ее возрасте — и не догадаться? У нас в Лотте воспитание строгое, и то я с детства знала, отчего у женщин бывает живот. Да и другие признаки есть… — Она смутилась и умолкла.
— А у нас в Сильфхейме, — спокойно возразила Энка, — деве сообщают о тайнах деторождения в день ее тридцатилетия. До этого о таких вещах не положено даже думать.
Ильза удивилась еще больше:
— Отчего так поздно? У нас в этом возрасте некоторые по десять детей имеют.
— Представления о возрасте у сильфов и людей различаются из-за разницы в продолжительности жизни, — пояснил Хельги.
Ильза удивилась еще больше:
— Отчего так поздно? У нас в этом возрасте некоторые по десять детей имеют.
— Представления о возрасте у сильфов и людей различаются из-за разницы в продолжительности жизни, — пояснил Хельги.
— А тебе вообще незачем встревать в дамские разговоры, — огрызнулась сильфида. — Вы с боггартом свое дело сделали, теперь помалкивай! — Она для себя решила в его вине не сомневаться, так ей казалось интереснее.
Хельги сконфуженно умолк, вместо него заговорил Орвуд:
— Надо ее вразумить, пока сама себе не навредила. — Он терпеть не мог амазонку, но считал себя существом благоразумным и любил призывать к благоразумию других.
— Пожалуйста! — сделала широкий жест сильфида. — Все в твоих руках!
Орвуд воззрился на девицу, будто впервые увидел, спросил едва ли не с ужасом:
— То есть ты хочешь, чтобы это сделал я?!
— Это не я хочу, это ты хочешь. Лично мне безразлично, знает она или нет.
— Но я не могу говорить с посторонней дамой о подобных вещах! Мне неловко!
— Пусть Аолен скажет! — предложил Эдуард. — Он какой-никакой, а все-таки лекарь. Ему не стыдно.
— Стыдно! Я плохой лекарь! — поспешил возразить эльф. Лицо его в самом деле смущенно порозовело. — И вообще, с ней должны поговорить женщины.
Меридит с Ильзой переглянулись и сделали вид, будто сказанное к ним совершенно не относится.
Рагнар и вовсе отстал, от греха подальше. Он вообще был очень подавлен и молчалив последние дни. С тем, что у дамы сердца ожидается наследник, рыцарь успел свыкнуться. «Усыновлю», — решил он и даже сочинил трогательную речь для своих родителей, объясняющую, что толкнуло его на этот шаг, не слишком благоразумный с государственной точки зрения. Но трое чужих детей — это слишком даже для благородного рыцаря…
— Давайте я скажу, — смело вызвался Хельги. Он не понимал, почему все смущаются и отворачиваются, когда речь заходит о продолжении рода. Нормальный физиологический процесс, не менее распространенный, чем, к примеру, питание. Обычное дело!
Меридит взглянула на брата по оружию с недоверием:
— Это деликатный вопрос. Ты уверен, что справишься?
— Конечно! — заверил он. — Я вежливый… Про боггарта я промолчу, а остальное — пожалуйста.
— Ладно. Вечером скажешь. Только потактичнее. Все-таки дама в положении.
Вечер наступил. Самоуверенность Хельги к этому времени как-то поиссякла. Поэтому он решил начать издалека.
За ужином подсел поближе к амазонке, заговорил нарочито беззаботно, вроде бы о пустяках:
— Давно хотел тебя спросить, вот вы, амазонки, проклятый народ или нет?
— Разумеется, нет! — резко и презрительно ответила та.
Хельги отважно продолжал:
— И младенцев своих вы обычно сами выращиваете? Подменивать не приходится?
Эфиселия молча отвернулась, всем своим видом выражая, что разговор ей неприятен и поддерживать его она не намерена. Но и собеседник не собирался отступать.
— Я это к чему спрашиваю… Если бы вы подменивали младенцев, то тебе стоило бы подумать об этом уже сейчас, пока они еще не родились. Потому что зимой с обменом всегда сложно, не сразу найдешь подходящий вариант. Если ты родишь, к примеру, в январе…
Договорить он не успел. Эфиселия круто развернулась и не по-женски тяжелой рукой, привыкшей к рукояти меча и веслу триеры, отвесила демону такую пощечину, что тот завалился на спину и замер, прижав ладонь к лицу.
Ильза взвизгнула, будто кошка, у которой обидели котенка, и ринулась на амазонку с кулаками. Спасибо, Рагнар в последнюю секунду успел перехватить.
— Совсем ненормальная?! — рассердилась Меридит. — А если я тебя так двину? Хельги, солнышко мое, тебе очень больно? Дай я посмотрю.
Амазонка никого не слушала. Лицо ее пошло некрасивыми пятнами, глаза полыхали праведным гневом. Спутники однажды видели ее в похожем состоянии — летом, на угнанном драккаре. Но там хоть повод был…
— Негодяй! Да как ты посмел! Я не обязана терпеть грязные инсинуации от…
— Скажите пожалуйста, «синуации»! — возмущенно завопила Ильза, беспомощно дергаясь в мощных объятиях Рагнара, который все еще не отпускал ее, из страха за жизнь дамы сердца. — Любому окрестному боггарту и то известно, что у нее зимой тройня будет! Сама уже в собственных штанах не помещается, а все невинную деву изображает!
