О, как она с ним согласна…
– Чем ваша группа занималась?
– Разбой, милая, – не без бахвальства произнес он. – Грабежи. Крупные. Похищения. Это ваша группа чистильщиками работала, а мы так… по мелочам.
Расстроился Чика искренне. И видно, что терпит финансовые затруднения, как и Люка с Ильей, почему бы его не использовать? Гек частично ему доверял, как выяснилось, собственно, и ей доверял частично, потому сейчас лежит в морозильной камере морга. Надувать вареного рака она не собиралась, ведь слава, как хорошая, так и дурная, разносится молниеносно, а жадность всегда наказуема.
– Похищения? – произнесла Люка задумчиво. – Не хочешь поучаствовать в одном перспективном деле?
– Что надо делать? – оживился Чика.
– Идем в машину, там обговорим.
Марину жутко хотелось спать, но он взбежал на этаж, прошел к кабинету и тихонько постучался, время-то позднее, Шатун мог уже заснуть, не дождавшись его.
Шеф бодрствовал. И не производил впечатления уставшего, измученного человека, но принимал на грудь, притом не был пьян. Марин отчитался за прожитый не напрасно день, порадовать было нечем, кроме случайности, связанной с готической девочкой, которая привела к Умбре.
– Я все равно искал бы неформалов с этой татуировкой, – в заключение сказал он, – и вышел бы на готов – это логичный путь. Но ушло бы много времени. Повезло, что Зойка упала нам под колеса.
– Думаешь, они из… этих… готов, да?
– Ксения Эдуардовна – крупная фигура, неужели вы полагаете, на нее покусился заурядный го´тик? Это такая же крупная фигура. Которая в состоянии нанять группу киллеров, что само по себе невероятно, ведь свидетелей никто не любит. А заказчик предпочитает группу свидетелей. Странно, да? Но логика у него есть. Убийцы – серьезные люди, а не инфантилы, мяукающие на луну про смерть, их где-то вышколили, как в армии. Да! С дочерью виделись?
– Нет.
– Нет… – протянул Марин с небольшим подтекстом, который задел Шатунова:
– У нас сложные отношения… Вообще нет отношений. В тот вечер, когда позвонила Ксения, дочь приехала сватать меня за свою мать… или мать за меня… Не знаю, как правильно должно звучать, я же гэпэтэушник. Знаешь, мальчик, чего мне стоило не отправить ее к матери? Хотя бы к чертовой.
– Извините, почему вы ее мать не любите?
Шатунов смотрел на Марина и думал, что этот парень не знает ни предательства, ни следующего за ним отчаяния, ни разочарований. Он многого не знает. И слава богу. А Марин понял, что тема для шефа больная и неприятная, поэтому решил переключить его на другой объект, не зная, что одно связано с другим:
– Не хотите говорить – не надо. Но раз уж мы сидим, почему бы не вернуться к Ксении Эдуардовне? Что вы знаете о ней? Это и мне нужно знать, черт возьми! Потому что и я, и в полиции… мы можем идти неверным путем. Мне кажется, от вас зависит, насколько точно мы определим мотивы, а их сейчас нет… все работают наугад.
Шеф отхлебнул виски (стакан, можно сказать, прилип к его рукам) и не закусил, а закуски стояли на столе, о них позаботился наверняка Иваныч. И вдруг Шатунов развел досадливо руками:
– Но это же с Таньки придется начинать.
– А без нее нельзя?
– Не знаю… Она изменила мне. Я сам видел… Ууу, как хотелось ее… превратить в пастилу! А я бежал. Кинул все и… думал, умру… Это был крах, я ж ее… Ну, ты понял. Не знал тогда, что меня ждут хуже испытания. Мне предъявят обвинение в убийстве, а на смертную казнь еще не было моратория… Я забежал вперед.
Все равно пришлось вернуться в юность, иначе Марин не поймет, как он дошел до жизни такой. В том, что происходило с ним, была некая закономерность, не исключена она и сегодня, хотя это из области мистики, а Шатунов далек от всего ирреального…
«Что в имени тебе моем?»
Пока он ломал голову над тем, откуда в зале суда взялась Ева, и уже склонялся к мысли, что она пришла поддержать его чисто морально, судья обратился именно к ней:
– Ксения Эдуардовна, вы хотите сделать заявление?
– У меня ходатайство… – поднялась Ева.
С трудом до Шатунова доходило, что Ева не есть Ева, а зовут ее Ксения. Вот когда окончательно снесло крышу! «Как же так, почему?» – спрашивал он себя. А она не поднимала на него глаз, вся такая деловая, холодная и далекая, как Северный полюс. Тем временем вспотевший адвокат, глядя в сторону Евы… то есть Ксении, с большой нелюбовью и паникой, которую не скрывал, шептал ему свистящим шепотом и брызгая слюной:
– Не паникуйте, если проиграем… с той сукой, что вон за тем столом сидит, это реально, она по максимуму требует. Будем подавать апелляцию… Судье выразим недоверие… Не все потеряно.
