Он решил честно, старательно работать и скорее заслужить прощение Родины. После постройки дороги его направили в Магаданскую область, где он стал автослесарем в гараже, а потом был послан работать на шахты. Всюду в его личном деле отмечались поощрения, и никогда туда не было записано ни одного взыскания. Так он отбыл шесть лет своего срока. [1]
Я начал с того, что написал старшине Игнатюку в Брест и Валентине Сачковской в Пинск. Я просил их обоих письменно изложить все то, что они мне когда-то рассказывали о героических поступках Пети Клыпы во время боев в Брестской крепости, а потом заверить свои подписи печатью и прислать эти свидетельства мне. Сам же я написал подробное заявление на имя Председателя Президиума Верховного Совета Союза ССР Ворошилова. Приложив к своему заявлению свидетельства Игнатюка и Сачковской, я отправил все эти документы в Президиум Верховного Совета СССР.
Там, в Президиуме, внимательно, на протяжении нескольких месяцев занимались этим делом. Были проверены все обстоятельства, запрошены характеристики на Петра Клыпу с места его прежней работы и из заключения. Все эти характеристики оказались самыми лучшими. А существо дела было таким, что давало полную возможность ставить вопрос о помиловании.
Короче говоря, в начале января 1956 года я получил от Пети Клыпы письмо, которое было датировано кануном новогоднего дня – 31 декабря 1955 года.
«Здравствуйте, Сергей Сергеевич! – писал мне Петя Клыпа. – Я Вам не могу описать своей радости! Такое счастье бывает только один раз в жизни! 26 декабря я оставил жильё, в котором пробыл почти семь лет.
В посёлке мне объявили, что все перевалы, вплоть до Магадана, закрыты, машины не ходят, придётся ждать открытия перевалов до Ягодного, где я должен получать документы.
Машины и открытия перевалов я не стал ждать – пошёл пешком. Прошёл благополучно перевал и пришёл в посёлок. Там мне сказали, что дальше идти нельзя. Ягодинский перевал закрыт, имеются жертвы пурги и мороза. Но я пошёл. Уже на самом Ягодинском перевале обморозил лицо немного и стал похож на горевшего танкиста. Но это через две недели будет незаметно. И вот так около 80 километров я шёл, веря в свою судьбу. Вернее, и шёл и полз.
Придя в Ягодное, я узнал, что с Магаданом вторую неделю сообщения нет. Дали мне пока что временное удостоверение до получения соответствующего письменного документа из Москвы, который должен скоро прийти, и тогда я получу паспорт и смогу двигаться дальше. До получения паспорта я устроился на работу в автобазу слесарем 6-го разряда. Буду работать, пока не получу паспорт, и тогда буду спешить встретиться с Вами и моими родными, с моей мамочкой, которая потеряла все своё здоровье из-за меня».
Так началась новая, третья по счёту жизнь Петра Клыпы. Первой было его детство, внезапно оборванное в 1941 году войной и пленом. Потом был короткий, четырехлетний период послевоенной жизни в Брянске, который закончился так трагически в арестантском вагоне, увозившем его на север. И вот уже взрослым, почти тридцатилетним человеком он, прощённый Родиной, снова вступал в свободную трудовую жизнь. И ему самому, и всем нам, знавшим его, очень хотелось, чтобы эта третья жизнь Петра Клыпы была счастливой и плодотворной.
Спустя полтора месяца Петя Клыпа приехал в Москву. В потёртой солдатской шинели, в больших сапогах пришёл он в первый раз ко мне. Мы крепко обнялись, и он от волнения долго не мог выговорить ни слова. А потом мы несколько часов беседовали с ним. Я был рад увидеть, что все пережитое им не наложило на него никакого тяжёлого отпечатка: передо мной был молодой, жизнерадостный, полный энергии и бодрости человек.
А когда мы поближе познакомились с ним, я понял, что не ошибся, поверив в Петра: в нём чувствовался действительно человек хорошей души, доброго сердца, и то, что произошло с ним, несомненно, было какой-то нелепой случайностью в его до этого безупречной, героической биографии.
Петя Клыпа пробыл в Москве некоторое время, а затем уехал жить к себе на родину – в город Брянск. Я написал письмо первому секретарю Брянского горкома партии с просьбой оказать помощь Пете Клыпе. Мне хотелось, чтоб он, начиная новую жизнь, мог устроиться в хорошем заводском коллективе, чтобы у него была возможность одновременно работать и учиться.
