Особенно хорошо ей мечталось на прогулке с Леночкой. Ирина медленно шла, толкала коляску и мечтала – о том, что, наверное, нужно будет побелить стены дома и подмести двор. Почему-то ей казалось, что это важно. Или что придется заново покупать мясорубку и пылесос – не повезешь же с собой. Она представляла, куда именно поставит фотографии, и гадала – будет ли там таз для стирки белья. За этими размышлениями время проходило быстро. Даже Леночка, видя, что мама молчит и о чем-то думает, притихала.
Она должна была приехать за билетами. Уже договорилась. Чтобы поезд и две нижние полки обязательно. Гуляла с Леночкой и думала, что вот уже надо ехать за билетами, вот уже скоро они уедут...
В овраге жила стая бродячих собак. Жила своей обособленной овражьей жизнью – умирали старые собаки, появлялись щенки. Казалось, так было всегда. Ирина выросла в этом парке и помнила этих собак с детства. Иногда собаки выходили из оврага. Стояли на дороге, уходили.
– Ой! – На тропинке замерла молодая женщина с коляской и боялась пройти.
– Не бойтесь, они не кусаются, – сказала Ирина.
– Страшно, я боюсь собак, – сказала женщина, – почему их не ловят? А вдруг они бешеные?
Ирина пожала плечами. Видимо, женщина только недавно переехала в этот район.
– Они никогда никого не кусали, – сказала она, – идите спокойно. Они отбегут.
– А вы можете меня проводить? – попросила женщина. – Пожалуйста. Меня в детстве собака укусила, вот я с тех пор боюсь. Все равно их должны ловить и отправлять в питомники. Тут же дети гуляют... Надо позвонить в райисполком.
– Пойдемте, – сказала Ирина. Она не в первый раз слышала жалобы. Но ни разу в парке не появлялась машина по отлову собак. Как будто гдето наверху, у большого начальства с собаками был заключен договор – люди не спускаются в овраг, а собаки никого не кусают.
Ирина знала, что собак кормят две женщины. Молодая и пожилая. Они каждый день по очереди спускались вниз и вытряхивали на землю еду из целлофановых пакетов. Всегда две женщины. И всегда одна молодая, другая в возрасте. Так было и в Ирином детстве, так было сейчас, и так, казалось, будет всегда. Были ли это женщины одной семьи, передающие из поколения в поколение обязанность кормить бродячих собак из парка, или разные, не знакомые друг с другом, никто не знал.
Ирина сидела на своей любимой лавочке, когда к ней подошел старый знакомый по прогулкам. Она даже не знала, как зовут этого странного высокого «костюмного», как называла его Ирина, мужчину с маленькой собачонкой под мышкой. Каждый день он спешил с работы домой и, не переодеваясь, выводил собаку гулять. Она, совершенно крохотуличная, практически голая, бегала вокруг хозяина и еле слышно тявкала. Ему казалось, что она умеет говорить. Он различал ее «няф» – когда она просилась гулять, «ваф» – когда хотела есть, «а-а-ав» – когда ей было скучно. Собака, видимо, мерзла уже при плюс двадцати градусах и, сделав свои дела, «просилась на ручки». Он подхватывал ее и нес домой.
Собаку звали совсем не собачьим именем Лора. И разговаривал он с ней, не как с собакой. «Лора, не стоит, поверь мне», – говорил он, когда Лора подбирала с земли какую-нибудь гадость. «Лора, будь добра, имей терпение», – просил он, выпутывая собаку из замотавшегося поводка.
Ирине он нравился, потому что был умным и очень несчастным...
На самом деле мужчина был женат. Детей Бог не дал, а дал Лору. Дома жена медленно сходила с ума – от одиночества, невостребованности и тоски – и сводила с ума его. Лору она не любила. Не конкретно ее, а в принципе всех домашних животных – кошек, собак, попугайчиков, рыбок. Но терпела – ради мужа. Мужа она потерять не могла. Кроме него, у нее вообще никого не было.