— Что ты сказала?! — начала амазонка яростно, но вдруг умолкла на полуслове. Охнула, ахнула, всхлипнула и умчалась куда-то в сторону.
То, что давно знали остальные, наконец перестало быть тайной и для нее самой.
Нравы амазонок, хоть и строгие, все же не были столь гипертрофированно целомудренными, как у сильфов. Каковыми могут быть последствия любовных утех, Эфиселия знала прекрасно. Но о том, что подобное может приключиться с ней теперь, когда она самой Судьбой призвана для героических свершений, несчастная даже подумать не могла. Разум долго сопротивлялся, не желая замечать и признавать очевидное. Но теперь глаза ее раскрылись.
Чего нельзя было сказать о глазах Хельги.
— Вы только посмотрите, что эта зараза с ним сделала! — Меридит развернула брата по оружию лицом к народу.
Вид у него был плачевным. Правая щека покраснела, распухла, глаз заплыл и слезился.
— Щит надо приложить, — деловито посоветовала Энка. — Он холодный.
— Не надо, — вмешался Аолен. — Сейчас я все исправлю…
— Плачет, наверное, — переживал Рагнар, поглядывая в ту сторону, куда убежала амазонка. — Переживает. Может, мне к ней сходить?
— Сиди! — велела сильфида. — Есть вещи, которые дама должна осмыслить в одиночестве.
А Ильза никак не могла успокоиться:
— Свинья она, а не дама! Ты, Рагнар, зря ее полюбил!..
Напрасно Рагнар рассчитывал, что нрав пережившей потрясение амазонки смягчится и тогда к ней можно будет подступиться без риска для жизни и здоровья. Эфиселия вернулась с гордо поднятой головой и непроницаемым выражением лица. Если она и плакала в кустах, то слезы успели высохнуть бесследно. Спутников она игнорировала по-прежнему. Но выводы для себя сделала — набросилась на еду с таким аппетитом, будто желала непременно наверстать упущенное. Орвуд был очень недоволен: «Знать бы, что так выйдет, пусть бы лучше оставалась в неведении». Аолен и Рагнар его стыдили, но гном все равно ворчал — скорее из любви к искусству, чем из скупости. Тем более что недостатка в провизии пока не было. Минувшее лето выдалось урожайным (особенно в тех краях, по которым прошли Странники), и жители придорожных деревень охотно продавали путникам хлебные лепешки, овощи и солонину. А заодно снабжали сведениями о перемещении «благодетелей»: те неуклонно следовали на запад, к Океану. Дорогой по-прежнему творили добро, но в масштабах скромных и безопасных, не имевших роковых последствий.
— Что-то застопорилось у нас с подвигами, — начала нервничать Энка. — Безобразие!
— Всему свое время, — принялся увещевать ее Аолен, но его невинное замечание почему-то разозлило непредсказуемую девицу.
— «Свое время», «свое время»! Все бы тебе о времени рассуждать! А мне уже скучно!
Наверное, сами Силы Судьбы услышали гневные слова сильфиды и решили развлечь ее на манер ответственного работодателя, заботящегося о благополучии подчиненных.
Буквально несколько минут спустя путники услышали отчаянный визг спереди. Звук стремительно приближался, нарастал. Скоро к нему прибавился еще один, низкий, рыкающий, чрезвычайно неприятного тембра. Потом раздался топот. Наконец обнаружился и сам источник шума: прямо на них, не разбирая дороги, с воплями «Спасите, помогите!» несся кто-то маленький и невзрачный. За ним с грозным ревом гналось существо до того странное и жуткое, что Ильза тоже завизжала и поспешила спрятаться за спину Хельги.
Это был зверь — а может, и не зверь. Во всяком случае, голова у него была почти человеческая (если не считать рогов), только раза в три крупнее. Лицом существо напоминало уродливого, бородатого и зубастого старика. На этом сходство с человеком заканчивалось. Тело у него было как у хищника семейства кошачьих, шею покрывала гнедая лошадиная грива, а длинный членистый хвост заканчивался грозным жалом. Имелись у чудовища и крылья, правда куцые, будто обрубки, к полету явно не приспособленные. Рудиментарные — назвал их Хельги позднее, когда они все вместе дружно вспоминали, как именно выглядела жуткая тварь. А в тот момент им было не до осознанных наблюдений за объектом. Он, объект этот, атаковал. Увидел новую добычу, позабыл прежнюю — и с рыком бросился…
— О-го-го! Спасайся кто может! — радостно завопила сильфида, размахивая мечом во все стороны.
Орвуд замешкался, и она чуть не снесла ему голову.
— От кого, собственно, спасаться? От животного или от тебя? — сердито осведомился гном.