Миг спустя я швырнул бы цепь в ведьму, но, к моему изумлению, в дверном проеме возникла еще одна фигура. Это был господин Ноуэлл, судья, и его лицо выражало явное неодобрение.
— Вот он, вор и убийца! — злорадно воскликнула Вюрмальд. — Гляньте только на кровь на его рубашке и на предмет в левой руке. Это серебро, если я не ошибаюсь…
Я уставился на нее, не в силах произнести ни слова; «вор» и «убийца» вихрем пронеслись в голове.
— Откуда у тебя серебряная цепь, мальчик? — требовательно спросил Ноуэлл.
— Она моя, — растерялся я. — Мне ее подарила мама.
— По-моему, ты родом из фермерской семьи? — сказал он, хмуро разглядывая меня. — Советую придумать более убедительное объяснение. Трудно представить, чтобы жене фермера принадлежала такая ценная вещь.
— Дело обстоит следующим образом, господин Ноуэлл, — заявила Вюрмальд. — Посреди ночи я услышала в вашем кабинете шум, спустилась и спугнула его. В противном случае потери были бы гораздо значительнее. Он взломал шкаф и подбирался к драгоценностям вашей покойной супруги. Однако мальчишка сбежал, удрал в ночь, как настоящий преступник. Я поднялась наверх, чтобы рассказать о происшествии отцу Стоксу, и обнаружила бедного священника зарезанным в своей постели, с ножом в сердце. А теперь, не удовлетворившись убийством и кражей серебряной цепи, воришка прокрался в ваш дом, чтобы еще чем-нибудь поживиться.
Какой же я дурак! Мне даже в голову не приходило, что Вюрмальд убьет отца Стокса и свалит вину на меня. Не успел я произнести ни слова, как Ноуэлл шагнул вперед, схватил меня за плечо и сорвал с руки цепь.
— Не трать время на оправдания! — воскликнул он вне себя от ярости. — Мы с госпожой Вюрмальд видели, как ты и твоя сообщница обходили здание. Мои люди обыскивают парк — далеко она не уйдет. Еще до конца месяца вас обоих повесят в Кастере!
Сердце упало. Теперь я понял: домоправительница околдовала Ноуэлла, и он верил каждому ее слову. Без сомнения, она сама взломала шкаф и украла драгоценности. Однако обвинять ее действительно бесполезно. Какой смысл говорить Ноуэллу правду, если он не верит в ведьм?
— Я не вор и не убийца, — сказал я. — Я пришел на Пендл, преследуя грабителей, которые не только украли сундуки, но и похитили моих родных.
— Не волнуйся, с этим я разберусь. Есть ли в твоих словах хоть доля правды, выяснится очень скоро. Обитатели крепости Малкин слишком долго издевались над законом, и на этот раз я доведу дело до суда. Сообщники они тебе или это случай «вор против вора», мы выясним. Я долго убеждал военных приехать сюда, и завтра все, кого обнаружат в башне, в цепях отправятся в Кастер на допрос. И ты тоже, под охраной! Теперь выверни карманы. Посмотрим, что ты еще украл.
Что мне оставалось делать? Вместо драгоценностей на пол посыпались железные опилки и соль. Гнев Ноуэлла сменился недоумением, и я испугался, как бы он не обыскал меня и не нашел на шее ключи. Вюрмальд холодно улыбнулась, и на мгновение лицо судьи утратило всякое выражение, но потом он снова обрел решимость. Ноуэлл отвел меня вниз, в служебные помещения, и запер в маленькой камере, которую обычно использовал констебль. Без своего особого ключа я не мог рассчитывать выбраться. Ноуэлл забрал цепь, посох остался у Алисы. Я снова был беззащитен.
