— Что ты, что ты, брате! Не стоит гневить богов, все ж таки это будет первая жертва, принесенная на новом месте.
— Ну, как знаешь, — кивнул Келагаст и взглянул на быстро удлиняющиеся вечерние тени. — Скоро уж должны и пожаловать, Да вот не они ли кричат?
Ажлак прислушался. И в самом деле, где-то недалеко, за елками, послышались голоса.
Младший сын старосты Хянди — высокий, у верейный в себе парень с рыжей шевелюрой и нагловатой улыбкой на тонких губах — вспрыгнул на перегородивший тропку упавший ствол липы и, обернувшись, протянул руки следовавшей за ним девушке — светловолосой, сероглазой, хрупкой. Вообще-то, Хянди она не очень-то нравилась — уж больно худая, — да вот батюшка приказал привести, нельзя ослушаться.
— Ну, чего ты, Колма? — Парень подмигнул. — Прыгай!
Опершись на его руку, девчонка ловко перепрыгнула упавшее дерево и повела плечом. Сын староста бросил на нее насмешливый взгляд.
— Что, замерзла?
— Да нет, — Колма улыбнулась. — Просто боязно что-то. И в самом деле на том лугу много колокольчиков?
— Полно, — засмеялся Хянди. — На десяток венков хватит. *
— Мне б на три только… — тихо прошептала дева.
— Интересно, кому подаришь? — как бы между прочим поинтересовался Хянди.
Колма вдруг отвернулась и запунцовела. Сын старосты ухмыльнулся — давно уже прознал, что неравнодушна к нему эта светлоокая дева. Прищурив глаза, Хянди взял девушку за руку, прошептал в ухо:
— Если вдруг мне пришлешь — я приму. Колма вздрогнула, попыталась вырваться, но сын старосты не дал, обнял, поцеловал жарко в губы, зашептал слова любовные. Девушка уже не вырывалась, размякла.
«А она ничего, — думал сын старосты. — И грудь не такая уж и маленькая…»
— Нет, нет, не надо… — тяжело дыша, шептала девушка. — Не…
— Я бы взял тебя замуж. — Оторвавшись от девичьих губ, Хянди принялся целовать нежную шею. — Пошла бы за меня?
— Пошла бы.
Руки парня уже деловито задирали юбку, обнажая стройные бедра… Колма вдруг тихо вскрикнула, серые глаза ее округлились от ужаса.
— Там!… там… — закричала дева. Хянди обернулся и увидел быстро идущих по тропе людей, в которых тут же признал собственного отца, старосту Келагаста, и колдуна Ажлака.
Колма попыталась было бежать, но Ажлак быстро схватил ее за руку и мерзко ухмыльнулся:
— Ну, пойдем со мной, дева.
— К-куда? — заикаясь, переспросила девушка.
— Узнаешь…
— Но я не хочу никуда идти, я бы лучше…
Деву уже не слушали. Схватили за волосы, ударив ногой по ребрам, затащили в ельник, рывком поставили на колени перед рогатым идолом. Колма в ужасе закричала. И крик ее тут же захлебнулся кровью — зашедший сзади Ажлак ловко перерезал девушке горло кривым широким ножом. Захрипев, несчастная повалилась наземь.
— Прими нашу жертву, Семаргл! — вымазав руки кровью, громко воскликнул Ажлак и упал на колени рядом с холодеющей жертвой. По знаку отца то же сделал и Хянди, да и сам Келагаст ткнулся коленями в мох.
Восславив древних божеств, все трое встали. Ажлак кивнул в сторону трупа девушки;
— Заберем ее с собой, к селищу.
— Это зачем еще? — удивился староста. — Лучше бы здесь оставить, звери бы обглодали… Не догадался бы кузнец Рауд, что сделалось с его младшей дочкой. Хянди, никто не видал, как вы уходили?