Одними глазами он указывал на Ксению, стало быть, она и есть сука, которая пришла в зал суда выбить для Лехи вышку, – понял Шатунов. То есть она – государственный обвинитель?! Значит, никаких шансов… Почему все так безобразно на этом свете?
Наверное, со зла на нее – лгунью, а также на предвзятое следствие, судей, свою судьбу, а может, просто зверски устав, Шатунов принял решение замолчать на время суда. Раз Еве-Ксении нужна его смерть – пусть получит ее. Да будь что будет! И нежданно-негаданно ощутил облегчение, да-да, близкая развязка перестала его пугать, он даже с интересом и без эмоций наблюдал за происходящим в зале, будто действо его не касалось.
А заседание отменили. Шатунову надели наручники, отвели в машину и – назад в камеру. Надо ли говорить, что на нарах он провалялся в полнейшей прострации, ни на что не реагируя. Уголовники его не трогали, понимали: статья расстрельная, заменить на пятнашку (пятнадцать лет заключения) не получится, естественно, мужику погано.
Два дня спустя звякнули замки, конвоир рявкнул:
– Шатунов, на выход!
Ему было все равно, куда ведут, а привели в паршивое помещение, где он общался с адвокатом, только за столом сидела… Ева-Ксения! Она что-то писала и стальным голосом, незнакомым Леньке, приказала:
– Наручники снимите. – Конвоир послушно снял наручники и, взяв за плечо Шатунова, надавил, усаживая. – Закройте нас и можете идти отдыхать. За полчаса, думаю, мы управимся…
– Но… – не решался уйти конвоир, опасаясь «злостного преступника» без наручников, вдруг он в заложники возьмет женщину.
– Вам нужно повторять два раза? Свободны на полчаса.
Шатунов не сводил с нее глаз, гадая, зачем государственная обвинительница притащилась к нему? Вдруг он вспомнил, что заседание суда перенесли, в ушах прозвенел ее голос:
– Прокуратура ходатайствует о переносе рассмотрения уголовного дела, так как выявлены новые факты, ставшие известными накануне…
Ничегошеньки он не понимал в этой арифметике! Но отгородился, скрестив руки на груди и вперившись в нее исподлобья, полагая, что явилась она за обещанием с его стороны сохранить в тайне их «дружественные» отношения.
В дверях повернулся ключ, их закрыл конвоир, некоторое время раздавались удаляющиеся шаги. Теперь она подняла на Шатунова черные глаза, прожигающие его насквозь, и произнесла тихо:
– Ну, здравствуй, Ленька.
– Здравствуй. Как же мне тебя называть?
– Ксенией.
– Ева… Мне никогда не нравилось это имя, оно не твое. Ты меня обманула…
– Так получилось. Брякнула первое имя, что пришло в голову…
– А потом? Почему не сказала правду, хотя бы как зовут на самом деле?
– Боялась, будешь искать меня.
Боялась – каково? Что у Евы двойная жизнь, он догадывался, но слишком дорожил ею, поэтому не задавал вопросов, которые могли привести к разрыву. Когда-то она должна сделать выбор, надеялся Шатунов, но ему не приходило в голову, что бывают ситуации без выбора. Впрочем, пуля – тоже выбор, как у Жирнова, да кому ж охота выбирать смерть? Что касается Шатунова, его положение изменилось: смерть выбрана, однако, не им, но ему остается принудительно принять ее.
– Значит, ты боялась… – Оскорбило это слово, оскорбило и разозлило, тем не менее смертник имеет право на вопросы: – Я тебе давал повод бояться?
– Не давал. Сейчас не об этом нужно говорить…
– А я хочу об этом. Может, я тебя больше никогда не увижу, меня расстреляют. Значит, не узнаю, что я такого делал, из-за чего ты боялась. Боялась, но бегала ко мне потрахаться.
Ксения просекла переход от депрессии к агрессии, а следовало уравновесить оба состояния, иначе с Шатуновым не сладить.
– Да, бегала, – сказала она абсолютно спокойно. – Надеюсь, и дальше буду бегать. Нравится мне, как ты это делаешь.
Эффект получился обратный. Цинизм задел и без того доведенного до ручки Шатунова, вставая с табуретки, он обозленно процедил:
– Так что ж мы сидим?..
В следующий миг Леха схватил за руку Ксению, заставил ее подняться и выйти из-за стола, а секунду спустя обхватил руками слабо упирающуюся даму и потащил в уголок.
