Вахромеев хмыкнул.
– Ладно, действуй. Помощь будет нужна, звони.
– А я вообще ничего не слышал. Я, кажется, и при допросе не присутствовал, – заявил лейтенант Щербаков, глядя в темное окно с нескрываемым любопытством.
Даже я попытался его взгляд проследить. И увидел только темноту.
Часть II
ГЛАВА 1
1. КАПИТАН ВЕНИАМИН РУСТАЕВ, СПЕЦНАЗ ГРУ
Я от природы человек не самой крупной комплекции, хотя спортом занимаюсь с раннего детства и до сих пор. И не в шахматы в основном играю, хотя шахматы тоже уважаю. Но удар у меня отработанный и поставленный. Обычно я попадаю точно туда, куда стараюсь попасть, а стараюсь я куда-то попасть с целью добиться определенного результата. Как в данном случае. Высокий человек, которому мой кулак опустился на затылок, чуть-чуть, на пару сантиметров правее центра, мешком с дерьмом осел на бетонированную площадку и даже умудрился скулой о распахнутую дверцу машины удариться. Пистолет из ослабевшей руки выпал. И я в первую очередь его поднял. Мало ли, придет человек в себя не вовремя.
Медвежий Заяц уже оказался рядом, перевернул жертву моего удара лицом вниз и вывернул за спину руки. Я тут же снял с поверженного противника ремень и захлестнул петлю на запястьях. И только после этого мы перевернули высокого пленника так, чтобы его можно было рассмотреть. Темнота не была такой густой, чтобы помешать этому.
Человек лет пятидесяти, светловолосый, ростом далеко за метр девяносто, на скуле кровоточащее рассечение, одет в черную униформу, которую обычно охранники носят. Близко посаженные маленькие глаза под густыми бровями уже открылись, и крепкие руки попытались обрести свободу. Но быстро убедились, что петля обхватывает запястья крепко.
– Сам встанешь, чтобы идти, или тебя пинками гнать? – спросил я.
Человек начал подниматься. Без суеты, спокойно. Со связанными руками это сделать непросто, тем не менее наш пленник легко подтянул ноги под себя и встал одним энергичным движением. Чувствовалось, что человек тренированный, и, окажись мой удар менее удачным, нам пришлось бы с ним, возможно, повозиться.
Он встал, и лейтенант сразу взял в руки свободный конец ремня, чтобы не пришлось за пленником бегать.
– Вперед, в помещение. Мне кажется, оно тебе уже знакомо.
Он пошел послушно и молча, понимая, что сопротивляться бесполезно, но робости не показывал, скорее, чуть надменное пренебрежение к нам. В общем-то достойно себя вел, если учесть, что мы с лейтенантом Зайцевым ростом были ненамного выше его плеча, и его, такого большого, положение побитого достаточно обижало.
В помещении мы сразу включили свет. Группа поднялась быстро, и все сообразили, что произошло нечто экстраординарное, хотя вопросов никто не задавал. Я посмотрел на пистолет пленника. Пока мне не приходилось держать такой в руках, но серьезность оружия чувствовалась. Ствол сразу показал десятимиллиметровый калибр, почти не используемый на территории Европы. Я посмотрел на маркировку. «Smith & Wesson M 1076»[17]. На занятиях нам что-то говорили про эту модель. Кажется, эти автоматические пистолеты делались специально по заказу ФБР для собственной агентуры. В любом случае, поскольку сотрудникам ФБР делать в нашей стране нечего, такой пистолет должен иметь свою биографию, и эту биографию хорошо было бы отследить.
– Миша, сначала обыщи, потом поговори с ним, – дал я указание Зайцеву, а сам снова вышел за дверь с тем, чтобы позвонить повторно подполковнику Ставрову и вызвать сюда следственную бригаду.
– Ты, капитан, кажется, никогда не спишь, – недовольно сказал Ставров, по определителю, видимо, сообразив, кто звонит.
– Рад бы, товарищ подполковник, да обстоятельства мешают.
Я коротко изложил суть происшествия.
– Десятого калибра, говоришь. Интересное оружие. Прибереги лично для меня, посмотреть хочу. Мы выезжаем через десять минут. Только соберемся. Обеспечь свободный проезд через КПП. У нас, кстати, уже есть ответ по тому маленькому отпечатку пальца. Любопытный ответ.
– Ждем вас, товарищ подполковник.
Я тут же позвонил и дежурному по танковому институту. Майор ответил сразу. Видимо, события сегодняшней ночи не дали и ему уснуть.
– Не спится, товарищ майор?