Что касается Алисы, я не сомневался, что она унюхала людей судьи и сбежала еще до того, как они подошли близко. Это хорошо. Плохо другое — теперь она вряд ли решится освободить меня. Слишком опасно. И без меня ей не спасти Джека. Приближалась полночь — предельный срок, установленный Вюрмальд. Если к этому времени домоправительница не получит ключи, то отдаст Джека, Элли и Мэри в руки мучительницы Грималкин. Мысль об этом была невыносима.
Однако пока Алиса свободна, у меня есть слабая надежда спастись. Если не сегодня, то завтра она постарается сделать все, что в ее силах, — при условии, что я доживу до рассвета. Ночью Вюрмальд наверняка придет и потребует ключи; или, хуже того, пошлет за ними Тибба.
Чуть позднее, когда я лежал в темноте камеры, в замке повернулся ключ. Я вскочил и бросился в дальний угол. Может, это Алиса?
К моему разочарованию и смятению, вошла Вюрмальд со свечой в руке и закрыла за собой дверь. Я смотрел на пышные юбки и думал, нет ли под ними Тибба.
— Ситуация скверная, но не безнадежная, — тускло улыбнулась она. — Все еще можно поправить. Для этого требуется одно — ключи от сундуков. Отдай их мне — и завтра вечером со своими родными отправишься домой…
— Ага, преследуемый как убийца. Теперь, возможно, я никогда не вернусь на ферму.
Она покачала головой.
— Не пройдет и нескольких дней, как Ноуэлл умрет, и весь округ окажется в наших руках. Обвинять и преследовать тебя станет просто некому. Предоставь это мне. Просто отдай ключи.
Теперь я улыбнулся. Сейчас она могла спокойно отобрать у меня связку. Я был один, целиком в ее власти.
— Именно это я и должен сделать, — подытожил я. — Отдать вам ключи. Потому что вы их взять не можете.
Вюрмальд сердито нахмурилась.
— Помнишь, что я говорила прошлой ночью? Если не желаешь спастись сам, подумай хотя бы о своих родных. Отдай ключи, или все трое умрут!
В этот момент где-то в доме часы начали отбивать полночь.
— Ну, мальчик, — проговорила она с последним ударом. — Время истекло. Отвечай!
— Нет, — отрезал я. — Я не отдам вам ключи.
— Что ж, ты знаешь о последствиях.
Она вышла, замок щелкнул, послышались удаляющиеся шаги. Воцарились тишина и тьма. Я остался наедине со своими мыслями, и никогда они не были мрачнее.
Только что принятое решение будет стоить моим родным жизни. Но разве я мог поступить иначе? Нельзя допустить, чтобы содержимое маминых сундуков попало в руки ведьм. Учитель не раз повторял, что долг перед Графством превыше всего.
Всего год и три месяца назад я с папой трудился на ферме. Работа казалась скучной, но сейчас я отдал бы что угодно, лишь бы вернуть времена, когда отец был жив, мама сидела дома, а Джеку и Элли ничто не угрожало.
В этот момент я искренне жалел, что повстречался с Ведьмаком и стал у него учиться. Я сидел в камере и плакал.
Глава 12
Солдаты
Когда дверь отперли в следующий раз, в камеру вошел констебль Барнс с обитой металлом деревянной доской. Когда-то я видел человека в кандалах и с похожим приспособлением. Оно зажимало запястья, и преступник не мог отбиваться от гнилых фруктов, которыми его забрасывала толпа.
— Вытяни руки! — приказал Барнс.
Я повиновался. Он раскинул скрепленные с одной стороны деревяшки, я просунул в отверстия кисти, и констебль запер половинки на ключ, который сунул в карман штанов. Тяжелая доска крепко обхватила запястья.
— Только попробуй сбежать, и ноги тоже закуем в железо, ясно? — наклонившись ко мне, агрессивно спросил Барнс.
В отчаянии я жалко кивнул.
— С господином Ноуэллом встретимся у крепости. Как только пробьем стену, тебя отвезут в Кастер и повесят вместе с остальными. Хотя, по-моему, повешение — слишком мягкое наказание для убийцы священника!
