Обычно Семиверстов не закрывал на ночь дверь. Но сейчас это значило бы устроить себе бессонную ночь. Ньюфистофель, при всей своей миролюбивости, все же был собакой, а в любой собаке сторожевые инстинкты живут прочно, даже в самой маленькой и самой бестолковой. Если войдет ночью кто-то чужой, Ньюфистофель, конечно, среагирует не хуже кавказской овчарки, которой по силе ничуть не уступает. Тем не менее подставлять собаку под выстрел Сергей Палыч не хотел. И потому предпочел дверь закрыть. Первоначально он запер ее на задвижку, которую снаружи открыть невозможно. Но, подумав, закрыл дверь на ключ. Если кто-то желает проникнуть к нему в дом, этот человек, естественно, предположит, что дверь закрыта на ключ, и пойдет, подготовившись к визиту. Замок открыть гораздо легче, чем задвижку. Пусть открывают. Ньюфистофель на появление чужаков среагирует и хозяина предупредит. А там уже необходимо будет сделать все так, чтобы собаку под выстрел не подставить, самому под него не подставиться, но визитеров встретить со всеми полагающимися по рангу «почестями». Впрочем, «почести» им, надо полагать, окажет Кудрявцев со своей командой. Хотелось только надеяться, что в этот раз капитан не оправдает свое прозвище, потому что задача в данной ситуации ставится конкретная – допросить визитеров, если таковые будут.
Предположить, что вооруженные люди направились в деревню ради какого-то банального грабежа стариков и старух, которым не хватает пенсии, чтобы прожить месяц, тоже можно. Для такого дела нужны соответствующие обстоятельства. Например, старики получают наследство, о котором не знали. И другой наследник, не желая делиться, нанимает киллеров. Что-то такое Сергей Палыч читал в какой-то газетенке, попавшейся в руки в поезде. Да мало ли какие могут возникнуть в жизни ситуации! Но это все слишком маловероятно, когда уже известно, что кто-то интересуется именно Семиверстовым. И командующий спецназом ГРУ, не имея на то оснований, не выставит к отставному полковнику охрану. Значит, готовым следует быть по полной программе. И Семиверстов был готов. Потому, проверив пистолет и положив его под подушку, он выключил свет и лег спать одетым.
И заснул сразу…
* * *Показалось, что звонок спутниковой трубки прозвучал сразу после того, как закрылись глаза. Так бывает, когда спишь без снов. А без снов человек спит, когда устает. Сергей Палыч усталым себя не чувствовал, но, видимо, организм взял свое. Тем не менее проснулся он сразу с ясной головой, не схватил, как бывает спросонья, а аккуратно взял трубку и посмотрел на часы. Спал, оказывается, час с четвертью. Определитель показывал знакомый номер.
– Да, капитан, слушаю…
– Они двинулись в вашу сторону, товарищ полковник, – шепотом сообщил Хронический Убийца.
– Идете вплотную? Не спугните…
– Мы аккуратные… Ваша школа.
– Мы с Ньюфистофелем готовы, – сообщил полковник. – Он уже слушает… Что-то ему в нынешней ночи не нравится. Мой пес, кстати, выстрелы не любит. Без необходимости лучше не стрелять. Зачем травмировать бедное животное… И еще, Борис Петрович… Я ненароком не спутал отчество?
– Нет-нет, все правильно.
– Еще, Борис Петрович… Здесь московских генералов и иностранных корреспондентов нет. Ты меня правильно понял?
– Брать живыми, но не совсем здоровыми.
– Болевой шок перед допросом никому еще не повредил… Трубки переводим на «виброзвонок». Как зайдут во двор, дай мне с парнями побеседовать. Обстановку обрисуешь.
– Может, товарищ полковник, мы сами?
– С усами… Но усы еще не выросли… Я же сказал, хочу через дверь побеседовать.
– Работаем…
Но первым работать начал все же Ньюфистофель. Такого грозного и басовитого лая с львиным рыком сам Семиверстов от своего пса ни разу не слышал. Не зря говорят, что породистые собаки хорошо чувствуют ситуацию, и Ньюфистофель опасность, наверное, ощутил своими собачьими, непонятными человеку чувствами.
«Виброзвонок» отозвался дрожью в ладони.
– Слушаю…
– Вошли во двор, товарищ полковник. Стоят на крыльце. Потрогали входную дверь, убедились, что закрыта. Совещаются, шепчутся.
Раздался стук в дверь. Достаточно громкий, даже слишком громкий, чтобы быть вежливым. Отставной полковник вздохнул, улыбнулся сам себе и сунул в подмышечную кобуру пистолет.
– Я поговорю с ними.
– Могут через дверь выстрелить.
– Обижаешь, Борис Петрович… Я еще не конченый дурак, чтобы так подставиться.