– Не спится, товарищ капитан. Разве уснешь тут. Все думаю, кто мог. Не курсанты же.
– Не курсанты.
– Определили?
– Поймали.
– Как? – не понял майор.
– Просто. Он пришел еще и в машинах поковыряться. Я снова вызвал нашу следственно-экспертную бригаду. Необходимо, чтобы ее на КПП пропустили.
– Я сейчас предупрежу. Машины те же самые?
– Думаю, да.
– Их пропустят. Мне нужно подойти?
– Не думаю. Можете отдыхать спокойно. Это посторонний человек, к вашему институту отношения не имеющий, я полагаю. По крайней мере, мне так кажется. Если у меня или у экспертов будут вопросы, вам позвонят. Впрочем, вы можете зайти к нам и посмотреть. Вдруг да знаете его. Тогда задача упростится.
– Хорошо, сейчас, только позвоню на КПП, и к вам.
Я вернулся в барак. Там, похоже, ничего нового не произошло. Пленник сидел, прикованный наручниками к спинке кровати, в позе крайне неудобной для него, но удобной для допроса. Но допрос, судя по общему молчанию, не продвинулся вперед ни на шаг. В стороне от пленника было выложено содержимое его карманов – какие-то бумаги, деньги в рублях, в долларах и в евро, связки различных ключей и отмычек, пилка для ногтей, мобильный телефон и еще всякая мелочь. Со всем этим еще предстояло поработать.
– Не хочет говорить, – сообщил Медвежий Заяц вполне равнодушно, будто такое нежелание беседы его совершенно не касалось. – Бить будем или сразу повесим?
– За какую ногу? – спросил капитан Словакин.
– Подумать надо, – лейтенант затылок почесал.
– Потолок низкий, а у него лапы вон какие длинные, – показал старший прапорщик Топорков, самый низкорослый в нашей команде. – В пол упрется и будет так стоять.
Пленник вроде бы не слушал обычный спецназовский треп. По крайней мере, никак не показывал своего отношения к разговору.
– Не суетитесь, – сказал я устало и зевнул. – Сейчас следственная бригада приедет, сделают ему укол скополамина[18], начнет говорить.
Пленник коротко стрельнул взглядом в сторону двери. И снова вошел в полуспящее спокойствие. Но на упоминание скополамина среагировал, это я заметил. А далеко не каждый человек знает, что такое скополамин. Если знает, скорее всего это не простой грабитель. Да и у простого грабителя едва ли будет такой приметный пистолет. А если он не простой грабитель, то это меняет дело в корне, и оно напрямую переходит из ведения дежурного по танковому институту в наше ведение и ведение ФСБ.
Это уже радовало и оправдывало наше присутствие в городе.
* * *Дежурный по танковому институту опять постеснялся прийти в одиночестве и взял в провожатые начальника караула. Хмурый старший лейтенант теперь выглядел более энергичным, чем прежде. Он подозревал, должно быть, что с него спросят, если посторонний проник мимо постов на территорию института. Но здесь я готов был поддержать старшего лейтенанта, поскольку штатное расписание караульной службы расписывал не он, и при любом раскладе проникнуть на охраняемую территорию подготовленному человеку возможно. Да и нет здесь, наверное, таких государственных тайн, которые следует охранять более строго. Даже я мельком видел местную старенькую технику, которая интересовать иностранные разведки не может. Более современные машины можно встретить только в войсках или, что вернее, на заводах и испытательных полигонах, а никак не в институте, где привычно готовят специалистов для вчерашнего дня. Став офицерами, курсанты переучиваются уже в войсках.
В дверь пришедшие постучали и вошли, не дождавшись разрешения, поскольку дверь была приоткрыта из-за жаркой ночной погоды. И сразу прошли к человеку в черной униформе. Почти не присматривались.
– Этот? – спросил майор то, что спрашивать и не надо было, поскольку больше никого в помещении в наручниках не было.
– Этот, – все же ответил я.
– Объясни-ка мне, как ты сюда пробрался, – с легкой угрозой в голосе спросил у пленника начальник караула.
Пленник ни спрашивающего не видел, ни вопроса не слышал. Он вообще на блаженного походил и даже взгляд имел соответствующий – спокойный и всепрощающий.
– Молчун? – спросил старший лейтенант у меня.
– Задумчивый, – охарактеризовал я нашего ночного гостя.
– К нашему институту он отношения не имеет, – категорично сказал дежурный майор.
– Я рад за ваш институт, – согласился я.
* * *Сцена походила на классику дежавю. Те же действующие лица, за исключением одного нового, та же обстановка. И точно так же, не дожидаясь указующей просьбы, деликатно ушли дежурный с начальником караула.
