Романовский Владимир
Петербургская баллада
Владимир Романовский
Петербургская баллада
рассказ в стихах
1.
Перо ржавело по причине Бездействия. Тянулась нить В тугую сеть сюжетных линий И русской девушке Сабине Мне захотелось посвятить Всем серенадам серенаду, Всем дефирамбам дефирамб. Я для эпической баллады Избрал четырехстопный ямб. В век власти канцелярских крыс Поэту свойственен каприз.
Был год поездок заграничных И анекдотов неприличных. Был год не добрый и не злой. Играя в жизнь сама с собой И в дочки-матери с народом, Держава задрожала вдруг И ощетинилась походом Восточных мальчиков на юг.
Ни москвичи, ни свердловчане На юг не ездили сперва, Но атрибутами Афгани Пестрела нищая Москва, И выход питерцев в берете Провинциалов удивлял Тем, что, казалось, каждый третий Кабул налетом штурмовал.
А в это время на Фонтанке, Где в детстве я бывал и сам, Где обладателя шарманки Дразнили дети добрых мам, А на деревьях мерзли почки, Росла напротив ателье Очаровательная дочка В очаровательной семье.
Отец-биолог грешным делом Любил англо-саксонский стиль В одежде. Важным был и смелым, Умел водить автомобиль, Но на работу и в горком Предпочитал ходить пешком.
Мать в юности утехи плоти Любила выше всяких сил. Чудак из ателье напротив По старой памяти ей шил То платье, то костюм, то блузку, Листал журналы мод французских, Знал модельеров имена. Дама замужняя, она Благоволила к самоучке. Бывал за три дня до получки Любовник бывший на мели, Подружка выручала разом, Но дело знал. Мог так ушить, Что трудно было отличить Неискушенным русским глазом Садовую [i] от Риволи. [ii]
Карьера мужа шла отлично, И из поездок заграничных Любил жене он привезти То плащ, то платье от Тати.[iii] Но, кроме брошек и колье, Ничто не нравилось Надежде, И одевал ее, как прежде, Кустарь-портной из ателье.
То Мопассана [iv], то Расина [v] Листала в подлиннике мать, И странным именем Сабина Решила отпрыска назвать. Отец позлился и остыл. Что спорить с бабами, решил.
Мне тесновато в ямбе этом. Мешает Пушкин. Поделом. Коль называешься поэтом, Изволь уметь. Что ж. Перейдем К любовной жизни героини. Ей двадцать лет. Она на мать Похожа. Золотая прядь Лоб древнегреческой богини Украсила. Глаза чисты, Голубизна - рассвет на юге. Величественны и просты Черты лица. Груди упруги. А поступь - лебедя полет. Что ни надень - ей все идет.
В семнадцать, в университете На иностранном факультете, Где каждый забавляться рад, Ей приглянулся гадкий мальчик, Да не понравилось. Скандальчик Был вскоре семьями замят.
Как ни хотелось бедной маме Дитя свое предостеречь, Была не в силах уберечь От артистических компаний Свою любимую Сабину. И ночью белой, ночью длинной Был мост Дворцовый разведенный, Нева, шампанское, простор, И теплый ветер. И влюбленный Лет сорока пяти лифтер Игравший звучно на гитаре Вдруг, в страстном, пламенном угаре Сабине посвятил стихи. Он не был ни большим поэтом, Ни музыкантом. Но! Тем летом Вдруг поскучнели мужики И занялись кто чем. Кто - домом, Кто, тупо, - бегом по утрам, Кто - мелким делом. Всем знакомым Вдруг статло не до томных дам. Цветы? Все бегают посменно. Стихи? Забыли как читать. ....Нельзя никак одновременно Его любить и презирать.
Ну что ж. Ведь он еще не старый, И счастье, что лифтер с гитарой, А не какой-нибудь амбал Что из Крестов вчера сбежал.
Гражданский брак. Таксомотора Рывок. Контора как контора, Но в Питере особый мир. Дворцов там больше, чем квартир. А зал и впрямь похож на бальный.
....Скандал был, точно, колоссальный. Отец в пылу грозил нанять Бандитов, чтобы враз убрать Охальника с лица земли, И - точка. Но потом, печальный, Просил прощения, и был Прощен, и даже подарил В момент души сентиментальный Молодоженам жигули.
