Сергей Шведов ДОЧЕРНИЙ ФИЛИАЛ КОМПАНИИ ОАО «РАБОТА АДОВА» Рассказ
1
В старину рекламу лепили куда ни попадя — на щитах вдоль дороги, на крышах домов и автобусов, да и на самих домах и автобусах. Даже вывешивали рекламные видеоэкраны в салонах автобусов.
Это было при царе горохе, теперь об этом и вспоминать забыли. Рекламу отсылают прямо в сознание будущих покупателей напрямую от внешнего излучателя. Антеннами усажены все здания в городе, а особо мощные потоки пробиваются в сознание потребителей с орбитальных спутников.
Прогуливаешься вот так себе пешком в свое удовольствие по улице в ясный денек, а рекламы чередуются перед внутренним взором в зависимости от близости и мощности ближайшего излучателя. Противопотные носки перед внутренним взором сменяются ароматизированными гигиеническими прокладками или трехслойной туалетной бумагой с нежными ворсинками. И кроме них ничего перед собой не видишь, аж бесит. Так недолго и под машину угодить. Особенно сейчас, когда любой может за отдельную плату получить на ветровое стекло пропуск, дающий право колесить где ему вздумается — хоть по тротуару, хоть по лестничным маршам на колоннаде.
На работе в офисе тоже ничего перед собой не видишь. Твой внутренний взор пичкают политическими новостями и идеологическими установками на тему мультикультурализма, толерантности и преданности идеалам либеральной экономики, либеральной демократии, либеральной свободы и неограниченных прав свихнувшегося на сексе и деньгах человека. Тебя призывают бросить все и кинуться на борьбу за гендерное равенство феминисток, против домашнего насилия и за однополый секс. До того допризываются, что работать некогда — рабочего монитора перед собой не видишь. Мало им того, так еще и внутрикорпоративная реклама призывает к тесной спайке с администрацией, то есть пристально следить за своим коллегой и добросовестно докладывать по начальству о всех его грешках и промашках.
Даже на минутку наедине со своими мыслями не останешься, даже не посидишь бездумно в информационной тишине. Если бы только реклама. Мощные генераторы преображения внешнего пространства по несколько раз в день рисуют всё новую картину домов, площадей и улиц. Идешь на работу по городу, раскрашенному в золотистых и серебристых тонах, а после работы выходишь из офиса на улицу — и картинку поменяли. Не поймешь, где ты находишься среди ядовито–сине–желтых домов под розовым небом. Муниципальные власти вовсю стараются продать туристам и другим гостям столицы цветастую картинку города. За индуцированными в твоем сознании красотами не увидишь обшарпанных фасадов, давно не ремонтированного дорожного покрытия и добитого общественного транспорта. Все покажется блестящим и идеально чистеньким, как на выставке.
Но стоит микробатарейке за ухом забарахлить, как тут же выключается приемное устройство и вместо виртуальной красоты увидишь то, на что глаза твои не глядели бы, — серенькую неприглядность офисного бытования с отставшими обоями, обшарпанным напольным покрытием и толстым слоем пыли на всем, где можно написать крестиками самое короткое ругательство.
* * *Сидров в который раз постучал себя за ухом и с отвращением огляделся вокруг себя. Неужели это и есть его шикарный офис? Наверное, так должен выглядеть сарай в деревне, где Сидров никогда не был. Он больно шлепнул себя за ухом всей ладонью — контакт восстановился, и снова Сидрова окружала роскошь офисной отделки, которая ничуть не уступала интерьерам парадных залов Кремля.
В обед он пошел в вычурно отделанный корпоративный ресторан с изысканными блюдами. Контакт за ухом вдруг снова пропал, и взгляду открылся неприглядный пищеблок с липкими алюминиевыми мисками и ложками (вилок не было).
Его любимый «ростефляй марникийский с соусом бланш–креман» оказался сереньким шницелем, политым луковой подливкой на пальмовом маргарине. Серебряные приборы для перца и соли, хрустальные флакончики с уксусом и горчицей — все как по прихоти злого дизайнера превратились в стеклянные баночки и пластиковые плошки.