А он знал, что только Лора его держит. Чтобы не спиться и не послать всю свою жизнь под откос. В каком бы состоянии он ни был, в шесть утра Лора залезет в кровать и будет гипнотизировать его взглядом – пора гулять. И он должен встать и выйти. Даже если давно ничего не хочется. Даже жить.
Однажды он всю ночь ходил по парку – Лора потерялась. Он спустил ее с поводка, она убежала. Всю ночь он кричал, свистел и опять кричал. В пять утра он подошел к своему подъезду, около которого сидела дрожащая Лора. Еще неделю после этого он не спускал ее с рук.
Когда Лора умерла, он думал, что сорвется. Не переживет. Собака умерла глупо – попала под машину во дворе. Непонятно, почему она сорвалась с поводка, почему убежала от него – никогда же не бегала. Умерла не сразу – мужчина довез ее до ветеринарной клиники. Врач сказал, что нужно усыпить, чтобы не мучилась. Мужчина посмотрел на собаку. «Ы-ы-ыф», – сказала она. Мужчина кивнул врачу – Лора согласна.
Он продолжал приходить в парк после работы, не переодеваясь, но уже без собаки. Только Ирине он рассказал о том, что случилось с Лорой.
– Я выгляжу странно? – спросил он. – Без собаки? Сижу здесь, в костюме...
– Кому какое дело? Все люди немного сумасшедшие, – ответила Ирина.
– Не могу решиться завести другую собаку, – признался он.
– А вы заведите другой породы.
– Не знаю... Дело не в породе. Они ведь, как люди, – все разные...
– Вам нельзя быть одному...
– Да, нельзя.
Вдруг к лавочке подошла собака из оврага и уткнулась носом в Ирины колени.
– Тебе чего? – спросила Ирина.
Собака смотрела не мигая. Один глаз начал гноиться и «плакал».
– Знаете, что меня особенно потрясает, – сказал мужчина, – как они смотрят. Глазами ребенка.
– Да, действительно, – согласилась Ирина.
– А вы не хотите завести собаку?
– Нет, что вы, у меня же Леночка.
– Да, я понимаю.
Собака слушала их разговор и не уходила.
– По-моему, она хочет, чтобы вы ее взяли, – сказал мужчина.
– Я бы с радостью, но не могу... Всего хорошего. Нам пора.
Ирина повезла Леночку домой. Собака шла следом не отставая. Уже на выходе из парка – собака только на миг замешкалась – Ирина остановилась.
– Ну чего тебе? – обратилась она к собаке.
Псина стояла и смотрела.
«Точно, глаза ребенка, – подумала Ирина, – как у Леночки».
– Давай сделаем так, – предложила она, – я буду брать тебя на ночь, а днем выпускать. Так и ты не замерзнешь, а то скоро заморозки начнутся, и мне удобно. А если захочешь, останешься. Ну как? Согласна?
Собака поднялась и пошла. Оглянулась, мол, ты идешь?
Ирина привела собаку в квартиру, но дальше прихожей та не пошла.
– Иди, что ты застыла? – сказала Ирина.
Собака не двигалась.
– Ты хочешь сказать, что будешь жить в прихожей? Хорошо. Я поняла. Сейчас принесу тебе поесть.
Ирина принесла старое одеяло, детское, Леночкино, и бросила рядом с вешалкой. Собака легла на него и закрыла глаза.
– Ака, ака, ака! – закричала Леночка.
– Да, Леночка, собака, она теперь у нас будет жить, – сказала Ирина.
Леночка разулыбалась и счастливо загулила.
Собака подошла и положила Леночке морду на колени. Девочка хлопнула ее по голове.
– Леночка, так нельзя. Собачке будет больно. Бо-бо. Надо гладить, вот так, – сказала Ирина.
Она взяла руку дочери и водила по собачьей голове и спине.
– Ну все, хватит, – сказала она.
– Ака, ака, ака! – заплакала Леночка.
– Собачка спать хочет, Леночка! А тебе кушать пора, – говорила дочери Ирина.
– Ака, ака! – плакала Леночка.
– Ладно, сиди сколько хочешь. Надо ее помыть, вдруг блохи? – сказала она сама себе. – Как же мы теперь уедем?
