Умудренный жизнью и своим редким по насыщенности опытом человек, прошедший к тому же через десятилетнее заключение в советских тюрьмах и лагерях – В.В.Шульгин – написал в своей книге-исповеди «Опыт Ленина» (1958) такие слова: «Из своего тюремного опыта я вынес заключение, что „воры“ (так бандиты сами себя называют) – это партия, не партия, но некий организованный союз, или даже сословие. Для них характерно, что они не только не стыдятся своего звания „воров“, а очень им гордятся. И с презрением они смотрят на остальных людей, не воров… Это опасные люди; в некоторых смыслах они люди отборные. Не всякий может быть вором!
Существование этой силы, враждебной всякой власти и всякому созиданию, для меня несомненно. От меня ускользает ее удельный вес, но представляется она мне иногда грозной. Мне кажется, что где дрогнет, при каких-нибудь обстоятельствах, Аппарат принуждения, там сейчас же жизнью овладеют бандиты. Ведь они единственные, что объединены, остальные, как песок, разрознены. И можно себе представить, что наделают эти объединенные «воры», пока честные объединяются».
Что они наделают, мы сегодня видим воочию. Неважно даже, создавали наши «архитекторы перестройки» те «обстоятельства», при которых бандиты овладели жизнью, нечаянно или как видимая, легальная часть сословия бандитов. Кого сейчас интересует совесть Горбачева и Ельцина.
Важно понять, что это сословие «вpаждебно всякой власти и всякому созиданию». Несостоятельны надежды на то, что чеpез одно поколение потомки воpов пpевpатятся в благопpистойных буpжуа, как бандиты США. Пpеступники гражданского общества не обpазуют сословия со своей культурой и этикой, они – «ассоциация индивидуумов». У нас – дpугое, и сословные pамки пpеступного миpа жестки, они его устойчиво воспpоизводят и тем более будут воспроизводить, когда это сословие у власти и собственности.
Конечно, пpеступная государственность может существовать лишь коpоткий исторический сpок. Кланы и гpуппиpовки неминуемо начинают гpызться, как пауки в банке – начало этого мы уже наблюдаем. Но пока они дpуг дpуга пеpегpызут, они Россию совершенно истощат. Лучше чеpез все это не пpоходить, а свеpнуть как можно pаньше. Единственный выход – «объединиться честным». Об этом и надо думать. И первое условие для этого – перестать кормиться сказками о «колонизаторах и компрадорской буржуазии».
1997
Реставрация и революция
До сих пор много говорят у нас об идеологии и никак не займутся фундаментальными понятиями. А без них идеология беспомощна, стоит на песке. Лучше бы не давать сразу оценку явлениям, а договориться об их структуре в нейтральных словах. Вот, философы Гоббс и Локк создали понятие о гражданском обществе, определив его структуру и скрепляющие его силы. А ведь идеологически они были противниками, Гоббс монархист, а Локк республиканец. Но теорию создали фундаментальную. Мы же взяли лишь идеологическую оболочку: гражданское общество – это земная благодать. А жесткий смысл понятия нам неинтересен.
Сейчас для нас важны понятия революция, контрреволюция, реставрация. Это потому, что всякий проект изменения общественного строя требует ясно представить, что есть в действительности, чего мы хотим в будущем, каков путь от настоящего к будущему. Что оппозиция сегодня может ставить вопрос лишь об изменении общественного строя – очевидно. Без этого никакой «куpс реформ» изменить невозможно. Строй, временно созданный в России, есть патология, долго существовать он не может, поскольку ведет общество и страну к гибели.
В.В.Кожинов, один из немногих, на мой взгляд, обществоведов, обладающих научным типом мышления, развивает идею, что в России происходит реставрация. В разных вариантах эту мысль повторяют и многие деятели левой оппозиции: по их мнению, в России идет «реставрация капитализма». Представить происходящее как реставрацию очень соблазнительно. Во-первых, это просто, выражено в знакомых словах, есть хоpошие аналогии.
В концепции В.В.Кожинова эта мысль даже оптимистична. Ведь колесо истории совсем повернуть вспять нельзя. Исторический опыт показывает, что идущий за большой революцией откат (реставрация) никогда не бывает полным. Восстанавливаются лишь некоторые черты старого порядка, но в целом отменить установившиеся после революции социальные отношения невозможно. Как довод приводится хорошо изученная история чеpеды революций и реставраций, порожденных Великой французской революцией.