— Никто, — ухмыльнулся Хянди. — Я все сделал как учил дядя Ажлак… Легко было уговорить эту дуру.
Подтащив убитую ближе к селищу, бросили труп в траву рядом с тропою чтоб можно было заметить хотя бы не издали, а так, проходя рядом.
— Ну, вот и все, — усмехнулся староста.
— Нет, не все, брате! — Ажлак с усмешкой вытащил из-за пазухи маленький серебряный крестик на тонкой цепочке. Нагнулся, вложил в мертвую руку. — Вот теперь и впрямь все… — Он перевел взгляд на Келагаста; — Кажется, ты давно хотел прибрать к рукам Хундолу и посчитаться с людьми креста? Теперь у нас появился повод.
— Верно. — Староста рассмеялся, —А ты далеко не глуп, Ажлак! Только вот поверят ли в то мои люди?
— Поверят. — Ажлак показал на Хянди. — Пусть твой сын спустится к реке и незаметно уведет вниз по течению пару челноков да там их где-нибудь и утопит.
Келагаст одобрительно засмеялся и повернулся к сыну:
— Исполни все в точности, парень!
Поклонившись, рыжеволосый Хянди исчез в зарослях ивы. Келагаст с Ажлаком переглянулись и неспешно направились по тропе к селищу. Едва успели отойти, как появились идущие с покоса девы с венками из ромашек и клевера. Прошлись по тропе, одна вдруг нагнулась, вскрикнула… Все завизжали, подзывая идущих позади мужиков.
Ни Хянди, ни староста, ни коварный старец так и не заметили, что из кустов орешника за ними следили чьи-то внимательные глаза. Большие, цвета луговых васильков и синего летнего неба.
Пашозерские пришли к вечеру. Явились со стороны Черной реки, прошлись по хундольской дороге и, не заходя в селение, сразу двинулись к монастырю. Колокол как раз созывал отшельников к вечерне, и над лесом, озерком и лугом разносился малиновый благостный звон. Никифор самолично забрался на башню, видел, как вышли из лесу пятеро вооруженных рогатинами людей в круглых, отороченных белкою шапках. Узнав среди идущих Сагарма, пашозерского старосту, вспомнил, как еще по зиме вылечил его дочку. Стоявший рядом брат Андрей тоже узнал гостей и заулыбался. Хоть и славно жить в отшельничестве, а все ж радовались послушники новым людям, тем более старым друзьям.
— Приветствую тебя, брате Никифор! — подойдя к воротам, прокричал Сагарм — высокий, ловкий, с широкой каштановой бородой и такого же цвета кудрями.
— И мы всегда рады гостям, — вышел навстречу пашозерцам настоятель. — Да пребудет с вами Господня милость. — Никифор перекрестился. — Поздорову ли в вашем роду?
— Поздорову, — ответил Сагарм и тут же вздохнул: — Поздорову, да не все. Молодой Юкса, из лучших наших охотников, занемог в лихоманке. Вот и пришли к тебе, брате Никифор. Не пошел бы ты с нами, не посмотрел бы болящего?
— Конечно, схожу. — Никифор кивнул. — Пока соберусь, вы в трапезную зайдите, откушайте что Господь дал!
Заглянув в свою келью, монах сложил в заплечную суму висевшие на стене сушеные травы, топленый барсучий жир, еще какие-то снадобья в плетеных березовых туесах. Выйдя на двор, обратился к гостям:
— Я готов, братие! — И предупредил послушников: — Вернусь завтра к обедне.
Не так уж и далеко было идти до Паш-озера по хундольской дорожке мимо Черного озера, вдоль болотины, дальше — берегом неширокой Сарки-реки, а там уже и вон они, селища пашозерцев. Зимой на лыжах по охотничьим тропкам и не один раз можно было туда-сюда сбегать, от обители до Паш-озера. Сейчас, правда, болот по пути много, но и так идти недолго, к ночи вполне можно добраться, к тому же ночи сейчас стояли светлые.