Вскоре я получил ответ от секретаря Брянского горкома партии Николая Васильевича Голубева. Он сообщил мне, что горком уже помог Клыпе: его устроили работать на новый передовой завод в Брянске – завод «Строймашина» – пока учеником токаря, и что ему будет предоставлена возможность с осени начать занятия в школе рабочей молодёжи.
С тех пор прошло уже несколько лет. Пётр Клыпа работает на том же заводе дорожных машин. Теперь он токарь шестого разряда, один из лучших рабочих, отличник производства, и его фотография не сходит с заводской Доски почёта. Он уже окончил семь классов вечерней школы для взрослых, но дальше не стал продолжать своё образование. Там, на заводе, в жизни его произошло очень важное событие – передовой токарь своего цеха Пётр Клыпа был единодушно принят в ряды КПСС. Как и положено коммунисту, он ведёт сейчас большую общественную работу: по заданиям горкома партии и горкома комсомола выступает на предприятиях города, в колхозах области, в воинских частях со своими воспоминаниями.
Но особенно часто приглашают его к себе пионеры и школьники. И для них этот взрослый рабочий человек, Пётр Сергеевич Клыпа, остаётся и, наверное, останется до конца своих дней маленьким храбрым солдатом, Гаврошем Брестской крепости – Петей Клыпой.
В скромном уютном домике, который после войны построил своими руками Петя в посёлке Володарского на окраине Брянска, снова живёт большая семья Клыпы. Петя женился, и жена, и мать, а теперь и двое детей – сын Серёжа и дочь Наташа – составляют его большую и дружную семью. Сюда же, в Брянск, переехал из Сибири его брат, подполковник Николай Клыпа со своей женой и детьми. Весёлый кружок родных и друзей нередко собирается в домике Петра. И ежедневным посетителем этого дома бывает местный почтальон, который пачками носит Петру Клыпе адресованные ему письма. Пишут старые товарищи-однополчане, сражавшиеся вместе с ним в крепости, пишут его юные друзья-пионеры, пишут совсем незнакомые люди из разных уголков Советского Союза и даже из-за рубежа. Они шлют слова привета и благодарности герою Брестской крепости, желают ему счастья и удачи в жизни.
Я часто получаю письма от Пети Клыпы, а иногда, на праздники, он навещает меня в Москве и рассказывает обо всех своих делах. Я вижу, что перед ним раскрылось светлое, широкое будущее и он всячески старается оправдать большое доверие, оказанное ему Родиной. Нет сомнения, что он сумеет дополнить свою героическую военную биографию славными и такими же героическими делами на фронте мирного труда.
А я мечтаю когда-нибудь написать для детей и юношества большую и правдивую книгу о жизни Петра Клыпы, увлекательной и трудной, полной настоящего героизма и тяжких испытаний, в которой были и славные победы, и немалые ошибки, – жизни сложной, как всякая человеческая жизнь.
ПО СЛЕДАМ НОВОГО ГЕРОЯ
Я рассказывал уже о том, как весной 1942 года на одном из участков фронта в районе Орла было захвачено донесение, составленное штабом 45-й пехотной дивизии немцев, в котором подробно сообщалось об обороне Брестской крепости. Когда копия этого донесения попала ко мне в руки, я увидел, что в нём особенно много внимания уделяется боям за какое-то крепостное укрепление, которое авторы документа называли Восточным фортом. Судя по описанию, шла исключительно упорная борьба за этот форт, и гарнизон его оказывал врагу поистине героическое сопротивление.
Вот что писали немецкие штабисты о боях за этот форт.
«26 июня. Гнездом сопротивления остался Восточный форт. Сюда нельзя было подступиться со средствами пехоты, так как превосходный ружейный и пулемётный огонь из глубоких окопов и из подковообразного двора скашивал каждого приближающегося.
27 июня. От одного пленного узнали, что в Восточном форту обороняется около 20 командиров и 370 бойцов с достаточным количеством боеприпасов и продовольствия. Воды недостаточно, но её достают из вырытых ям. В форту находятся также женщины и дети. Душою сопротивления являются будто бы один майор и один комиссар.
28 июня. Продолжался обстрел Восточного форта из танков и штурмовых орудий, но успеха не было видно. Обстрел из 88-миллиметрового зенитного орудия также остался без результата. Поэтому командир дивизии дал распоряжение об установлении связи с лётчиками, чтобы выяснить возможность бомбёжки.
29 июня. С 8.00 авиация сбрасывала много 500-килограммовых бомб. Результатов нельзя было видеть. Такое же малоуспешное действие имел новый оживлённый обстрел Восточного форта из танков и штурмовых орудий, несмотря на то что были заметны в некоторых местах разрушения стен.