А коллеги по работе, сидевшие за столиками, из элегантных манекенов с витрины модного бутика превратились в нечесаных работяг в грязных робах и рабочих ботинках. Какой уж там аппетит, если в голове отключился приемник виртуальной раскраски окружающей действительности! И как по закону подлости, когда Сидров встал из–за стола, обшарпанная столовка буквально на глазах снова превратилась в роскошную ресторацию, а тошнотворная вонь подгоревшего на маргарине лука — в изысканный аромат устричной свежести под лимонным соком. Снова разыгрался аппетит, но Сидров взял себя в руки и не позволил себе второй раз отобедать. На вечерок нужны были деньги, чтобы подразвлечься после нудного офисного сидения.
Деньги еще пригодятся. Ведь после работы по пути домой навязчивая реклама разжигает в тебе плотскую страсть. Особенно, когда проходишь мимо рекламного излучателя рядом со спа–салоном с его обворожительными нимфами. Сидров мог позволить себя заскочить туда не больше чем на полчасика каждый вечер, слишком уж это недешево обходится для зарплаты рядового офисного менеджера. После получасовго блаженства, тьфу ты! опять отключилась батарейка, и Сидров вместо сладострастных гурий вдруг видит, что перед ним кривляются в неглиже просто некрасивые девушки с синеватой в пупырышках кожей из–за того, что отопление в салоне еще не подключили. Вот и все удовольствие из–за проклятой батарейки…
Перебои с питанием генератора виртуальной реальности случались и прежде. Но всегда достаточно было постучать за левым ухом, и мир вокруг Сидрова превращался в сказочную картинку.
В рекламе преобразователя персональной внешности и презентабельности тоже ничего не говорилось, что микроэлемент питания, вживленный за ухом, отключает и эту систему. Сидров теперь не только перестал казаться встречным прохожим эдаким качком и супермачо, его на улице вообще перестали замечать — толкают, налетают, не отвечают на его вопросы. Как бы пустое место перед ними, а не человек.
Мало того, что сам он сделался чуть ли не невидимкой, так из–за негодной батарейки померк и весь мир — непривычное городское небо с тусклыми звездами, темные ущелья улиц среди черных скал–домов с подслеповатыми окошками, в которых будто бы свечки теплятся.
Когда микробатарейка села окончательно, Сидров не узнал своего двора среди ущелий мрачных многоэтажек. Только по светящейся интелкарте подъездной двери он определил свой адрес. Испещренный матерным фольклором, наполовину ободранный лифт еле вытянул его на последний этаж. Сидрова встретили не шикарные апартаменты в его собственном пентхаузе на крыше небоскреба. Оказывается, он ютится в надстроенной на «хрущевке» мансарде под самой крышей. Тут пахло кошками и перетертой мышами трухой, а из общего коридора доносился запах жареной селедки с жженным сахаром.
Свет не захотел включаться по его мысленной команде — опять же эта батарейка! Когда Сидров посветил себе дорогу циферблатом мобильника на запястье, две темные фигуры перегородили ему дорогу.
— Добрый вечер, хозяин! Не пугайтесь, мы не грабители.
Один из незваных гостей хлопнул в ладоши, свет загорелся. Перед Сидровым стояли щупленькие, невысокие работяги с такими неброскими лицами, что встретишь таких и не запомнишь. В пестрой униформе сервис–службы, под кепочками с длинным козырьком, они были схожи как близнецы. Оба чуть прихрамывали и косоглазили.
— Мы сервис–ремонтники из корпорации «Внутренний взор». Вы у нас на гарантийном обслуживании.
Что–то в их облике давало Сидрову повод сомневаться в достоверности их слов. У одного левый глаз был зеленый, у другого — голубой. Правый же у того и другого был светло–карий, почти желтый.
— Вы ангелы смерти по мою душу?
— Шутите! Мы механики по гарантийному обслуживанию клиентов.
— Я никого не вызывал.
— Диспетчер на пульте получил сигнал о неполадках в системе питания вашего преобразователя действительности. У вас всего–навсего сдохла батарейка системы внутреннего взора.
— Они же вечные! Так обещали в рекламе.
— Реклама это просто реклама. Ничто не вечно под луной, хотя и попадаются долгоживущие изделия. Мы вам ее сейчас заменим, не беспокойтесь.
— Это больно?
— Мы используем эндоскопический зонд даже без анестезии. Вы ничего не почувствуете, кроме щекотки. Комар и то больней кусает.
Сидрова усадили в кресло, голову жестко зафиксировали упорами и зажимами и ввели зонд–манипулятор. Со стороны бы показалось, что просто сделали укол в шею за ухом.