Барнс вытолкал меня в коридор, где притаился Кобден с тяжелой дубиной в руке. Наверное, он надеялся, что я попытаюсь сбежать. Вдвоем они вывели меня к повозке. Судебные приставы, уже сидевшие в ней, злобно уставились на меня. Один плюнул на мою рубашку, пока я залезал внутрь.
Пять минут спустя мы покинули Рид-Холл и с грохотом покатили в Голдшоу-Бут, а затем дальше, к крепости Малкин.
Ноуэлл был не один. Рядом с ним гарцевали пять солдат в красных мундирах Графства, что даже издалека делало их очень заметными. Пока мы подъезжали, один из них спешился и пошел вокруг крепости, разглядывая ее с таким видом, будто это было самое замечательное сооружение на свете.
Кобден остановил повозку неподалеку от всадников.
— Капитан Хоррокс, — сказал Ноуэлл Барнсу, кивнув на коренастого, румяного мужчину с аккуратными черными усиками.
— Утро доброе, констебль, — отозвался капитан и перевел взгляд на меня. — Так это тот мальчик, о котором рассказывал господин Ноуэлл?
— Тот самый, — ответил Барнс. — И в крепости полно таких же негодяев.
— Не беспокойтесь, скоро мы пробьем стену. Пушка вот-вот прибудет. Это самое большое орудие Графства, оно быстро справится. Мы призовем подлецов к ответу.
Капитан развернул коня и в сопровождении своих людей неспешно поскакал вокруг крепости. Судья и Барнс поехали следом.
Время тянулось медленно. Сердце ныло, я все глубже погружался в отчаяние. Мне не удалось спасти родных, и теперь, скорее всего, их пытают, а может, они уже мертвы. Сюда Алисе не добраться, и скоро я отправлюсь в Кастер вместе с теми, кто выживет после бомбардировки крепости. И велика ли надежда на справедливый суд?
Время тянулось медленно. Сердце ныло, я все глубже погружался в отчаяние. Мне не удалось спасти родных, и теперь, скорее всего, их пытают, а может, они уже мертвы. Сюда Алисе не добраться, и скоро я отправлюсь в Кастер вместе с теми, кто выживет после бомбардировки крепости. И велика ли надежда на справедливый суд?
Позже шесть крупных шайров[1] притащили огромную пушку — длинный цилиндрический ствол на лафете. Орудие заняло позицию неподалеку от нашей повозки. Солдаты выпрягли коней, отвели их подальше к деревьям, а затем занялись пушкой: с помощью рычага и храпового механизма подняли повыше жерло, уперлись плечами в деревянные с металлическим ободком колеса и развернули лафет, нацеливаясь на крепость.
К нам снова подскакал Барнс.
— Спусти мальчишку на землю и отвези экипаж к лошадям, — приказал он Кобдену. — Капитан говорит, твои кони слишком близко. Они могут обезуметь от грохота.
Судебные приставы стащили меня на траву, а Кобден отправился выполнять распоряжение Барнса.
Вскоре появилась еще одна телега — с пушечными ядрами, двумя большими водяными бочками и маленькими брезентовыми мешками с черным порохом. Артиллеристы во главе с сержантом сняли красные мундиры, закатали рукава и принялись разгружать повозку, очень осторожно складывая ядра двумя пирамидами по обе стороны пушки. Когда на землю поставили первую бочку, судебный пристав пошутил:
— Так трудитесь, парни, что постоянно горло хочется промочить?
— Вода нужна, чтобы чистить и охлаждать пушку! — бросив на него испепеляющий взгляд, ответил артиллерист. — Она восемнадцатифунтовая, иначе быстро перегреется и взорвется. Вряд ли тебе это понравится. Да еще если будешь сидеть так близко!