29 июня. С 8.00 авиация сбрасывала много 500-килограммовых бомб. Результатов нельзя было видеть. Такое же малоуспешное действие имел новый оживлённый обстрел Восточного форта из танков и штурмовых орудий, несмотря на то что были заметны в некоторых местах разрушения стен.
30 июня. Подготавливалось наступление с бензином, маслом и жиром. Все это скатывали в бочках и бутылках в фортовые окопы, и там это нужно было поджигать ручными гранатами и зажигательными пулями».
Только после того как противник подверг Восточный форт необычайно ожесточённой бомбёжке, когда с одного из самолётов была сброшена бомба весом в 1800 килограммов , которая, как пишут сами гитлеровцы, «потрясла своей детонацией весь город Брест», – только после этого врагу удалось ворваться в форт и овладеть им. При этом были взяты в плен немногие оставшиеся в живых командиры и бойцы, большинство которых имели ранения или контузии, а также захвачены женщины и дети, находившиеся в фортовых казематах. Но, как ни обыскивали фашисты подземные помещения, им нигде не удалось обнаружить руководителей обороны форта. И по этому поводу в немецком донесении записано: «Майора и комиссара не нашли. Говорят, они застрелились».
Прежде всего мне предстояло выяснить, где же находится этот самый Восточный форт, о котором писали немцы. Я знал, что по военной терминологии фортом называется самостоятельное бетонированное укрепление, снабжённое своей артиллерией, надёжными укрытиями для гарнизона, складами боеприпасов, продовольствия и т. д. Но мне было известно, что подобных бетонированных укреплений в самой крепости нет. Действительно, Брестская крепость была окружена фортами, построенными в конце прошлого и в начале нынешнего века. Но все эти форты находились вне крепости, за несколько километров от её внешних земляных валов. А из немецкого донесения можно было заключить, что Восточный форт, о котором шла речь, располагался внутри крепостной территории.
Эту загадку надо было разрешить.
Отправляясь в первую поездку в Брест летом 1954 года, я взял с собой копию немецкого документа. Там, бродя по крепости, я внимательно вчитывался в каждую фразу этого донесения, где говорилось о Восточном форте. И постепенно, сличая с местностью некоторые данные документа, я понял, что подразумевал противник под словами «Восточный форт».
Описывая первые бои в крепости, я говорил выше о том, что в северной её части, по обе стороны дороги, протянувшейся от главных входных ворот к мосту через Мухавец, возвышались два своеобразных земляных укрепления, напоминавшие подковы.
Каждое из них состояло из двух высоких земляных валов подковообразной формы. Валы располагались параллельно – один внутри другого, причём внутренний вал для удобства обороны был несколько выше внешнего. Между ними оставалось пространство шириной в четыре-пять метров, образующее узкий и такой же подковообразный дворик, стены которого были выложены кирпичом. Из этого дворика можно было войти в тёмные кирпичные казематы, расположенные в земляной толще валов. А в самом центре укрепления, в круглом дворе, примыкая к «подкове» внутреннего вала, поднималось двухэтажное здание казарм.
Никаких бетонных сооружений тут не было и в помине, и, строго говоря, это земляное укрепление только весьма условно можно было окрестить фортом. Но тем не менее теперь мне стало ясно, что Восточным фортом противник назвал одну из этих земляных «подков», именно ту, что находилась к востоку от главной дороги. И упоминание о «подковообразном дворе», и целый ряд других деталей, содержавшихся в немецком документе, не оставляли никаких сомнений в том, что восточная «подкова» и Восточный форт – это одно и то же.
В эту первую мою поездку в Брест мне не удалось найти там ни одного из тех бойцов, кто сражался в Восточном форту. Но несколько месяцев спустя, в феврале 1955 года, я снова побывал в Бресте. Взяв в воинской части машину, я объехал тогда ряд глубинных районов Брестской области в поисках участников и очевидцев обороны крепости.
И вот в начале этой поездки, попав в районный центр Жабинку, в 25 километрах от Бреста, я встретился там с руководителем местной районной организации ДОСААФ лейтенантом запаса Яковом Ивановичем Коломийцем. Я. И. Коломиец служил перед войной в Брестской крепости, был в то время командиром взвода, и ему довелось участвовать в обороне.