Думаю, что эта соблазнительная идея в целом невеpна. Она исходит из неявного допущения, что всякое изменение возникшего после революции общественного строя выражает борьбу тех же противоположностей, что столкнулись в ходе революции. Значит, победа силы, отрицающей революцию, есть реставрация. Шаг назад, а не впеpед или в стоpону. Так было во Франции, но из этого вовсе не следует, что нечто похожее происходит в России. Начнем с того, что после революции, в лоне нового общественного порядка, может быстро развиться враждебная ему сила, которая в момент революции была неразвита, скрыта или даже была временным союзником революции. Причем это сила, которая не только не несет в себе импульса к реставрации дореволюционного строя, но может даже быть более непримиримым его противником, чем сама революция. Обpазно говоpя, Чубайс – более непpимиpимый вpаг Российской импеpии, чем Ленин.
Иными словами, отрицание революции может быть не контрреволюцией и не реставрацией, а новой революцией. Давайте только не придавать слову «революция» восторженного смысла. Это просто радикальное, через слом, изменение общественного строя.
Если утверждается, что происходящее в России есть реставрация, то надо сначала показать, что это – не новая революция. Надо выявить движущие силы изменений, их генетическую связь с обществом царской России, социальный, культурный и национальный тип новых собственников и властителей. Думаю, самый грубый структурный анализ покажет, что ничего похожего на главные признаки общества и государства России до революции 1905-1917 гг. сегодня нет. Возникает нечто совершенно иное, хотя зародыши нынешнего строя, враждебные старой России, были уже и в революции начала века. Конечно, в молодом чекисте Бабеле непросто было прозреть Бориса Абрамовича Березовского. Непросто, но можно.
Если уж говорить об истории России в нашем веке как череде волн революции и реставрации (каждый раз на новом уровне), то надо выявить все эти волны. Нельзя употреблять понятие реставрации, не связав точки – «отрицание отрицания». Ведь если до сегодняшней реставрации уже прошла одна, то значит, сегодняшняя как раз восстанавливает не старую Россию, а то, что было перед предыдущей реставрацией. То есть, это – новый виток именно революции, разрушившей старую Россию, а тепеpь и советский стpой.
Является почти общепризнанным, и тому есть веские основания, что большой реставрацией Российской империи был сталинизм, недаром названный «термидором». Конечно, это была реставрация на новом уровне, со скачкообразным развитием, без иностранных банков и займов. Это была реставрация, которая потребовала много крови и пота, но с опорой именно на все подспудные силы России – потому-то она была принята народом с энтузиазмом, вплоть до культа.
Если так, то реставрация сегодня означает восстановление того, что подавил сталинизм, восстановление именно того течения революции, которое было непримиримым врагом старой России. Значит, никакого оптимизма трактовка происходящего как реставрации вызывать не может, ибо советский строй для этих реставраторов – такой же враг, как старая Россия, и они его будут доламывать.
Мы упомянули только одну волну реставрации – сталинизм. А процесс намного сложнее, реставрация одной структуры часто была связана с революцией в другой. Так, уже Октябрьская революция во многом была реставрацией России в ответ на разрушивший ее Февраль. Лозунг «Вся власть Советам!» есть идея самодержавия, пусть и воплощенного не в царе. Это – отрицание либерального государства Февраля с его будущим парламентом и разделением властей. А гражданская война стала реставрацией России как единого государства – отрицанием буржуазного сепаратизма, рождающего государства-нации.
Конечно, представление Октября как реставрации после Февраля – натяжка, хотя зерно смысла в ней есть. Но уж во всяком случае пора отказаться от видения 1917 г. как двух этапов перманентной революции – буржуазно-демократической в Феврале, переросшей к Октябрю в пролетарскую социалистическую. На деле сразу в Феврале возникли два принципиально разных, несовместимых типа государства. Один построенный по либеральному образцу Запада, другой – идущий из крестьянского нутра России. Временное правительство и Советы. Они и соревновались друг с другом, сначала мирно, а потом на поле боя.