Юкса — молодой веселый парень — метался в бреду, горячий, как угли. Прочитав про себя молитву, Никифор подержал его за руку, приподнял пальцами веки, оглянулся.
— Хорошо бы положить его в отдельную хижину, и чтоб никто туда не входил, кроме того, кто ухаживает за больным.
— Сделаем, как скажешь, — согласно кивнул Сагарм и, отвернувшись, тут же отдал распоряжения слугам.
Никифор наклонился ближе к больному, приложив ухо к груди, послушал дыхание.
— Я дам ему отвар и оставлю вам травы, — распрямившись, произнес он. — Кто пользует больных в селении? По-прежнему старая Аньша?
— Она.
— Пусть. Трав и Аньша знает изрядно. Если Юкса не умрет до утра — значит, будет жить.
Юкса не умер. Наоборот, напоенный отварами, уснул, дыхание его было еще слабым, но уже не таким прерывистым, как прежде. Сагарм радовался.
— Не знаю, как и благодарить тебя, Никифор!
— Благодарите Господа. И не забудьте натереть болящего на ночь барсучьим салом.
Простившись с пашозерцами, Никифор перекрестился и направился в обратный путь. Шел не спеша, наслаждаясь утренней свежестью, запахом сладких луговых трав и первыми лучами солнца. Выйдя к Черному озеру, повернул, огибая Хундолу и таким образом укорачивая себе путь. Внезапный порыв ветра принес свежий запах пожарища, Никифор повертел головой, увидав поднимающийся за лесом дым, резко прибавил шагу. Вот и болотце, ручей, озерко… А вместо обители — догорающие головни и трупы послушников. Все восемь, они лежали головами в сторону озера Злого духа.
Глава 11
НА ЖИВЦА
Июль-август 868 г . Южное Приладожие
Мы несколько иначе смотрим на разбои, упоминаемые летописцем… Отождествление их с классовой антифеодальной борьбой нам представляется натяжкой, данью концепции о феодальной природе Киевской Руси.
И. Я. Фроянов «Древняя Русь»Плохое место между речками Воложбой и Чагодой: болота, овраги» ручьи — неудобь сплошная. Однако кому как, народа вокруг немало кормится —– из Нево-озера вверх по Сяси-реке плывут на ладьях-насадах купеческие караваны, затем — по Воложке, а потом, сгружают товары, вытаскивают суда, волокут до Чагоды, потом — до Мологе-реке, а уж там прямая дорожка до Итиля, к булгарам, в Хазарию, а через Хвалынское море — в Персию. Оттого и сел здесь много — редко сеют да пашут смерды, все больше на волоках промышляют. Кому помочь, кому ладейки подремонтировать, кому и обходной путь-волок показать, хоть и не прямой, да удобный — по ручьям, по озеркам, — все меньше с ладьями таскаться. Тут же и разбойный люд своим промыслом занимается. Их так и прозывают, волочных татей, — «с волочи, мол», — «сволочи». Конечно, на крупный караван силенок у них не хватит, а вот мелкий — в две-три ладьи — вполне пограбить могут. Товары себе заберут, иногда и ладейки, а купцов да приказчиков — под гать, в болотину. Много болот в местах здешних. А вокруг — леса, леса, леса без конца и без края. Куда ни кинь взгляд — шумит, колышется зеленовато-голубое лесное море. А тати эти, которые «с волочи», в обычный день, пустой, без караванов, люди как люди — зверя лесного бьют, да рыбу ловят, да отобранную у леса землицу-огнище возделывают. Ну смерды и смерды… А только сидят в лесах на высоких деревьях соглядатаи — востроглазые отроки, как покажутся купцы-гости, засвистят, словно соловьи-разбойники, созовут людишек. Те уж смотрят внимательней — какой караван да много ль при нем воинов. Посильней да побогаче пропустят, ну его к ляду, а на тот, что поменьше, обязательно нападут, и тут уж горе купецкому роду-племени. Налетят из лесу с криком, с посвистом молодецким, изрубят гостей торговых, истребят стрелами. Потом трупы в болотины стащат — и снова тишь да гладь кругом, только слышно, как плещется на плесе рыба да журчат ручьи с черной болотной водою.