После разгрузки повозку отвезли под деревья. Вскоре мимо нас промчались капитан Хоррокс и Ноуэлл.
— Начинайте стрелять по готовности, сержант! — крикнул на скаку Хоррокс. — Однако не упускайте случая отточить меткость. Старайтесь, чтобы каждое ядро попадало в цель. Рано или поздно мы столкнемся с гораздо более опасным противником.
Когда всадники не могли его слышать, судебный пристав, расхрабрившись после перепалки с артиллеристом, не удержался от вопроса.
— С более опасным противником? О ком это он?
— Вообще-то не твое дело, — самодовольно ответил сержант. — Но так и быть, отвечу. Прошел слух, что на юге Графства произошло вторжение. Всяко посерьезнее, чем эта мелкая осада. Но смотри, никому ни слова, а не то я сам перережу тебе горло и скормлю труп воронам.
Сержант отвернулся от пристава.
— Заряжайте! Покажем капитану, на что мы способны!
Артиллерист засунул в жерло пушки порох, а его товарищ длинным стержнем загнал мешок поглубже. Другой взял из ближайшей пирамиды ядро и закатил следом.
Сержант снова повернулся к нам и спросил того судебного пристава, который до сих пор помалкивал:
— Когда-нибудь слышал, как стреляет такая пушка?
Тот покачал головой.
— Так, что барабанные перепонки лопаются. Нужно защищать их! — Он с силой прижал ладони к ушам. — Но будь я на твоем месте, отошел бы шагов на сто. А парнишка-то не может руки поднять!
Он посмотрел на мои запястья, зажатые в колодке.
— Немного шума мальчишке не особо повредит, учитывая, что его ждет. Он убил священника и еще до конца месяца будет болтаться в петле.
— В таком случае пусть заранее побывает в аду! — ответил сержант, глядя на меня с откровенным отвращением, затем отошел к пушке и отдал приказ стрелять.
Солдат поджег тростниковый фитиль и отбежал подальше, к своим товарищам. Когда огонь опустился ниже, артиллеристы, а вслед за ними и приставы прикрыли ладонями уши.
Пушка громыхнула, словно грозовой раскат. Лафет откатился на четыре шага, ядро полетело к крепости, завывая, точно баньши,[2] и упало в ров; взметнулся огромный столб воды. В отдалении над деревьями поднялась стая ворон. Сквозь облако дыма человеческие фигуры стали видны, как в ноябрьском тумане.
Артиллеристы сначала изменили угол наводки, потом прочистили ствол стержнями и губками, которые держали в бочках с водой. И наконец снова выстрелили. На этот раз грохот был еще громче, но странным образом я не услышал, как ядро вспарывает воздух. И удара о крепость Малкин тоже не услышал, просто увидел, как снаряд попал в нижнюю часть стены, и в ров посыпался град осколков.
Не знаю, как долго это продолжалось. В какой-то момент судебные приставы заговорили между собой. Я видел, как движутся губы, но не мог разобрать ни слова. Выстрелы оглушили меня. Оставалось надеяться, что не навсегда. Теперь все мы были окутаны дымом, во рту ощущался резкий привкус. Паузы между атаками становились длиннее — артиллеристам требовалось все больше времени на очистку и охлаждение ствола, который явно начал перегреваться.
Наконец приставам, видимо, надоело торчать рядом с пушкой. Они подняли меня на ноги и увели примерно на сто шагов, как и советовал сержант. Стало легче, и в перерывах между выстрелами я постепенно понял, что слух возвращается. Я снова слышал, как ядро с завыванием летит сквозь воздух, а потом грохочет о крепость. Артиллеристы хорошо знали свое дело и били примерно в одно место, но, насколько я мог судить, пока стену проломить не сумели. Потом снаряды кончились, повозка с новыми боеприпасами прибыла лишь во второй половине дня. К тому времени я сильно страдал от жажды и попросил у пристава воды. Он пил из каменного кувшина, принесенного солдатом.