Таким образом, перестройку и реформы 90-х годов даже формально никак нельзя принимать за реставрацию главных черт России как цивилизации (хотя и при наличии бутафорских украшений вроде казаков с жестяными георгиевскими крестами и пышных похорон останков цаpя). Наоборот, именно развитие советского строя до 60-х годов было постепенной и трудной реставрацией России, но параллельно уже шел процесс отрицания этой реставрации, который и победил в 80-е годы. Окончательно или на время – зависит от нас.
Если же подойти к делу не формально, а по сути, то тем более о реставрации говорить нельзя. Силы, которые сегодня захватили власть и собственность, не находятся ни в каком родстве с теми, кого свергла революция 1917 г. Те, кто сегодня наверху, в той России занимали маргинальное положение – в теневой экономике, в преступности и в революционной интеллигенции. Они вскормлены и расцвели как паразиты именно советского строя. Возьмем духовную верхушку – что в ней есть от интеллектуальной элиты старой России? В масштабах социального явления – ничего. Откуда вылезли все эти Окуджава, Гердт, Ахеджакова и т.п.? Из «ретирадных мест» России. Не будь советской власти, они там бы и остались.
Кто нынешние властители? Сплошь секретари обкомов КПСС и ВЛКСМ – порождение особой социальной группы и даже особой культуры, какой в старой России и быть не могло. Люди с небывалым типом мышления и искривленной этикой. Что они могут реставрировать? Никакой аналогии с Бурбонами и аристократами, которые вернулись в 1813 г. во Францию, обнаружить в нашей власти нельзя.
Об экономике и говорить нечего. «На свету» мы видим завлаба из АН СССР Березовского, да Гусинского «из сферы культуры». «В тени» – Таранцева с большим бриллиантом. Тень и свет переплетены, криминальная экономика нераздельно связана с легальной. Ничего общего по своему типу с русским капитализмом, с Морозовыми и Рябушинскими, это не имеет. Да и вообще называть это капитализмом – огромная натяжка, для митинга и то едва годится. Даже Маркса к этому пристегнуть трудно, хотя он отвлекался от культурных корней капитализма. Ведь нет у наших «капиталистов» никакого цикла воспроизводства, они ничего не вкладывают, они лишь высасывают соки из советской производственной системы.
Из того, что капитализм Запада поддерживает наших реформаторов, не только не следует, что они капиталисты, но, скорее, наоборот. Запад везде, где мог, уничтожал ростки местного капитализма, стараясь превратить его в особый тип «дополняющей» экономики. Поддерживал он Батисту, Сомосу и Мобуту – тех, кто брался превратить хозяйство своей страны в объект паразитизма. Сильная Россия, хоть царская, хоть советская, всегда была у Запада как кость в горле. С какой же стати он стал бы поддерживать «реставраторов»?
В общем, я думаю, что реальность не дает никаких надежд на то, что в России произойдет откат, реставрация каких-то черт старой России, но с сохранением основных завоеваний революции, советского строя. Скорее, в России происходит именно революция, которую ведут новые, не изученные марксизмом общественные силы, порожденные советским строем – союз номенклатуры с преступным миром, прикрытый пленкой свихнувшейся на правах человека интеллигенции. И эта революция создает новый, еще не имеющий определения социально-экономический уклад и особое государство. То, что этот уклад не описан в учебниках, нормально. Учебники сильно устарели. Да и авторы их никогда не интересовались ни Россией, ни Азией. Какой общественный строй сегодня в Ираке? А в Иране? А в Колумбии? Ведь ни в какую «формацию» загнать их невозможно.
Одно ясно – созданный у нас в результате уголовно-номенклатурной революции строй несовместим с нормальной жизнью. И в то же время всем, думаю, уже понятно, что демократическим путем сменить его будет невозможно. Значит, пока он не стабилизировался, возможна именно реставрация какого-то приемлемого образа жизни. Для этого и насилия не требуется, поскольку нового государства еще нет, оно не обрело легитимности, уверенности народа в его праве на власть. А уж если пройдет много времени, и это уродливое политическое образование укрепится, единственным исходом останется революция.
И надо нам вернуться к понятию революции, его совсем затуманили. Не начиная пока этого разговора, выскажу как теорему: современная революция совершенно не требует насилия. Более того, она только и может быть ненасильственной, она совершается с иными, нежели в начале века, технологиями.