— Готово! Навсегда забудем неприглядные серые будни. Только не торопитесь открывать глаза.
— Почему?
— Осталась еще одна маленькая манипуляция. Небольшой провал в памяти не помешает. Чтобы забыть неприглядный мир, который вам виделся без батарейки.
— Это больно?
— Ничуть.
Сидров зажмурился от яркого света — серенькой тесной квартирки как и не бывало! Он снова в своем просторном пентхаузе со стеклами на все внешние стены. Город внизу стал похож на парк аттракционов. Весь залитый разноцветной подсветкой и расцвеченный рекламными экранами с движущимися картинками, он словно кружился в водовороте раскаленной лавы.
— А вы кто? — вылупился Сидров на своих спасителей после зачистки памяти.
— Электрик и сантехник из конторы техобслуживания вашего кондоминиума. Претензии или жалобы есть?
— Нет.
— Тогда распишитесь в журнале. А то у нас еще много заявок.
2
В кухню решительно вошла молодая женщина в форменном мундире под погонами:
— Гражданин Ветчинкин?
— Как вы сюда попали? — разинул рот хозяин и уронил пельмень в тарелку.
— У вас дверь не заперта. Мы пришли с официальным визитом. Мы при исполнении, нам можно входить и без предупреждения.
— А в чем дело? — судорожно прожевал и проглотил пельмень Ветчинкин. — Кто вы такие?
— Судебный исполнитель Иванова, — представилась официальная дама. — Ознакомьтесь с решением суда.
— Какого суда?
— Суда моральных ценностей личности. Прочитайте вот этот документ.
Решение суда потянуло бы не на брошюру, а на книжный том.
— И это все я должен прочитать? Расскажите в двух словах.
— По решению суда, вы теряете моральное право на проживание в столице.
— Но у меня в собственности квартира.
— Ваша квартира уже продана с торгов.
— За сколько?
— Разница между стоимостью жилья и штрафными взысканиями переведена в банк на ваш счет. Вот квитанция.
— А где мне жить прикажете?
— Вам предоставлено муниципальное жилье пониженной комфортабельности в поселке городского типа Кузьминки. Оставшейся суммы на достойную и скромную жизнь вам хватит с избытком.
— А на человеческую?
— Судя по вашим запросам, полгода вы еще повеселитесь.
— Что за строение в Кузьминках?
— Комната в общежитии бывшего комбината гипсо–шиферных изделий.
— Понятно — барак.
— Ну, это с какой стороны подойти.
— Я предпочитаю подходить с парадного входа. Все удобства, разумеется, на улице?
— Как принято в провинции. Национальный стандарт.
— И как я там мою мебель расставлю?
— О, на этот счет не беспокойтесь. Вам разрешено взять с собой только носимую кладь весом до десяти килограммов. Остальное уйдет на погашение вашего морального долга перед обществом.
— Почему меня не пригласили на судебное заседание? И даже повесткой не известили.
— Никакого рассмотрения вашего дела в судебном порядке не проводили из–за явной очевидности правонарушений по совокупности деяний.
— В чем же меня обвиняют?
— Об этом вам расскажут полномочные члены общественной палаты при президенте по этике и морали в обществе.
Два чиновника в таких же аспидно–черных мундирах, но без знаков различия, как по команде подошли и раскрыли свои папки. Оба были схожи лицом, как солдаты иностранной армии в строю, оба худощавой комплекции и невысокого роста, оба чуть прихрамывали и косоглазили. Только у одного левый глаз был зеленый, у другого — голубой. Правый глаз же у того и другого был светло–карий, почти желтый.
— Сколько раз вы подали милостыню нищим за всю свою жизнь? — спросил один.
— Незачем бездельникам потакать.
— Обычно у человека на милостыню и благотворительность уходит 5 процентов совокупного дохода. За это суд вменил вам задолженность в 113 тысяч рейтов. Эта сумма пойдет на благотворительные цели.
— Пусть они подавятся моими деньгами, эти нищеброды!
— Как часто вы жертвовали на церковь? — спросил другой чиновник.
— Церковь и без наших пожертвований не бедствует.
— Церковная десятина для человека ваших лет и соответствующего достатка составляет 250 тысяч рейтов за четверть века.
— Я еще попов толстопузых не кормил!
— Могли бы отдавать десятую часть заработка пастору, ксендзу, мулле или раввину.
— Все они одним мирром мазаны.
— Алименты… — начал зачитывать первый.