Ньюфистофель все лаял, стоя у двери в сени.
– Вот, – сообщил Хронический Убийца. – Один на ступень спустился. Пистолет за спиной. Второй за дверь встал, с обрезом. Откроете – его не увидите.
«Дурак не я, дурак он…» – усмехнулся Семиверстов и шагнул вперед.
Собака, повинуясь руке хозяина, которая одернула его за шиворот, осталась в комнате, когда сам Сергей Палыч вышел в сени.
– Кого еще несет ночью? – спросил лениво, чуть не позевывая.
– Сергей Палыч нужен…
– Иду… Иду я…
Он в самом деле пошел – резко и стремительно. Поворот ключа, и дверь не просто распахнулась, а с силой ударила всей тяжелой деревянной плоскостью по лицу человека, за ней спрятавшегося, и припечатала его к резной обрешетке крыльца. И тут же последовал мощный прямой удар в лоб второму, стоящему на нижней ступеньке в секундной задумчивости от такого приема. Встать упавшему не дал Хронический Убийца, с прыжка ударивший коленом в грудь, сразу перебив дыхание. Сержант с солдатом, успев нанести каждый по дополнительному удару, тут же вытащили из-за двери первого и с любопытством рассматривали его окровавленную физиономию.
– В столярку их, чтобы собаку не травмировать. Собака не должна знать, что люди бывают такими жестокими, – распорядился Сергей Палыч. – Вон туда… Дверь я не закрывал. Где ваш четвертый?
– Снайпер караулит третьего, что в машине остался, – объяснил капитан. – Его тоже лучше не упускать.
– Я как раз и думал кого-то туда послать, – сказал Семиверстов. – Допросите…
Ньюфистофель лаял все настойчивее и все более грозно.
– Бесится… – Хронический Убийца кивнул на дверь.
– Ага… Пес сейчас дом разнесет… Допросите по всей форме. – Сергей Палыч посмотрел в испуганные глаза первого пленника и правильно просчитал ситуацию. – Это… Борис Петрович… Если на «циркулярку» их спать уложите, накройте чем-нибудь, чтобы потолок кровью не забрызгать. И куски помельче режьте. Мой со́бак крупные куски не любит…
Сказал, как о чем-то обыденном, естественном. Повернулся и ушел в дом, провожаемый взглядом пленника, у которого глаза, кажется, уже отдельно от сплющенного лица жить начали. А лай Ньюфистофеля из дома несся так грозно, что пленникам о мелких кусках даже думать не хотелось – обладатель такого лая может человека наверняка и целиком заглатывать…
* * *Бедный добрейший Ньюфистофель, не подозревающий даже, какого мнения могут быть о нем некоторые люди, успокоился, как только вернулся хозяин и потрепал его по крутой сильной шее. Отошел к своему привычному месту рядом с диваном, лег, но на дверь подозрительные взгляды все же бросал, хотя голос сначала и не подавал. Сергей Палыч заварил чай и теперь ждал результатов допроса. Сам принимать в нем участие не желал по простой причине – он лицо гражданское, любые его физические действия будут противозаконны. Даже то, как он встретил ночных гостей, по большому счету, сомнительно с точки зрения закона, хотя может и вписаться в рамки необходимых мер самозащиты, поскольку гости были вооружены, а он оружия не показывал, обойдясь кулаком, да и то – одним ударом на двоих. Распахнутая дверь вообще может за удар не считаться. А вот участие в допросе с применением средств физического воздействия – это уже совсем другое дело. Конечно, никто и никого на циркулярной пиле распиливать не собирался, а Ньюфистофель вообще никогда не ел сырое мясо, считая хороший сухой корм лучшей пищей. Но заявление полковника было мерой не физического, а эмоционального и психологического воздействия, что вообще-то с точки зрения закона описать трудно. Если у некоторых бандитов плохо с чувством юмора – это уже их персональная беда. Такое объяснение устроит любого судью.
Ньюфистофель еще несколько раз все же голос подал. Видимо, собачьи уши, несмотря на то что они висячие и ушные раковины закрывают, все же слышат несравненно лучше человеческих. Но Семиверстов даже не прислушивался. Он свое дело сделал, при этом достаточно качественно, и даже пистолет из кобуры вытаскивать не пришлось. Теперь осталось только результата дождаться.
Результат принес лысый капитан Кудрявцев. И молча положил перед полковником на стол.
– Чай себе сам нальешь или за тобой поухаживать нужно?
– Налью, товарищ полковник. А вы полюбопытствуйте пока.