– Леня… Ленька… Ты идиот? – Она пыталась его вразумить, не помогло. – А если войдут?
В следующий миг Леха схватил за руку Ксению, заставил ее подняться и выйти из-за стола, а секунду спустя обхватил руками слабо упирающуюся даму и потащил в уголок.
– Леня… Ленька… Ты идиот? – Она пыталась его вразумить, не помогло. – А если войдут?
– Ну и что? – прижав ее к стене, злорадно усмехнулся Ленька, одновременно поднимая юбку. – Все равно больше расстрела не дадут.
В панике она взглянула на часы – времени оставалось достаточно до возвращения конвоя, Ксения только зажмурилась и закусила губу, чтоб случайно не прорвался ни один звук. К счастью, комната не была под наблюдением и не прослушивалась, шпионские игрушки еще не распространились.
Зато потом диалог строился в мирном ключе, чего и хотела добиться Ксения, правда, не таким образом. Из-за недавнего нервного перенапряжения у нее дрожали пальцы, она ведь не могла дать гарантии, что конвоир не заглянет и, увидев пустые места, не поднимет тревогу. Но все было позади, Ксения облегченно выдохнула, бегло пройдясь по одежде руками.
Ленька снова сидел напротив, упираясь носом в переплетенные пальцы. Он был расслаблен, спокоен, в упор смотрел на нее и ждал, чем еще она его «обрадует».
– Времени почти не осталось, – проворчала Ксения. – А мне необходимо было многое выяснить.
– Говори прямо, что ты хочешь?
– Вытащить тебя! И не смей на меня смотреть, будто это я тебя сюда засадила. Мне пришлось ужом повертеться, чтобы влезть в процесс.
– На тебя я могу смотреть исключительно как на…
– Лучше закрой рот и не зли меня, – ударила она ладонью по столу, полагая, что услышит гадость в свой адрес.
– …как на любимую женщину, – все-таки закончил Ленчик и вздохнул. – Которая меня обманула.
Признание он сделал впервые, ей следовало бы извиниться, но она из тех женщин, которые ни при каких обстоятельствах не извиняются. К тому же Ксения берегла время и ставила перед собой другие задачи:
– Все равно помолчи и слушай. Я изучила дело, оно бессовестно шито даже не белыми нитками. Черными.
– Значит, у меня есть шанс?
Надежда живуча и норовит выпрыгнуть из небытия – дай только повод, а Ксения дала, подтвердив:
– И не один. Только… Думаю, твой арест и обвинение проплачены, а это уже посерьезней, чем ошибка бездарного следователя. Ведь купили не только его, а и всю цепочку от начала до конца.
Она же, надежда, и умирает раньше своего носителя. Шатунов посмотрел в жаркие глаза Ксении, бросившейся его спасать, и подумал, что ей не одолеть «цепочку». Зачем же копья ломать и себя подвергать риску, защищая «опасного садиста»?
– Значит, у меня никаких шансов, – отрубил он.
– Дурак. – (М-да, это не Ева, Ева грубых слов не говорила.) – Первое: мы заменим адвоката, твой не потянет, не тот уровень, уж поверь. Второе: мне нужно знать все, что крутилось вокруг твоего завода, поэтому до следующей нашей встречи припомни…
– Думаешь, из-за завода?
– А у тебя есть враги, которые легко расшвыривают состояния, чтоб убрать тебя, удовлетворив лишь самолюбие?
– Почему же меня не пристрелили? Это проще.
– Наверное, выгодней устроить показательный фарс, или кто-то мстит тебе. И последнее: возможно, придется перекупать цепочку, у тебя деньги есть? Если нет – буду искать. Найду, разумеется, но это время…
– Есть. Конечно, есть.
Ксения подняла с пола пакет и поставила на стол, там оказались необходимые вещи и продукты, разрешенные к передаче. Ленчик не помнил, чтоб кто-то проявлял заботу о нем, – речь идет о женщинах, и Ксения открыла этот список, она же и завершила его. В тот миг, находясь на перевале между жизнью и смертью, Леха Шатун, глядя в лицо этой хрупкой женщины, ощутил себя… счастливым. Потому что не был обманут иллюзиями, как случалось раньше, не был одиноким. Даже серые стены поменяли цвет на серебристый! Он забыл поблагодарить за передачу, потому что хотел рассказать, как думал о ней каждую ночь, каждую минуту, не занятую делами насущными. Хотел признаться, что она стала главным смыслом в его жизни, ради нее он стремился к успехам, зарабатывал деньги, что он… да просто любит ее. Любит… незамысловатое слово, которое Леха в юности раздавал направо и налево, а Таньку так вообще этим словом закормил, но Ксюше сказать не удалось. Ко времени, когда он окончательно созрел, в окошко заглянул конвоир, и Ксения ему приказала:
– Уведите обвиняемого.