Сабина быстро хорошела. Прожив с лифтером-чудаком Четыре года, поумнела. Но и любила, было дело. Но вот однажды вечерком Является она в жилище Что щедрый папа им снимал, И видит - просто пепелище! Разгром отчаянный, развал, И запах. На полу - осколки. Еще - обломки книжной полки, Еще - кошмар и пьяный бред. И дым дешевых сигарет.
Взглядом растерянно блуждая По полю битвы, как во сне Ищет она, сама не зная Что именно. И - то к стене Непроизвольно прислоняясь, То странно как-то улыбаясь, Прошла к кровати и стоит. Не плачет. Думает. Молчит.
И вдруг - нашла, неосторожно Присев в смятеньи на кровать Что при рассматриваньи можно, Но трудно, женщиной назвать. А та, радушно улыбаясь, Вдруг - объяснять. Как если бы Все - ничего. Но, не вдаваясь В подробности ее судьбы, Кои соперница хотела Все непременно изложить, Сабина кинулась от тела Немытого, и дверь открыть С трудом, но все же умудрилась, Плача по лестнице скатилась, И на знакомый с детства двор Ее привез таксомотор.
В тот год, прикрыв сердитой миной Трудноскрываемый восторг, Отец несчастную Сабину Свозил развеяться в Нью-Йорк. Ужасно радовалась мать. Сабине было двадцать пять.
2.
Был год Чернобыля. Салоны Везде для Лен и для Ирин, А в них - парижские фасоны Для эмигранток из Афин. Да. Легче море переплыть Чем нашу бабу убедить В том, что пестрей не значит краше. На Невском стало веселей. ....Героя повести моей Оригинально звали Сашей. Семнадцать лет. Блондин худой, Жил Саша с матерью седой На Лиговке, в футбол играл, И ремеслуху посещал.
Отец у Саши был угрюмый Электрик. С ночи до зари, Когда был трезвый, он у Думы Чинил на Невском фонари. Мать, медсестричка-санитарка, От поликлиники у парка Имела семдесят рублей И разноцветных лебедей Не отличала от валькирий.
Был год Чернобыля, и в мире Было спокойно, тихо так. Кто-то выгуливал собак, Кто сам с собою забавлялся, Кто культуризмом увлекался.
Был полдень. Городские прицы Привычно гадили в саду. Под бронзовой императрицей Переживающий нужду И невозможность в этот вечер Свести Ирину в ресторан, Герой курил и слушал речи Двух фешенебельных путан Куривших возбужденно рядом И привлекавших двух простых Но мрачных дядек, в перерыв Полуденным гулявших садом. Наш Саша слишком молод был, И тонкостей не уловил.
Ведь чтобы ни было, путаны Не обсуждают Монферана, А просто дядьки в тридцать лет В носке не носят пистолет.
Но - подошли, заговорили, И стали тупо приставать. Путаны молча уходили От разговоров. Те - опять То вдруг за талию берут, То руку на плечо кладут.
Девицы в панике пытались Бежать, да не могли. Кругом Гуляющие улыбались, Смотрели в сторону, стеснялись, И размышляли о своем. Ужасно Сашу разозлил Их мерзкий вид. Обидой кровной Звучали голоса, и рыл Тупых трусливый полк застыл Когда, оскалясь, Саша взвыл И пристававших удивил Вмешательством немногословным Но действенным. Не ожидали Спасения со стороны Девицы. Дружно завизжали И мелкой рысью побежали, А мира темного сыны Остались с Сашей разобраться. Герой мой яростно хрипел, Но скоро сник и присмирел. Не стало сил сопротивляться.
Посыпались удары градом. Герой нездешним, внешним взглядом Понаблюдал со стороны С чуть мазохистким интересом Как были мерзостным процессом Подонка два увлечены, Упал ничком, и видел сны.
Очнулся Саша. Дорогим Парфьюмом пахло. Он, прищурясь, Смотрел на сигаретный дым. Путана рыжая над ним Склонилась, ласково нахмурясь. "Привет", - сказала, - "рыцарь мой. Очухался, малыш." Рукой Вдоль лба холодной провела, Стакан с водою поднесла.
Пригубил. Зубы все на месте. Все кости целы, но болят. Привстал поборник дамской чести И огляделся. Книги в ряд На полках, и окно открыто, Паркет блестит. Он деловито Сел на диване. А она Вдруг засмеялась. "Ну, шпана",Сказала, "как зовут тебя?" Он помрачнел. "Где это я?" Спросил с опаской озираясь. Сабина, мило улыбаясь, "В надежном месте", - говорит, И, раздражаясь, "Как зовут-то?" Но Саша, застеснявшись будто, В ответ решительно молчит.