За билетами она так и не поехала. По утрам открывала дверь и выпускала собаку. Вечером псина возвращалась – ужинать и спать. Она укладывалась на свой коврик и не делала попыток зайти в комнаты. Ирина уважала такое дистанцированное поведение. Они были как давние расположенные друг к другу знакомые, которые спустя много лет остаются на вы.
Зато Леночка была просто счастлива. Она тянула в рот собачьи игрушки, которые купила Ирина, и смеялась, когда собака подходила и лизала ей руку.
– Мы все равно уедем на море, – сообщала Ирина собаке и Леночке, – весной. Тебя, – Ирина обращалась к собаке, – я куда-нибудь пристрою.
Леночка тоже мечтала увидеть море. Ирина купила настенный календарь, повесила над кроватью. «Смотри, Леночка, это море», – показывала она девочке. А когда ее купала, делала «волны». Леночка замирала от восторга и шлепала по воде ладошками.
Ирина купила Леночке мягкую игрушку – дельфина. Дочка только с ним засыпала.
И вот все-таки получилось. За собакой обещал присмотреть тот мужчина из парка. Он развелся с женой, или жена развелась с ним, что в общем-то не важно, и купил себе новую собаку. Такую же мерзлявую. Назвал ее Лорой. Лора-вторая жалась к его шее, а он целовал ее дрожащую мордочку.
В поезде, когда только тронулись, Леночка плакала, испугавшись незнакомой обстановки и звуков. К тому же забыли дома игрушечного дельфина, и Леночка никак не могла уснуть – все искала игрушку и страдала.
– Леночка, а посмотри в окошко, – пыталась отвлечь дочь Ирина, – а смотри, что Машенька делает. Смотри, как интересно. А кушать хочешь? А попить?
В поезде, когда только тронулись, Леночка плакала, испугавшись незнакомой обстановки и звуков. К тому же забыли дома игрушечного дельфина, и Леночка никак не могла уснуть – все искала игрушку и страдала.
– Леночка, а посмотри в окошко, – пыталась отвлечь дочь Ирина, – а смотри, что Машенька делает. Смотри, как интересно. А кушать хочешь? А попить?
– Поиграй с ней, – сказала мне мама.
– Во что? – Мамин тон не предполагал отказа, но я еще на что-то надеялась.
Мама не ответила. Только подняла одну бровь, как знак глубокого удивления и недовольства.
Я достала свою куклу и стала говорить смешным детским голосом, коверкая звуки. Леночка перестала плакать и заулыбалась.
Если честно, я увлеклась, разыгрывая перед Леночкой спектакль. Пела песню за мишку, говорила за куклу, изображала ветер... Леночка смотрела. В уголке рта, по подбородку, у нее стекала слюнка. Я не сразу заметила, что Ирина плачет. Точнее, заметила, когда Ирина плакала уже почти навзрыд – мы с Леночкой вместе на нее среагировали, как на посторонний звук.
– Спасибо тебе, – плакала Ирина, обращаясь к моей маме.
– Перестань, – отмахивалась мама.
Когда мы приехали – оказалось, что нам в одно место, – я следила за Леночкой уже по доброй воле. Она, только видя меня или маму, переставала плакать. А я? Не знаю. Не помню. Мне кажется, что я никогда не видела, чтобы так плакали. Так навзрыд, что мурашки по телу...
На море Ирина брала Леночку на руки и несла в воду. Леночка вырывалась, кричала.
– Что ты боишься, глупенькая, это же водичка, – уговаривала дочку Ирина.
Она купила надувной круг и нарукавники, заносила дочь поглубже, но Леночка извивалась и показывала рукой на берег. Ирина чуть не плакала – неужели девочка так и не поплавает?
– Это же так полезно...
Даже я не смогла заманить Леночку в море. Наконец Ирина купила надувной бассейн, в котором Леночка плескалась подолгу и с удовольствием.
Нас в тот день на пляже не было – поехали в город.