С первых же минут нашего разговора я почувствовал, что передо мной один из защитников Восточного форта, хотя Коломиец называл его не Восточным фортом, а «подковообразным земляным укреплением». Чтобы окончательно удостовериться, я посадил Коломийца в машину, поехал с ним в крепость и там попросил его повести меня к тому месту, где он сражался в 1941 году. Он сразу же привёл меня к валам Восточного форта.
Я подробно записал его воспоминания. Он рассказал очень много интересного об обороне Восточного форта. Здесь, в казематах, были собраны бойцы из разных частей и подразделений. Из них сформировали роты и взводы, закрепив за ними строго определённые участки обороны. В форту чётко работал штаб, здесь продолжительное время действовала телефонная связь, чего не было на других участках крепости. И все это, по мнению Коломийца, было результатом энергичной организаторской деятельности майора, который командовал обороной Восточного форта.
Коломиец с увлечением рассказывал об этом майоре. По его словам, это был необычайно волевой человек, прекрасный организатор, испытанный боевой командир, который показывал бойцам пример бесстрашия и мужества и был подлинной душой всей этой обороны, стойко отражавшей натиск фашистов в течение многих дней.
Я спросил фамилию этого майора, но, к сожалению, Коломиец забыл её. Он стал вспоминать и сказал, что ему кажется, будто фамилия майора была Григорьев или как-то в этом роде.
Но к этому времени в моём распоряжении уже находился небольшой и пока ещё далеко не полный список командиров, сражавшихся в крепости. Он был составлен мной со слов участников обороны, с которыми мне приходилось до того встречаться. Каждого из них я прежде всего заставлял перечислять все сохранившиеся в его памяти фамилии защитников крепости. В этом списке, содержавшем тогда сто или двести имён, было и несколько майоров. Одного за другим я стал называть их Я. И. Коломийцу. Когда я дошёл до фамилии бывшего командира 44-го стрелкового полка майора Гаврилова, Коломиец встрепенулся и уверенно сказал, что оборону Восточного форта возглавил майор Гаврилов.
Я принялся с пристрастием допрашивать Коломийца, точно ли вспомнилась ему эта фамилия, не ошибается ли он. Но он твёрдо стоял на своём – там, в «подкове», его командиром был майор Гаврилов, и никто иной.
Дело в том, что в моих списках Гаврилов значился как погибший в первый день войны. Ещё до поездки в Брест как-то раз в Москве я встретился с полковником Николаем Романовичем Артамоновым, который учился тогда на курсах при Военной академии имени Фрунзе. В 1941 году Н. Р. Артамонов был батальонным комиссаром и служил в Брестской крепости, занимая должность заместителя командира 44-го стрелкового полка по политической части. От него-то я впервые услышал о бывшем командире 44-го полка майоре Гаврилове.
Артамонов рассказал мне, что он и Гаврилов жили в домах комсостава в северной части Брестской крепости. Когда началась война, Артамонов с первыми взрывами выбежал из дома и поднял по тревоге одно из подразделений полка, располагавшееся у главных крепостных ворот. Он знал, что по расписанию 44-й полк должен был выйти из крепости и занять оборону на заранее назначенном рубеже – севернее Бреста. Во главе этого подразделения Артамонов поспешил туда на рубеж. Он ждал, что вот-вот к ним присоединится и командир полка с другими ротами, но Гаврилов так и не вышел из крепости. А несколько позже Артамонову доложили, что в первые минуты войны в дом, где жил Гаврилов, попала бомба и майор погиб там со своей семьёй.
Сообщение Коломийца теперь опровергало эту версию. Гаврилов не погиб, и он-то и был тем самым майором из Восточного форта, о котором говорилось в немецком донесении.
Я спросил Коломийца, что сталось с Гавриловым в дальнейшем. И он ответил мне, что в последний день боев потерял из виду своего командира, но потом, уже в плену, слышал от своих товарищей по обороне Восточного форта, что, когда враги ворвались туда, майор Гаврилов якобы застрелился, чтобы не попасть в руки фашистам.
Таким образом, версия о гибели майора, которая содержалась в немецком документе, была теперь подтверждена и одним из защитников Восточного форта.
Во время той же моей поездки по Брестской области, несколько позднее, я попал в небольшой городок Каменец, расположенный неподалёку от Беловежской Пущи, и там в районной поликлинике встретился с врачом Николаем Ивановичем Вороновичем. Доктор Воронович не участвовал в обороне крепости, но, будучи военным врачом, в первые дни войны неподалёку от границы попал в плен. Гитлеровцы отправили его в лагерь в Южном военном городке Бреста, туда, где находились Матевосян, Махнач и другие защитники Брестской крепости.