– Я рад за ваш институт, – согласился я.
* * *Сцена походила на классику дежавю. Те же действующие лица, за исключением одного нового, та же обстановка. И точно так же, не дожидаясь указующей просьбы, деликатно ушли дежурный с начальником караула.
– Наручники с него снимите, – сразу распорядился подполковник Ставров и кивнул одному из своих офицеров. Тот кивок понял как приказ к началу работы, устроился почти с удобствами на соседней кровати и раскрыл «дипломат». Следующую кровать облюбовал еще один офицер, выровнял одеяла, открыл ноутбук и сразу начал присоединять его к мобильному телефону. Похоже, собрался через GPRS в Интернет. За мобильником сразу же был подключен слайд-сканер.
Я тоже кивнул старшему лейтенанту Каширину и взглядом определил задачу капитану Словакину, лучшему спецу по «рукопашке» в нашей группе. Старший лейтенант снял наручники, а капитан занял позицию сбоку, чтобы пресечь любые незапланированные действия пленника. И тут же я убедился, что Словакина выставил в подстраховку не напрасно. Более того, подполковник Ставров тоже оказался предусмотрительным и сам выставил подстраховку.
Пленник потер освобожденные запястья, разгоняя в руках кровь, и тут же совершил рывок в сторону двери. И одновременно получил два удара. От нашего капитана ногой в живот и от подстраховки следственной группы локтем прямо в рассеченную скулу. Теперь уже никто не предложил пленнику сесть на кровать. Его просто придавили к полу, офицер-эксперт вытащил из «дипломата» рулон пленки, и на эту размотанную пленку просто силой наложили ладони сопротивляющегося пленника. Пленника так же держали придавленным к полу, пока эксперт пропускал пленку через термостат, откуда она выходила с явственно начертанными линиями дактилоскопической карты. Полная съемка. Дальше пленка перешла в руки офицера за ноутбуком. Слайд-сканер прошелся по изображению, и уже через минуту дактилоскопист смог сказать категорично:
– Это он.
– Ну что, господин Кальпиньш, будем беседовать. Теперь, когда мы знаем, кто вы, думаю, мы найдем общий язык.
– Эдвардас Кальпиньш? – переспросил я с удивлением.
– Он самый. И днем здесь тоже он был. Его мизинчик оставил размазанный отпечаток, – с удовольствием объяснил подполковник и хищно, но добро, по-кошачьи, улыбнулся.
– Все мы когда-то постареем, – таким утверждением я словно бы прощения за ситуацию попросил и за свой удар тоже.
Удивиться было чему. Не думал я, что когда-нибудь придется встретиться с человеком, на операциях которого нас обучали, что придется встретиться при таких вот обстоятельствах.
Эдвардас Кальпиньш, отставной подполковник спецназа ГРУ, некогда бывший самым молодым подполковником Советской армии. Кажется, он начал носить по две большие звездочки на каждом погоне в возрасте тридцати с небольшим лет. Тогда в этом возрасте максимум до капитана дорастали. По крайней мере, нам так говорили. Был командиром отдельной мобильной офицерской группы. В двадцать пять лет стал Героем Советского Союза. Воевал в каждой «горячей точке» планеты. Мудрый и хитрый, расчетливый и точный, дерзкий и бесстрашный. Проводил со своей группой операции, вошедшие в учебники для офицеров спецназа. С распадом Советского Союза вышел в отставку и уехал в Ригу. Больше о нем ничего известно не было.
– Ну так что, товарищ подполковник, будем говорить? – спросил подполковник Ставров.
– У нас принято обращение «господин», – поправил Кальпиньш с легким прибалтийским акцентом. – И не подполковник, а полковник. Полковник латвийского Генштаба. В отставке.
– Не совсем точно, господин полковник, – теперь уже поправил оппонента подполковник. – В настоящее время вы являетесь полковником центра планирования разведывательного управления латвийского Генштаба. Что касается вашей отставки, то у нас таких сведений нет.
– Добудете, – вяло пошевелил головой, разминая шею, пленник. – Это несложно. Ваши хакеры читают все данные управления личного состава нашего Министерства обороны. Мы многократно регистрировали их проникновение и не знали, как от них охраниться. Не помогли даже лучшие спецы союзников, которых мы многократно привлекали.
– Возможно, – Ставров и с этим согласился. – Наши хакеры умеют работать. Что-то они про вас находили, я полагаю. Были даже слухи, что вы переходите служить в разведуправление НАТО. Это тоже должно быть отражено в документах управления личного состава.