Отрок Пайк-Заплатка тоже кормился с разбойного промысла. Днями сидел, забравшись на высокую березу, высматривал из густой листвы, не покажутся ли ладьи на Воложбе. Кроме Пайка, еще много таких же ребят на деревах сидело. Кто первый заметит ладейки, тому, в случае удачи, сверх положенной доли еще две придется. Немало. Правда, Пайку вот что-то не везло с этим, другие отроки все раньше него видели, им и навар, а Пайк что ж… Видно, недаром так и прозван — Заплатка. Все порты изорвал, по деревам лазая, а толку — чуть. Уж и насмехались над ним другие отроки — вот чучело пустоглазое, ничего-то заметить не может. Обижался Пайк, стискивал зубы, готов был и в драку броситься, да только уж больно худым уродился да слабосильным — любой побивал. Оставалось только глотать горькие слезы да надеяться — а вдруг в следующий раз довезет?
Вот и нынче сидел Пайк на толстом суку, обхватив босыми ногами березовый ствол. Светлые волосы его трепал ветер, серые глаза слезились от напряжения. Все ж как ни смотрел парень на речку, как ни вглядывался — а ничего, все пусто. Вот уже и день клонится к вечеру и солнце светит прямо в глаза, отражаясь в реке сверкающими желтыми зайчиками. Отрок на миг прикрыл глаза рукой, защищаясь от солнца, выглянул из-под ладони. И вдруг заморгал, не в силах поверить увиденному. Неужто? Нет, и в самом деле… Из-за излучины медленно выплывали плоскодонные купеческие насады. Было хорошо видно, как неспешно опускаются в воду весла. На носу переднего судна стоял лоцман, то и дело промеряя фарватер бечевой с привязанной к ней гирькой. Видно, не из, опытных. Те уж хорошо знали — вот тут, за плесом, протока к озеру, а за ним — волок! Дальше, за протокою, на Воложбе одни сплошные мели, да и узка речка становится — перепрыгнуть можно. Сразу за озером и нужно вытаскивать на берег ладейки. Разгрузить, просушить малость да перетащить к Понырь-речке, та хоть и мала да мелковата, а все ж пустые суда провести можно, не на веслах, конечно, бечевою. Подняться вверх по течению до небольшого лесного озерка, а там уж не так и далеко до Чагоды остается. Вот у Поныри-то, в урочищах и поджидали корабельщиков тати дедки Охряма. Дедка — это прозвище такое, седобород был разбойный вожак немолод. Однако ж силен, и умом не обидели боги. Староста Келагаст — самый важный в дальних лесах — сильно уважал Охряма, да и при нужде помощь людьми оказывал, хоть и не нравилось это татям —после-то добычу на всех делить надо» совсем ничего получается. Правда, вот в последний раз Келагастовы почти совсем не взяли себе доли, хоть и караван был знатный, булгарский. Одному бы Охряму, без Келагаста, нипочем с булгарами не управиться — и многолюдны были гости, и воинов-стражей хватало.
Пайк присмотрелся внимательней, сосчитал все ладьи и, набрав в легкие побольше воздуха, закричал, словно болотная выпь.
— Не к добру кричит выпь-птица, — стоя на первой ладьё, покачал головою Твор. — Не к добру.
— Какая еще выпь? — обернулся к нему Вятша.
— Обычная. Сам послушай… Во! Крик прозвучал снова.
Хельги оторвал взгляд от реки, оглянулся. Вроде бы как с кручи кричали.
— Ну да, с кручи, — подтвердил Твор. — Во-он с той березины.