Хронический Убийца показал себя знатоком чая: сначала взял в руки чайную ложечку и сахарницу пододвинул, потом носом потянул, чашку с чаем поднял, понюхал и сахар отодвинул. Такой чай портить сахаром – грех. Бывший командир действия бывшего подчиненного одобрил молчаливым кивком и взял в руки обрез. Вернее, то, что сначала показалось обрезом охотничьей двустволки. Вблизи легко было разобрать, что это просто особой конструкции двуствольный пистолет, а вовсе не какая-то самоделка, хотя калибр был вполне охотничий, пусть и не самый распространенный – «двадцатый».
– Чай себе сам нальешь или за тобой поухаживать нужно?
– Налью, товарищ полковник. А вы полюбопытствуйте пока.
Хронический Убийца показал себя знатоком чая: сначала взял в руки чайную ложечку и сахарницу пододвинул, потом носом потянул, чашку с чаем поднял, понюхал и сахар отодвинул. Такой чай портить сахаром – грех. Бывший командир действия бывшего подчиненного одобрил молчаливым кивком и взял в руки обрез. Вернее, то, что сначала показалось обрезом охотничьей двустволки. Вблизи легко было разобрать, что это просто особой конструкции двуствольный пистолет, а вовсе не какая-то самоделка, хотя калибр был вполне охотничий, пусть и не самый распространенный – «двадцатый».
– Забавная штука… – сказал Сергей Палыч, рассматривая оружие и пытаясь понять его функциональное назначение.
Любое оружие имеет собственное функциональное назначение. Особенность этого пока не предугадывалась. Более того, в отличие от обреза охотничьего ружья, непонятно было, как в этом пистолете переламываются стволы. Но капитан Кудрявцев по взгляду понял желание отставного полковника и ткнул пальцем.
– Крюк под спусковой скобой. Подается вперед…
– Ты с таким встречался?
– Видел раз… В зоопарке.
– И что это за штука такая?
Хронический Убийца положил на стол два патрона странной формы. Вместо пули из гильзы торчал мягкий шарик с иглой посредине.
– Шприц? – понял Семиверстов.
– Со снотворным, – объяснил капитан. – Таким шприцем, я видел, льва усыпляли…
– Ага… – поморщился Сергей Палыч. – Лев, сдается мне, слегка тяжелее меня. А снотворное ставится по весу тела. Я с такого мог бы вообще не проснуться…
– Патроны на вес тела рассчитаны.
– И оба патрона на мой вес?
– Нет, второй – на случай промаха при первом выстреле. Действует в течение трех секунд…
– А пистолет? Тоже такой же?
– Нет, там обычный «вальтер», калибр 7,65.
– Обеспечение личной безопасности?
– Типа того…
– И что?
– Вас должны были усыпить, оставить дома на полу и уйти. После этого вас должен был посетить тот человек, что остался спать в машине…
– Много спать вредно. Его разбудили?
– Сейчас привезут. Вместе с машиной… Мужики говорят, какой-то прибалт. То ли литовец, то ли эстонец. Зовут его Томас…
– Ага… Томас, значит… Ты где руку разбил?
Капитан посмотрел на сбитые до крови костяшки пальцев.
– Да этот… «Расписной» хотел себя сильно «крутым» показать… Матерится почем зря… Никого, дескать, не боюсь, всех завтра же порешу. Пришлось успокоить…
– Успокоился?
– Без зубов говорить трудно… Ругаться – тем более. Даже если они у него все металлические были…
С улицы послышался шум автомобильного двигателя.
– Пойду встречу, – поднялся Хронический Убийца. – Вы пока доложите ситуацию полковнику Мочилову. Он приказал… Попросите машину за пленниками выслать…
– Я позвоню, – согласился Семиверстов. – Только сначала допросите Томаса. Тоже в столярке. На случай, если и у него зубов во рту больше положенного… Что скажет, то Юрию Петровичу и доложим.
* * *Хронический Убийца вернулся быстро. Молча положил на стол документы, а на них – шприц и пузырек с каким-то мутным раствором.
Семиверстов взял в руки пузырек, прочитал маркировку:
– NG12NV52… Знаешь, что это такое?
Капитан с каким-то раздражением передернул плечами. Он явно был не в духе.
– Не знаю…
– Что говорит?
– Ничего не говорит. Требует сообщить о своем задержании в американское посольство, поскольку является его сотрудником и обладает статусом дипломатической неприкосновенности. Мне даже руку не жалко, – капитан Кудрявцев посмотрел на свой разбитый на предыдущем допросе кулак, – но здесь и ударить от души нельзя…
– Хреново… И на дипломата нарвались, и ударить нельзя… И что хреновее – не знаю. Будем звонить командующему.
– Звоните, товарищ полковник. Мы свою миссию выполнили.
Глава четвертая
Актемар выбрал документы из кипы предложенных ему Джабраилом. Документов был целый комплект. И паспорт, и водительское удостоверение, и даже военный билет.
– Здесь, на фотографии, вроде похож, – объяснил Дошлукаев критерий выбора.