— Ага, парень, только ты уж как-нибудь сам, — рассмеялся он.
Конечно, поднять сосуд я не мог, поэтому опустился на колени, рассчитывая слизать капли с горлышка. Однако пристав просто отодвинул кувшин и пригрозил врезать, если я не сяду ровно.
К закату глотка горела от жажды. Ноуэлл ускакал в сторону Рид-Холла. С наступлением сумерек стрельба прекратилась. Оставив самого молоденького артиллериста караулить пушку, остальные развели среди рощи костер и стали готовить ужин. Капитан Хоррокс тоже уехал, наверняка рассчитывая провести ночь в удобной постели.
Судебные приставы оттащили меня под деревья, и все мы, вместе с Барнсом и Кобденом, уселись на некотором расстоянии от разведенного солдатами огня. Приставы и сами разожгли не большой костер, но есть им было нечего. Спустя какое-то время солдат подошел и спросил, не голодны ли мы.
— Будем очень признательны, если поделитесь с нами, — ответил Барнс. — Я думал, к вечеру все закончится и я поужинаю в Риде.
— Эта башня оказалась крепким орешком, — сказал солдат. — Но не беспокойтесь, мы пробьемся. Кое-где уже видны трещины. Завтра проломим стену еще до полудня, а потом начнется потеха.
Вскоре Барнс, Кобден и судебные приставы набросились на тушеного кролика, но перед этим, многозначительно подмигивая, поставили миску на траву передо мной.
— Ешь, парень, — сказал Кобден.
Но когда я встал на колени и приблизил к краю рот, плошку выхватили, и еда полетела в костер.
Все расхохотались, словно над остроумной шуткой, а я сидел, страдая от голода, жажды и глядя, как моя порция кролика шипит в костре. Заметно стемнело, сгустились облака. Я не надеялся сбежать, потому что охранять меня решили по очереди, да и солдаты наверняка выставили караул.
Полчаса спустя все уснули, на страже остался Кобден. Барнс громко храпел с открытым ртом. Приставы вырубились, едва растянувшись на траве.
Я же и не пытался уснуть. Руки болели в тугих, тяжелых колодках, мысли обо всем происшедшем безостановочно крутились в голове — о столкновениях с Вюрмальд и Тиббом, о провале попытки спасти бедного отца Стокса. Впрочем, Кобден даже не думал позволить мне отдохнуть.
— Если я должен бодрствовать, парень, то и ты спать не будешь! — заявил он, для убедительности пнув меня.
Однако через некоторое время стало ясно, что ему трудно бороться с дремотой. Он часто зевал и расхаживал туда-сюда, время от времени останавливаясь, чтобы снова ударить меня. Это была долгая, тягостная ночь, однако примерно за час до рассвета Кобден сел на траву; глаза у него остекленели; голова то и дело опускалась, но каждый раз, вздернув ее и очнувшись, он устремлял на меня злобный взгляд, словно я был виноват в его мытарствах. После того как подобное повторилось четыре-пять раз, голова его наконец свесилась на грудь и послышался негромкий храп.
Я оглядел армейский лагерь. Он был довольно далеко, и с уверенностью я сказать не мог, но, как мне показалось, никто из солдат не двигался. До меня дошло, что это реальный шанс сбежать, однако я выждал еще несколько минут, чтобы убедиться, что Кобден крепко спит.
Наконец очень медленно я встал, стараясь двигаться бесшумно. Однако поднявшись, к своему огорчению, заметил между деревьями какой-то промельк. Довольно далеко вроде бы дернулось что-то серое или белое. Потом чуть левее снова что-то шевельнулось. Я припал к земле. Определенно, некие фигуры пробирались сквозь заросли ко мне. Кто это? Подкрепление? Однако они не маршировали, как солдаты; казалось, они скользят в полной тишине, словно призраки. Почти плывут.