— А ведь выпь — болотная птица, по березам не шастает.
— Так, может, пошлем людей, князь?
— Рано! Пусть все спрячут мечи, кольчуги, шлемы. Местные тати наверняка поджидают купцов, — усмехнулся князь. — Не будем обманывать их ожидания.
Разбойный вожак дедка Охрям исподлобья оглядел собравшихся в избе мужиков. То были отборные, закоснелые в кровавой татьбе люди. Угрюмые, заросшие бородищами, никто из них не испытывал никакого влечения к мирному хозяйству, зато каждый сполна изведал сладость захваченной в бою добычи. С такими можно было натворить дел. Охрям усмехнулся и, дождавшись, когда тати степенно рассядутся по лавкам, кивнул Пайку:
— Говори, паря!
— Ладьи-насады, торговые, числом восемь, — запинаясь от волнения, перечислил Заплатка. — Ни копий, ни кольчуг не видно, по всему — ладожские гости. Вот и напасть бы!
— Помолчи, Заплатка! «Напасть», — скривясь, передразнил парня Охрям. — О том не твоя голова печется. Беги-ка лучше к огольцам — пущай к волокам со всех ног несутся да высмотрят все, как надо. Что за товар, сколько торговых людишек да воев-охранников.
— Бегу, дедко Охрям. — Подхватив с лавки шапку, Пайк опрометью вылетел из избы. Скатился с крыльца, замахал руками нетерпеливо толпящимся у ворот отрокам: — Бежим к волоку, робя! Дедка наказ дал.
Выбежав из ворот, толпа парней рванула к лесу, в урочище, близ которого и текла небольшая речушка Понырь. В уродище рассчитались — кому куда. Пайку с двумя другими парнями выпало следить у болотца. Запечалился было Заплатка — всегда так. Кто гостей высмотрел? Он, Пайк. А кому теперь в болотине мокнуть? Ему же. Поди-ка поползай в камышах да по грязи! Ну, да делать нечего. Одно утешало — ежели богатый караван окажется, будет с него и Пайку хороший наварец. В таком-то разе можно и новый плащик, и бобровую шапку себе справить — все парни завидовать будут.
Рассудив таким образом, Заплатка повеселел и, прибавив шагу, вместе с напарниками помчался вдоль речки.
Когда насады Хельги пересекли озерко, князь, по совету, прихваченного с собою проводника —тиуна Найдена, велел разгружаться.
— Пустые ладьи запросто проведем по Поныри, — разъяснил Найден. — Шестами да бечевою. Ну а дальше до Чагоды-реки уж совсем немного. Только вот, боюсь, до ночи не успеем. Ну, да ничего, чай, не нападут тати, побоятся.
— Не беспокойся о татях, Найден, — усмехнулся Хельги. — Лучше пройди вперед, покажи, как с бечевой двигаться.
Кивнув, тиун удалился к воинам. Те были без кольчуг и оружия, многие — босые, ни дать ни взять обычные нанятые торговыми гостями мужички. Только в каждой ладейке, незаметно, но так, чтоб под рукою, — кольчуги, мечи, рогатины, тугие боевые луки. Наклониться только, взять… Ужо не поздоровится ворогу!
Выгрузив тюки с «товаром», перетянули на глубокое место насады. Приладили бечевы, потянули. Шли ходко, лишь кое-где пришлось убирать торчащие из воды камни. Закончился болотистый, заросший камышом берег, пошли деревья — сосны, осины, ели, — многие из них, подгрызенные бобрами, упав, перегородили путь. Останавливались, рубили, оттаскивали. Шуму было много. Трудна работенка — но ведь и весело. Твор так увлекся, перерубая сучья, что сам чуть не ухнул в воду вместе с топором. Хорошо, успел ухватиться за ствол. Перевернулся, опустил ноги в камыши — обогнуть дерево, — почувствовал, как захлюпала грязь-жижа. Обернулся — показалось вдруг, что-то белеет в камышах, вроде бы чья-то рубаха. Нет, не показалось, Ага, вот снова! Отрок, как научил Вятша, перестал вертеть головой, остановился, лег на протянувшийся над водою ствол, якобы примериваясь поудобнее рубануть ветки, сам же пристально вгляделся в воду, в которой отражались насады, люди, деревья, камыш… И промелькнувшие за камышинами фигуры! Вот оно что! Соглядатаи. Тати! Проследить за разбойниками? Нет, уж лучше сразу сообщить князю.