– Едва ли. В НАТО от моих услуг отказались. Они не поверили мне как раз потому, что я слишком хорошо служил во времена Советского Союза, и приняли за настоящего российского разведчика. Им не понравилась сама формулировка: Герой Советского Союза – сотрудник разведки НАТО. Там недоверчивые парни сидят... И не любят откровений... Считают, что откровенными могут быть только дураки.
– Зато мы откровения любим, – вмешался в разговор я. – И очень хотелось бы от вас их услышать. Не все, конечно, на все мы не претендуем, но хотя бы самое, грубо говоря, сокровенное. Личные впечатления, пожелания. Например, какое впечатление произвело на вас посещение нашего временного местопребывания здесь, в этом городе.
– Хорошо устроились, – ухмыльнулся полковник. – Со всеми удобствами. И даже туалет есть. Во времена, когда я служил, мы порой живали и похуже. Чаще всего живали похуже.
– Времена были другие, – согласился Ставров. – Решили проверить и сравнить?
– Человеческое любопытство когда-то и привело меня на службу в разведку. До сих пор от любопытства избавиться не могу.
– И от болтливости, несвойственной разведчику, – постарался я задеть полковника побольнее. – Болтаете о всякой ерунде. Давайте будем конкретнее. Разведчик тоже должен уметь проигрывать, и вы это знаете. Вы проиграли. И мы имеем право задавать вопросы. Вот потому нас и интересует цель вашего пребывания здесь. Что вам надо было в нашей казарме?
Кальпиньш улыбнулся.
– Исключительно желание сравнить нынешний спецназ со старым. Именно это и привело меня сюда. Не подумаете же вы, что меня всерьез заинтересовали ваши шприц-тюбики.
– А потом стало интересно, на каких машинах мы ездим.
– Именно так.
– Пистолет где? – спросил подполковник.
Я вытащил оружие из кармана «разгрузки», которую успел надеть перед приездом следственно-экспертной бригады. Люблю одежду со множеством больших карманов. Главное здесь – запомнить, что и в какой карман положил.
– Одна пуля в стене. Он стрелял в лейтенанта Зайцева.
Ставров посмотрел на полковника с насмешливым укором.
– Не попали. Значит, и правда сильно постарели. Не тот уже уровень.
Кальпиньш по-кошачьи фыркнул. Ему откровенно не понравился укор и сомнения в его квалификации. Я бы тоже мог добавить масла в огонь, рассказав, как отслеживал его, оставаясь незамеченным, но тогда пришлось бы рассказать всем, как я молился в «Волге», а этого мне вовсе не хотелось. Молитва дело интимное, а повод к молитве вообще никого, кроме меня, не касается. Но я все же высказался по другому поводу:
– Это не он не попал. Это лейтенант правильно среагировал. Зайцев у нас никакому натовскому полковнику в подготовке не уступит. А уж престарелому-то тем более.
Мы вместе с подполковником успешно выполняли задачу – выводили противника из психического равновесия. Многое забудется, но сомнения в профессиональной квалификации некогда классного специалиста будут много дней будоражить его чувства. А нам только этого и надо. Неуравновешенным человеком проще управлять. Его проще заставить отвечать на вопросы, на которые он отвечать нам упорно не желал ни при каких обстоятельствах.
– Вы где остановились, господин полковник? – спросил Ставров, продолжая с интересом рассматривать пистолет. Ему, похоже, тоже не приходилось еще сталкиваться с десятимиллиметровыми моделями. Это я понял уже по тому, как он рассматривал патрон, вытащенный из обоймы, как заглядывал в ствол.
– То есть? По-моему, я остановился вот здесь, когда меня ударили и на пол повалили.
– Я спрашиваю, в гостинице или у друзей? Где ваши личные вещи, ваши документы, в конце концов? Не могли же вы без документов в нашу страну приехать.
– Мог, – усмехнулся полковник. – Я могу все, что захочу, вы же, наверное, знаете. А переночевать хотел в машине, но меня оттуда вытащили и избили. Что делается в России!
Наши уколы, видимо, оказались недостаточными, и я добавил:
– И это называется – избили? Ну, полковничек, вот если бы вы столкнулись в рукопашной с капитаном Словакиным, даже при всей вашей легендарной квалификации отставного разведчика вы бы иначе заговорили.
Я кивнул на капитана, Кальпиньш тоже на него посмотрел, но капитан, похоже, впечатления не произвел. Ростом он не больше ста семидесяти восьми – ста восьмидесяти. Крепок, но не ужасает шириной плеч. И полковник не поверил. А зря. Только тот, кто Словакина в деле видел, может его оценить, если сможет после встречи давать оценки...