Вроде бы все было хорошо – Леночка, как обычно, плескалась в бассейне, и Ирина решила осуществить давнюю мечту – заплыть далеко. Она уплыла за буйки, легла на спину и смотрела в небо. Сколько прошло времени – не знала. Когда подплывала к берегу, услышала крик – кричала Леночка. Ирина плыла изо всех сил, а казалось, не двигается. Выползла из воды на ватных ногах. Дочь сидела в бассейне и кричала во весь голос. Рядом стояла перепуганная девочка, которая держала надувного дельфина с себя ростом.
– Все, все, тихо, – начала успокаивать дочь Ирина, у нее стучало сердце. Она все еще не могла поверить, что дочь цела и невредима. Что все в порядке. – Не плачь, Леночка, тихо.
Леночка продолжала кричать.
– Мы завтра поедем в дельфинарий, – выпалила Ирина. – Обещаю.
Леночка перестала кричать. Хотя не знала, ни что такое завтра, ни что такое дельфинарий.
В дельфинарии Леночка захлебывалась от радости. После представления всех приглашали сфотографироваться и поплавать, схватившись за плавник, с дельфинами. Леночка все поняла и начала кричать.
– Пойдем, нам домой пора, – уговаривала ее Ирина, но Леночка кричала так, что обрывалось сердце.
Моя мама в этот момент уговаривала меня поплавать с дельфином. Я стояла на бортике и упиралась – мне было страшно.
– Там можно с инструктором, в маленьком бассейне, рыбой их покормить, погладить, – подсказала Ирине женщина с мальчиком.
Ирину с Леночкой пропустили без очереди. Сеанс – пятнадцать минут. Инструктор взял девочку на руки и спустил в воду. Леночка зажмурилась от счастья. Ирина стояла на бортике бассейна, смотрела на свою больную детским церебральным параличом четырнадцатилетнюю дочь, которая вела себя как пятилетний ребенок, и плакала, как тогда в вагоне. На пятнадцать минут и она, и Леночка забыли о болезни.
В конце всем предлагали загадать желание дельфину. За Леночку желание загадала Ирина, зная, что оно не исполнится.
Я же так и не спустилась к дельфинам.
– Ты всегда будешь бояться, если не сможешь нащупать ногами дно, – сказала мне разочарованно мама, – глубина, неизвестность, фактор неожиданности выбьют тебя из колеи – учти, тебе с этим жить.
Она опять оказалась права.
Маме было проще достать билеты на поезд – приятельница работала в железнодорожной кассе. Обычно боятся летать на самолетах, а я до сих пор боюсь ездить в поезде.
Купе. Я на верхней полке смотрю в окно. Мы едем на юг. С нами женщина и одно место – верхняя полка – свободно. Я рада и прыгаю с полки на полку.
– Манечка, прекрати, пыль летит на стол, – одергивает меня мама, – слезай, поешь.
– Не хочу, – отвечаю я.
Женщина, которая едет с нами – Катя, – очень странно на меня смотрит, и мне не по себе от ее взгляда. Уже вечером мама выбегает на одной из станций и возвращается с вином, пирожками, мороженым... Сваливает все на стол и выходит на перрон покурить. Я притулилась у окна и ем.
– Я не хотела тебя пугать, – говорит Катя, – просто у меня должна была тоже быть девочка. Мне кажется, она была бы очень на тебя похожа. Такая же хорошенькая. Вот я на тебя и уставилась.
– А что с ней случилось?
– Девочка не захотела расти. Я не знаю почему. Росла, росла в животике и перестала. У нее сердечко перестало биться.
– А у взрослых детей так бывает? – испуганно спросила я.
– Нет, – улыбнулась Катя. – Ты вырастешь большая и красивая.
– Точно?
– Конечно.
– А куда ее дели? Из живота? – спросила я.
– Мне сделали операцию и девочку достали.
– И похоронили?
– Можно и так сказать...
Катя плакала.
– А потом у тебя может быть еще девочка? Другая, – не замечая ее слез, допытывалась я.
– Не знаю. Надеюсь.
– А у тебя был большой живот или еще маленький?
– Средний.