Срубив с поваленного дерева нижние, мешающие насадам ветки, Твор со всех ног бросился к Вятше.
— Засада! Следят за нами. Я сам только что видел.
— В кустах и за камышами? — с усмешкой переспросил сотник.
Отрок ошеломленно хлопнул глазами.
— Ну да… Так ты тоже заметил?!
— Еще бы. — Вятша похлопал приятеля по плечу: — Князю про то ведомо.
— Ведомо?! — все еще недоумевал отрок. Сотник едва не расхохотался.
— Рыбу на живца ловил когда-нибудь, Творе?
— На живца? Ах, вон оно что, — наконец догадался Твор.
Вятша предупредил:
— Смотри не показывай виду.
— Само собой, — махнул рукой отрок. — Ну и хитер же князь! Недаром Вещий.
Хельги вместе с Найденом прошел вперед, определяя место для ночлега. Вообще-то этот путь можно было миновать и до наступления ночи, выйти к Чагоде, на луга. Только вот уж больно чистым там было место, больно уж неудобно для татей. Там ведь могут и не отважиться напасть, убоятся. В таком разе спешить не надо.
— Эй, Ждане, — Хельги махнул рукой лоцману, — там впереди каменьев много! Медленней идите, осторожней. Торопиться нам некуда.
Караван замедлил ход, и князь присел на ствол дерева, поджидая насады. Сорвал ромашку, задумчиво покрутил в руке. Сегодня должно многие проясниться. И очень хорошо, что наконец объявились лазутчики, давненько их ждали, еще с Сяси-реки. Теперь бы только узнать, чьи они. А узнать просто: внезапно показать часть воинов, и если это обычные тати, то напасть побоятся, а вот ежели кто другой, тогда уж будет битва. Здесь главное — не увлечься, все рассчитать аккуратненько, чтобы не слишком мало казалось воинов, но и не слишком много.
Пайк-Заплатка со своими разбойными сотоварищами, не щадя себя, полз по болотине на брюхе, так что только камыши шуршали да, квакая, прыгали вокруг лягухи, хорошо еще не змеи. Усталости не чувствовали, все заменил азарт. Вот высмотрят они, все хорошенько вызнают, и ночью пойдет потеха. Кто чем промышляет, а как же! Купцы-гости — торговлишкой, а ватажники дедки Охряма — татьбою. Все при деле. Как говорится, на то она и щука, чтобы карась не дремал. Хорошо еще, так случилось, что, когда вымер от огнеманки почти весь род, Заплатка попался на глаза людям Охряма, высматривающим ловких и пронырливых отроков для ватаги. С тех пор ватага — дом родной. Хотя, конечно, были у мужиков-татей и семьи, и пашни, и угодья охотничьи. Вполне мирными казались мужички с первого взгляда, никто б и не подумал никогда про них нехорошее. Здоровяки, хозяева справные. А что мальцы при них, так как еще отрокам к охотничьей премудрости приучаться? В ватаге ребят не забижали, слушайся вожака, а так — делай, что хочешь. Одно не прощали — длинный язьк. Отрезать могли, вместе с дурной толовою, как в назидание другим и поступили в прошлое лето с Онфимом. Как он кричал, дурачок Онфим, упирался. Все ж как ни упирался, а головенку его отрезанную рядом с вырванным языком и подвесили. Многих впечатлило.