– Только возраст на восемь лет моложе, – слабо возразил подполковник.
– Я моложе своих лет выгляжу… Прокатит. Я надеюсь, что ты успеешь до дежурства меня на место подбросить?
– Только-только и успеваю.
– Тогда чего бояться?
– Возвращения.
– Я надеюсь, переполоха еще не будет. Пока хватятся, пока суть да дело – я уже буду спокойно отсыпаться.
– Это вовсе необязательно. Сейчас времена иные, и переполох приходит быстро. Стукачей кругом полно. Просто от зависти позвонят, и все…
– Испортили целый народ, – посетовал Актемар.
– Испортили, – согласился Джабраил. – Другие народы испортили еще больше… Все теперь денег хотят, и побольше. А поскольку денег в мире больше почти не становится, значит, на всех не хватает. Кто-то своими руками добывает, кто-то головой зарабатывает, кто-то грабит, что еще не самое плохое, кто-то «стучит», что вообще не в наших традициях. Испортили…
– Надеюсь, это временные процессы.
– Надеяться легко. Но хуже становится весь мир. Христиане говорят, что наступают «последние времена», при которых лучше не жить. Но христианство мир спасти не может.
– А что спасет?
– Надежда мира только на ислам. Не тот бандитский, что пытались нам насадить, а чистый и в то же время радикальный, как у талибов. Почему, ты думаешь, американцы так плотно за талибов взялись?
– Терроризм…
– Насчет «11 сентября» – это все сказки для малоразвитых детей. Там вообще непонятно что произошло. А талибы – то, на что у американцев руки давно чесались. Они боятся усиления идей талибов. Еще бы пару десятков лет, и с ними невозможно было бы справиться. С ними и сейчас справиться трудно, потому что они деньги не ценят. Наш народ, когда он бедным был и к деньгам не рвался, тоже победить было очень сложно. Сейчас совсем не то. Все изменилось, и всем остальным приходится к этому подстраиваться. И нам с тобой в том числе. Отсюда и мысли продать твои материалы…
– А ты хотел бы их уничтожить?
– Нет. Я – не талиб. Я из тех, кто к окружающему миру пристраивается. Но с удовольствием продал бы материалы талибам, чтобы помочь их благому делу… Более того, поскольку мы с тобой пристраиваемся, твоих парней тоже необходимо пристроить, и семьи их, я бы предложил продавать материалы на все стороны…
– А для чего я, по-твоему, материалы копирую?
– Я понимаю… Но копий нужно делать много, а ты пока только по одной делаешь.
– С одной копии можно сделать несколько.
– История долгая. Одному тебе здесь работы на несколько месяцев. Придется мне включаться в дело. Мой рабочий компьютер почти всегда простаивает без дела.
Актемар предложение понял.
– Посмотрим. Я еще не все решил…
– Что ты не решил?
– Когда думаю, что какой-то из препаратов могли бы против моего сына применить… Тошно становится. Ты про своего сына не думал?
Джабраил ничего не ответил.
– Я готов. Можем ехать, – поторопил Актемар.
* * *Машину пытались остановить только на выезде из Грозного, хотя до этого попалось еще два передвижных поста. На выезде из города милицейский пост вместе с омоновцами и «кадыровцами» ощетинился стволами автоматов. Джабраил только притормозил и высунул в дверцу свое удостоверение. Он был в мундире, и, коротко глянув в удостоверение, ментовский старший лейтенант только козырнул и жезлом показал разрешение на продолжение движения.
И хорошо, что машину не проверяли. Иначе девять комплектов ментовской грязно-серой «камуфляжки» могли бы привлечь внимание. Но с удостоверением подполковника Артаганова проверки можно было не опасаться. Опасаться следовало другого.
– Возвращаться тебе будет сложно, – сказал подполковник.
– Ерунда какая… – усмехнулся Актемар. – Эти дураки думают, что все, кто в город желает попасть, на машинах и строго по дорогам движутся. Если понадобится, я на танке через городские кварталы проеду, и никто меня не остановит, никто даже внимания не обратит. А уж пешком-то и подавно… Не переживай, прорвемся, не впервой.
Неделю назад Актемар вернулся после первой акции на колесном тракторе с прицепной тележкой, груженной неколотыми дровами, высадив за пару километров до поста связанного тракториста. Впрочем, тракторист оставался под охраной, а через пару часов его отпустили, сообщив, где будет стоять трактор и где в тракторе будут лежать его документы. Благодарность пленника границ, судя по всему, не имела. По крайней мере, Джабраил, который просматривал все сводки происшествий, не нашел в них никакого упоминания про угон трактора. Тракторист машину забрал и домой вернулся благополучно. Сказал ли он «спасибо», когда его отпустили, Актемар поинтересоваться не догадался.