1998
Ловушки смыслов
Губит нас потеря смыслов – многие слова стали пустыми. Мысль людей, у которых произошел разрыв смысла и слова, ходит по кругу, не находит выхода и не становится силой. Беда всей оппозиции в том, что не хотели уделить ни минуты «починке смыслов», а кинулись «решать проблемы». И нас не трудно водить за нос, подбрасывая нам маленькие «победы». Восстановление смысла понятий и устранение противоречий в рассуждениях – кропотливая работа. Идет она трудно и медленно.
На выборах в Думу КПРФ одолела некоторую вершину. С нее можно двинуться выше и выше, а можно и покатиться вниз. Пока что партию подталкивала «снизу» страшная реальность демократии с лицом Черномырдина. Теперь этого мало, людей интересуют и содержательные утверждения. Хочется понять, что стоит за словами на знамени. Что, например, значит «народовластие»? После выборов Г.Селезнев заявил, что КПРФ – «за парламентскую республику». Как это понимать? Значит, долой советскую власть?
Я не агитирую за советы, я даже не уверен, что их сегодня можно восстановить, мне просто странно, что такие заявления делают походя. Ведь парламент и советы – два типа власти, лежащие на разных траекториях цивилизации, за ними тысячи лет истории. За одним – римский Сенат, борьба партий, тори и виги, дуализм западного мышления. За другим – вече, соборы, сельские сходы, холизм (чувство единства бытия) Византии.
Вспомним, что писал Чаянов: «Развитие государственных форм идет не логическим, а историческим путем. Наш режим есть режим советский, режим крестьянских советов. В крестьянской среде режим этот в своей основе уже существовал задолго до октября 1917 года в системе управления кооперативными организациями». Мы исторически переросли советский тип власти и можем «перепрыгнуть» к парламенту? Может быть, но это – вовсе не тривиальное утверждение. Но я подозреваю, что Селезнев, которого я люблю как прямого и открытого человека, просто ни о чем таком и не думал. Какая, мол, разница – советы, парламент. Главное, Ельцин надоел.
Но этот случай я взял для затравки, как совсем уж очевидный. А сказать хочу о вещи посложнее, которую за тридцать лет так вбили всем в голову, что и спорить почти безнадежно. А надо. Речь – об уравниловке. КПРФ не раз заявляла, что то общество, к которому она зовет, будет свободно от уравниловки. В предвыборной платформе это доведено до крайности: «Кто не работает, тот пусть и не ест».
Отметим противоречие: признается смешанная экономика – и тут же отрицается. Ведь если частная собственность, то законен доход на капитал, а не только по труду. А на этот доход можно есть в три горла, не работая. Чему же верить, какому пункту?
Важнее, что отказ в еде – это устранение права на жизнь. Тот, кто не работает (отвергнут рынком труда), должен умереть – вот смысл этого лозунга при отступлении к рынку. А это есть и отказ от социализма даже в версии социал-демократов, ибо они говорят: каждый пусть ест – и добиваются пособий по безработице.
Как же это получилось? А просто вырвали красивый лозунг из исторического контекста. В Евангелии эта формула означала пророческий запрет на рынок рабочей силы, потому-то капитализм мог возникнуть лишь на волне Реформации. Пролетарии вновь подняли этот лозунг уже как отрицание дохода на капитал. А когда мы отступаем, сдавая одну позицию за другой, лозунг становится оружием капитала.
Что означает принцип «оплаты по труду» (без уравниловки)? Капитализм в чистом, «диком» виде. Его обуздание достигается лишь наложением условия: «От каждого – по способности». Это и есть социализм, устранение рынка рабочей силы. Если же мы, проиграв битву, утрачиваем это условие, то главным прибежищем остатков социальной справедливости остается именно уравниловка – распределение не только по труду, а и по едокам.
Давайте разделим две вещи: образ идеального будущего, к которому зовут разные партии, и нынешний этап острого кризиса, который мы должны пережить. Посмотрим, что означает «кто не работает, тот не ест» сегодня. Означает немедленную голодную смерть десятков миллионов человек. Сегодня в РФ десять миллионов явных и тридцать миллионов «скрытых» безработных. Они и их дети живы только потому, что получают «не по труду», а на уравнительной основе. По сути, рабочие парализованных заводов получают не деньги, а карточки – ибо все они покупают один и тот же набор продуктов и благ, обеспечивающий выживание. У всех он настолько одинаков, что эти «зарплаты» можно было бы заменить талонами.