– Значит, не считается, – уверенно заявила я. Катя рассмеялась. – Она же не умела улыбаться, сосать соску, плакать... Значит, у тебя точно будет другая девочка.
– Значит, будет...
– А какая она будет?
– Красивая, как ты.
– А как ты ее назовешь?
– Пока не знаю. А ты как хочешь?
– Машей.
– Ну, Маша – это ты. Надо другое имя.
– Катя?
– Нет, Катя – это я. И вообще мне это имя не очень нравится.
– Тогда Олей. Как мою маму.
– Не надо Олей, – сказала моя мама. Оказывается, она стояла в дверях купе и все слышала, – у всех Оль тяжелая женская доля. Не очень-то они счастливы.
– А ты уже решила, где девочка будет жить? Колыбельку купила? – не отставала я.
– Нет...
– Тогда сначала подготовься хорошенько, а потом девочку жди. А куда же она рождаться будет? Вот она и не рождается, потому что у нее даже кровати своей нет.
Я лежала на верхней полке, якобы спала и подслушивала разговор Кати и мамы.
– Я ведь ничего не чувствовала. Никакого предчувствия беды, – рассказывала Катя, – знаешь, я ведь иногда думаю, а вдруг они ошиблись? Я ведь должна была почувствовать, что что-то не так. И это ведь я виновата, что так получилось. Я тогда таблеток наглоталась. Еще стояла и думала, как их пить. Сразу все или по нескольку. А когда воду допила, испугалась. Мне ведь чего было нужно? Чтобы муж меня просто пожалел. А он молчал и на работе задерживался. Я совсем одна была. Если бы он мне сказал, что я не виновата, что все будет нормально... Мне ж больше ничего не надо было. Короче, испугалась я. Побежала в ванную, потом назад в комнату – хотела «скорую» вызвать, потом опять в ванную. Нашла марганцовку, выхлебала целый ковш, два пальца в рот и... промывание желудка. Хорошо, что «скорую» не вызвала, а то бы меня в психушку забрали. Лежала я на полу в ванной, не помню сколько времени. Потом выползла. Тут и муж вернулся. Представляешь, он даже не заметил, что я зеленого цвета и еле двигаюсь. Сел телевизор смотреть. А я утром на развод подала. Он не стал возражать и даже не удивился.
Они некоторое время молчали.
– Ну что, спать будем? – сказала мама.
– Ложись, я не могу. У меня давно бессонница. Она ведь – доченька моя нерожденная – каждую ночь мне снилась. Один и тот же сон. Маленькая девочка, лет трех. В красивом сарафане. Стояла и смотрела на меня, не отводя взгляда. У нее кудрявые волосы до плеч, губки такие бантиком. Девочка не улыбалась, а смотрела строго и внимательно.
Она приходила каждую ночь и стояла не двигаясь. Давала себя рассмотреть. Я видела, что она скрестила пальчики на одной ручке. Видела, что босоножки уже стоптаны и один гольф спущен чуть ниже другого. Однажды девочка поправила волосы – привычным уверенным жестом заколола заколку-бабочку. А в следующую ночь подтянула гольф. А потом плакала и вытирала кулачками глаза. Самое страшное – я не могла подойти к ней. Не могла взять ее за руку. Потрогать. Только приближусь, а она отходит. А потом она сама ко мне подошла и взяла за руку. Я проснулась утром вся в слезах.
Теперь вот бессонница. Не могу ее видеть. Боюсь, что сердце во сне остановится. Каждый вечер, часов в одиннадцать, спать хочу, умираю. На диване задремываю. Еле заставляю себя встать, переодеться, лечь нормально. И сон тут же уходит. Лежу, кручусь с боку на бок. Задремываю, а расслабиться и уснуть глубоко все равно не получается. Лежу и прислушиваюсь – кран капает, соседи выключателями щелкают. Потом совершенно неожиданно проваливаюсь в бездну – нездоровую, без сновидений. А в четыре утра просыпаюсь и больше уснуть не могу. В полседьмого, когда уже надо вставать, я засыпаю. И так сладко! В семь – звонит будильник. Всех хочется убить.