Бежало в вечер воскресенье. Был бой часов, и ужин был, Отец Сабины за спасенье Героя поблагодарил. Потом она играла Баха, Потом закончила играть. А он молчал, дрожа от страха Уйти и сразу потерять Ее, и быть забытым ею. К полуночи не став смелее, На рыжую не глядя дочь Он тихо с папой попрощался, Смущаясь, долго одевался, И дверь открыл. И вышел в ночь.
Три дня по городу мотался, Как неприкаяный, герой. Своим несчастьем упивался, То матерился, то смеялся, То громко спорил сам с собой. Мать лишь плечами пожимала, Отцу про сына рассказала, Тот посмеялся, помрачнел, Стакан нести себе велел, И про богатых популярно Он долго сыну объяснял, Ругался, а потом устал, Мол - что возьмешь с неблагодарных Детей, ленивых дураков. И что-то мрачно про жидов.
Прошла неделя. Спозаранку Продав гитару в грешный миг, Несчастный Саша на Фонтанку Явился с ворохом гвоздик.
Сабина дома оказалась. Открыла дверь, расхохоталась, Дала себя поцеловать, "Все спят еще," - сказала тихо. А Саша осмелел, и лихо Вдруг предложил пойти гулять.
Рака вареного краснее, Мой Саша мучится всерьез. Потеют руки, ломит шею От странных, неудобных поз, Плечи от жестов непривычных Гудят. Но так же безразлично Скандалят чайки над Невой, Вода течет меланхолично, Автобусы наперебой Сигналят, тупо смотрят дети На дядю с шарфом и в берете Стоящего у входа в бар И маслом пишущего бойко То Поцелуев мост, то тройку, То Летний Сад, то самовар.
До двух они гуляли чинно. И Саша предложил присесть У набережной, но Сабина Банально захотела есть. Он побледнел. Гитарных денег Едва ли хватит на кино. "Мне в ресторан нельзя." В коленях Дрожали ноги. "Все равно, Мне скоро нужно возвращаться," Сказала рыжая. "Пойдем." И, продолжая улыбаться, "Ты позвони мне вечерком Дня через три, не очень рано." И, заглядевшись на него, "Ну прямо как у Мопассана...." Пробормотала. "У кого?.."
Сабину Саша проводил И в руки книжку получил.
Всю ночь - зловредная путана! Герой не спал, и все листал Переводного Мопассана. И ничего не понимал.
Спросил наутро в ремеслухе, Но парни, бывшие не в духе После вчерашнего, то врут, То "шибко умственным" зовут.
3.
Прошло три месяца. Шел редкий Дождь. За окном сплошная муть. Был дом у сестрорецкой ветки Куда Сабину отдохнуть Свезла заботливая мать. Но до отъезда повидать Героя моего успела Сабина рыжая. Вдвоем Они гуляли под дождем. Вокруг все медленно желтело И влажно падало, кружась, И тут же превращалось в грязь.
Они встречались раз в неделю И ей еще не надоели Ни робкий взгляд, ни вид героя Смущенный, ни любовный вздор, Ни обожание слепое, Ни тот сомнительный напор С которым он читал романы.
...С азартом нервным наркомана Герой концерты посещал И за три месяца познал И Моцарта [vi], и Доницетти [vii]. Хорошей музыки на свете Так мало, что не торопясь И впечатленьями делясь За год ее прослушать можно Всю без остатка....
....Осторожно Передвигаясь между луж Сабина с Сашей оказались Под аркой. Оба засмущались. Слияние сердец и душ Предчувствуя, едва дыша, Герой, отчаянно спеша, Искал слова. Но вдруг, чужая, Сабина равнодушно так Бросает, - "Знаешь, уезжаю Я скоро." Смолкла. Мой чудак Услышав, тихо замирает И, чувствуя внезапный жар, Удушье, боль, и страх - сползает Он по стене на тротуар.
4.