— Я ни разу не был женат. Тут какая–то ошибка.
— Свидетельства о рождении троих детей вкупе с результатами генетической экспертизы решением суда приобщены к делу. Сумма алиментов плюс стоимость проведения трех экспертиз тоже отнесены на ваш счет. Огласить смету?
— Не надо, — догадался Ветчинкин. — Я представляю себе.
— Из частного определения суда: вы разбили две семьи, сломали четыре судьбы; три раза предавали родину за смехотворную плату; хулили свой родной народ и веру — бессчетно. К финансовой ответственности суд вас привлечь не вправе, но моральную ответственность возложил всецело на вас. В качестве добровольной искупительной жертвы у вас отчуждена квартира. Вы хотите сделать заявление о добровольном пожертвовании квартиры в пользу бездомных?
— Черта с два!
Оба члена общественной палаты, закрыли свои папки и снова как по команде отступили на задний план. Вперед выступила судебный исполнитель Иванова:
— Суд проявляет снисхождение и дает вам возможность раскаяться. Если вы добровольно уйдете послушником в монастырь, судебные издержки, штрафы и пени не будут подлежать взысканию.
— Еще чего захотели!
— В таком случае у вас всего полчаса на сборы.
— А если я откажусь переехать?
— Не советую, — кивнула исполнительница на двух силовиков с дубинками, застывших изваяниями при дверях. — Наши парни часто очень несдержанные, могут превысить порог легитимного насилия, а в Кузьминках только фельдшерско–акушерский пункт. Случись что, никакой квалифицированной медицинской помощи при осложненной травме там оказать не в состоянии.
Охранники подхватили Ветчинкина под руки, связали липкой лентой и забросили в кузов полуторки, какую в наше время не сыскать и в самой богатой киностудии.
— Еще вызовы есть? — спросил один из разноглазых представителей общественной платы у другого.
— Один. Надеюсь, последний на сегодня.
3
Фархад опять ей сделал ручкой. Светка весь день ревмя ревела чисто по–бабьи, как будто только вчера из деревни, где живут со старой матерью ее две дочки. Сморкалась, всхлипывала и подвывала пришибленной сучонкой, колыхаясь всем телом, как расползшийся студень. Размазывала слезы по щекам вместе с полосами туши, покрывая лицо бесформенными пятнами, как боевой раскраской диверсанта из американского кино.
Светка уже вот пятнадцать лет как мечтает «выйти замуж за границу», а Фархад — иностранец. Папа у него целый генерал, а дедушка — вождь племени в своем Афганистане. Ничего, что там стреляют. У них на вилле под Кандагаром будет надежная охрана, обещал Фархад.
Шесть лет они прожили вместе. Хотя и как сказать — вместе? Все шесть лет совместная жизнь протекала по одному и тому же алгоритму — гражданский муж ночевал у нее два–три дня в неделю и притом только по будням.
В этой недоделанной семье Светка была добытчиком — торговала вразнос при дороге чем попало. Могла и своим телом, если желающий найдется. Но любителей экзотики всегда немного. Фархад не допытывался о ее верности, хотя для порядка читал нотации о том, как правильно подготовить себя к роли жены правоверного мусульманина, — ей нельзя пригубить алкоголя даже по праздникам или затянуться сигаретой, а также ходить в коротком платье без длинного рукава, в туфлях на каблуках и без косынки. Всех правил шариатского поведения для женщины Светка еще не затвердила, но уже терпеливо сносила побои кандидата в мужья. Вот за эту черту, признавался Фархад в редкие минуты сердечных откровений, он ее особенно любил.
Если бы Светка узнала, что Фархад как огня боится скандала с любой из своих трех жен в Афганистане и четырех в России, может быть, и дело бы со свадьбой ускорилось. Фархад держит своих жен в разных кишлаках и городах, лишь бы те не сговорились и не выступили дружно против гуляки мужа.
Для Светки весь этот шариат был чем–то вроде паранджи, укрывающей женщину от всего порочного в мире, зато дарит ей тысяча первую сказку Шахризады. Как должен вести себя по шариату мусульманский муж, Светка тоже не знала. В первый вечер знакомства робко выставила на стол бутылку водки:
— Может, это лишнее?
— Аллах там, — махнул Фархад в сторону востока. — А на земле нечистых правоверному все можно. К моему приходу на столе всегда должна стоять бутылка, запомни, женщина!