Ни адреса, ни телефона. Пятнадцать дней Сабины нет. Страдает Саша. Непреклонно Молчит квартира, и рассвет Шестнадцатый герой встречает В пути. Он честно покупает Билет. Читает по привычке Роман. Колеса электрички Успокоительно стучат. С утра сердитый, Ленинград Исчез. С Тургеневым в руке Прошел он в тамбур спотыкаясь, Не мог читать, курил в тоске. Но, с неохотой напрягаясь, Состав катил к Сестре-реке И прибыл, удивляясь сам, На место точно по часам.
Выходит Саша на перрон И, озираясь торопливо, Сбегает по ступенькам он, И наугад идет к заливу. Часа четыре прошатался, Умаялся, наволновался. "В двенадцать побегу в кино," Решил он, злясь на город сонный, "Чтоб даром день не пропадал." Вдруг справа скрипнуло окно И голос крикнул удивленный, "Сашка! Ты как сюда попал?" Влюбленный замер, задрожал. "Ну, как! С Финляндского вокзала!" В ответ ей Саша прокричал. "Про Сестрорецк ты рассказала, А адрес постеснялась дать!" Сабина дверь ему открыла И внутрь, краснея, пригласила. Герой замерз и хочет жрать.
5.
Теперь позвольте, господа, Отвлечься мне. Я ненароком И часто вспыльчив, и к упрекам Невежд и гаерским наскокам Готов бываю не всегда. Один чудак из Средних Штатов В письме обмолвился когда-то Что я на Киплинга [viii] похож В плохом, незрелом варианте. Редакторских унылых рож Везде тупая сытость. Что ж, Я знаю - не в одном таланте Здесь дело. Мой английский стих Ужасно раздражает их То необычным оборотом, То правильностью форм. И вот Он резолюцию кладет В конверт, и отсылает. В сотый, В тысячный раз тупому бреду Что сдуру и назло соседу Сапожник в юбке написал Страницы отдает журнал. Бездарность празднует победу.
Поэт я, правда, необычный, Да и к тому же двуязычный, Which, I suppose, is why I must Bear twice as much as any other Passionate rhymester. Which is just The point here, - should I even bother Answering critics? Well, you see, I'm merely human, and to me It is important what they think Of my endeavors (here I wink And smile). Weakness, as you'll recall, Is healthy in a city dweller.[ix] И звонким словом storyteller [x] Я называюсь. That is all. Or is it? [xi] Сам я твердо знаю Что никому не подражаю, Но чуть размер мой неклассичен, Как Маяковского [xii] мне шьют, А русский ямб, хоть и вторичен, Всегда, и всем давно привычен Но сразу Пушкина ведут На поводке, и говорят, Вот видишь, подражаешь, гад! Но вот что. Пусть трезвонит хам Что грош цена моим стихам, Что подражаю я, что мы бы И сами тоже так могли бы. Что ж, пробуйте. Удачи вам.
Сабина рыжая резвится То к холодильнику летит, То вдруг смеется, то молчит Загадочно. "А мне б помыться С дороги," - Саша говорит. Пока Сабина кипятит Турецкий чай, герой встает Стесняясь. Рыжая дает Ему шампунь, халат, и мыло, И полотенце с бахромой. "Ванная там," - и жест рукой. Герой, хватаясь за перила, Бежит по лестнице, и вот Он дверь направо открывает И видит чудо. Замирает, Стоит столбом, открывши рот. Прости, читатель, я не буду Описывать, что было там, За дверью. Чудо ли, не чудо, Ну, ванная. Ну, по углам Приспособления, ну, чисто, Зеленый кафель, запах, свет Чего там. Мы не мазохисты. И ничего такого нет С чем не был бы давно знаком Любой, самый паршивый, дом В любой провинции немецкой. И все. И разница лишь в том, Что дело было в Сестрорецке.
Помывшись, Саша испугался, Но выход есть, и мы пройдем. Одежду завязал узлом И полотенцем обмотался, Помедлил, постоял, остыл, И покраснел, и оглянулся, Сжимая зубы дотянулся, Окно над ванной приоткрыл, И в город у Сестры-реки Украдкой выбросил носки.
Сбегая резво по ступеням, Он на Сабину наскочил, Качнулся, поддержал, упал, Лицом пылающим к коленям Ее прижался, и закрыл Глаза, подумал, задрожал И "Я люблю тебя" сказал. Она молчит. Целует он Ее колени. Приподнявшись, Со страстной смелостью собравшись, Ласкает бедра, слышит стон, И, медленно приподнимаясь, Щекой пылающей касаясь Пьянящей кожи, в нужный срок, По вдохновению, не в суе, Прижался страстным поцелуем К влажному жару между ног.
Вдыхая терпкий, молодой Запах веснушчатой богини, Герой мой телом и душой Принадлежал своей Сабине Был раб, слуга и властелин, И верный спутник до седин. Сабина рыжая спиной К стене прижавшись, задрожала И, тихо вскрикнув, удержала Его слабеющей рукой. Царапая ногтями стену, Ослабевая постепенно, Его за волосы взяла И тихо по стене сползла. Герой, дрожа и стервенея, Целует плечи, губы, шею, Улыбкой слабой возбужден, Спеша расстегивает платье. У рыжей женщины в объятьях И груб, и нежен, и влюблен. Сабина тихая под ним Бдруг постепенно оживает, Легко и жадно принимает Его в себя, и затяжным И цепким поцелуем в губы Дает понять, что да - любим, Да - дорог, да - ей чудно с ним, Желанен - да; и что ему бы Еще хоть миг повременить И он сумел, желаньем полный, Лишь силой нежности забыть, Замедлить, приостановить Любви грохочущие волны, Слились сердца, слились тела, Реальность вязко поплыла, Сгустилась явь, открылась высь, Крики в единый крик слились, И тут же налетевший шквал Тела их долго сотрясал, До пика счастья дотащил И там, слабея, отпустил.
На третий день, войдя беспечно Без стука в загородный дом, Нашел любовников вдвоем Сабинин папа. Бесконечно, Должно быть, рад был. Что за бред, Без стука в дом? Дикарь! Но нет, Традиция пещерных лет Жива и, очевидно, вечна. Эхо устоев племенных Звучит в квартирах дорогих, И не закон, а пыль веков Царит на родине слонов.
Сабину с синими кругами Под изумрудными глазами Увидел папа и молчит. А рядом белобрысый леший, Голый, и страшно обнаглевший, "Хотите кофе?" говорит.
Отец, от бешенства бледнея, Велит блондину выйти вон. Блондин изрядно удивлен. Сабина, сразу став мрачнее, Кивает пылкому герою Ты, мол, иди, я все устрою.
Предательства не ожидавший, Герой униженно притих. Жалкий, побитый и уставший Наедине оставил их, Пошел одежду подбирать. Сабинин папа отвернуться Решил, чтоб дать ей запахнуться В халат, повременил кричать, Сказал, "Ну что ж. С безбровой рожей В калашный ряд.... Мне самому Он нравится, конечно, тоже.... Образования ему Недостает. Но мы поможем. И если парень с головой, То опериться сам сумеет, А там, глядишь, и поумнеет. И ничего, что он простой.
Так. Славный, в общем, паренек, Сумеем подыскать и место...." Но тут величественным жестом Сабина пошлостей поток На полуфразе прерывает, И кофе папе наливает. "Послушай," - говорит ему, "Я тут чего-то не пойму. Чем за меня решать как надо Мне жить, ты лучше бы купил Очки, костюм бы новый сшил, И очень я была бы рада Если бы, скажем, ты завел Любовницу, и приобрел Себе машину поновей. Меня от этих жигулей Тошнит." И закурив, присела На край стола в сердцах она. Увидела, что грудь видна. Сабина густо покраснела, Сказала, "Ладно. Что ж кричать Теперь. Хочу лишь я сказать Что странно все это. Что ты Меня не знешь. Мне хотелось Любви. А что до простоты И до богемной нещеты Я в свое время нагляделась На них, увы, сверх всяких норм. Их мерзких видов, поз, и форм На весь оставшийся мне срок Мне хватит." Папа было взялся Добавить кофе, но поднялся Расплескивая кипяток, С глазами, влажными от слез И с чайником в руке, согнулся И виновато произнес, "Я там пожрать тебе привез," Пожав плечами, обернулся И вышел сквозь дверной проем Понуро шаркая ногами И там, под проливным дождем, Долго боролся с жигулями. Но разум все же победил. И вскоре папа укатил
Обратно в город. Тусклым светом Светили окна. Глушь и муть. Она поплакала чуть-чуть. Тут Саша заглянул, одетый. Спросил, "Ну, можно?" и вошел, И, потоптавшись, сел за стол. Она молчит. Любовник пылкий Ей скучным тоном сообщил, "Я в институт не поступил." Сказал, и почесал в затылке. "Пришла повестка. Мне велят Тащиться в райвоенкомат."