И всегда что-то мешало сказать, кем она была для него.
7
Утро было туманным. В кресле водителя Хок отдыхал, прикрыв веки и не вступая в диалоги Люки с Чикой. Мнение у него отрицательное по всем обсуждаемым поводам, но Люка этого слышать не хочет, посему он устранился от обсуждений, советов, споров. Приехали к особняку Шатунова рано, так как не знали точного времени выезда, и, поставив джип в отдалении, ждали.
Что касается Чики, поначалу он – да, кажется тупым, на деле – не тупее других. Покоя ему не давал Гектор, время от времени он возвращался к нему:
– Говоришь, Гек рванул за баблом и пропал? Клиент мог подложить ему свинью.
– Какую? – поинтересовалась Люка, будто не догадываясь, какого рода бывают свиньи.
– Хрен его знает. Ну, не захотел бабки отдавать и… не знаю. Что же Гек имел в виду, когда сказал позвонить мне?
«Все-таки он туповатый, – решила Люка, – раз выбалтывает рассуждения, умный так делать не станет. Умный про себя подумает, потом выскажет четверть того, что надумал. А у нее вошло в привычку по его же наводке задавать нужные вопросы».
– Разве Гек тебе не говорил, кто наш заказчик?
– Хрен там! – возмущенно вскинул руки Чика, а через паузу заржал здоровым дегенеративным смехом: – Кто-то оказался умнее Гека и обставил его! Гы-гы-гы…
– Я найду этого умника, – пообещала Люка.
– Ты? – прыснул он. – Как?
– Время покажет, – отговорилась она, выбрасывая сигарету в окно. – Выезжают! Хок, за ними!
Машина Шатунова плавно скользила к окраине, в этом не было ничего странного. Прямые дороги к аэропорту в пробках, объездным путем время экономится существенно, но странность была, и Люка ее заметила:
– Почему охрана не сопровождает Шатуна?
– Бабки закончились, платить нечем, – пошутил Чика, судя по всему, он большой весельчак.
Машина Шатунова, пересекая старый район с узкими переулками, повернула на улочку, где с трудом разъедутся две легковушки. Чтоб не мозолить глаза, Хок пропускал вперед одну-две тачки и нечаянно чуть не вписался в одну из них – она резко затормозила. Впереди нервно сигналили, Хок открыл дверцу и привстал, чтоб посмотреть, почему стоят.
– Что там? – нетерпеливо спросила Люка.
– Тачка перегородила улицу, – ответил он, плюхнувшись на место. – Видно, выехала из переулка и заглохла.
– А Шатун? Тоже в пробке?
– Ему повезло больше, чем нам.
Дорогу, как только проехал Шатунов, перекрыл Стас и специально заглушил мотор. Марин увеличил скорость, отрываясь от затора, а за дугообразным поворотом у каменной арки затормозил.
– Давай, сынок, – сказал Шатунов. – Надеюсь, ты помнишь…
– Папа, сколько можно! – кинув шляпу с очками на сиденье, упрекнул Пашка отца. – Не волнуйся.
Из арки выбежал молодой человек в точно такой же одежде в стиле сафари – длинных свободных брюках и свободной рубашке из хлопка горчичного цвета с обилием накладных карманов и одинаковой комплекции с Павликом. Он забрался в салон, надел шляпу и очки, Марин без спешки поехал дальше. А Павлик пробежал насквозь арочный проход, ведущий на параллельную улочку, и лег на заднее сиденье легковушки.
– Ну, видели хвост? – заводя мотор, спросил Владимир Витальевич.
– Не-а, – сказал Пашка, подкладывая под голову подушку. – По-моему, фантазии Марина не имеют ничего общего с действительностью.
– Наше дело маленькое, нам сказали – мы делаем, правильно?
– Не знаю. Мне, дядя Володя, не в кайф жить одному в глуши.
– Я с тобой поживу. Своим девчатам сказал, что в дом отдыха путевку со скидкой купил, расплачусь на месте. Все равно отдохну от них, у меня ж четыре бабы! А в деревне хорошо – река, лесок… И покой!
– Это вам нужен покой, а я молодой, мне нужны развлечения.
– Телик там есть. И компьютер. Что еще надо?
Павлик лишь обреченно вздохнул и воткнул в уши наушники.
В аэропорту Марин с Шатуновым поднялись наверх и, выбрав удобную позицию, наблюдали за «Пашкой» внизу, тот склонился над книгой, как ему велели. Конечно, Марин позаботился об охране. Ребята за час до их приезда рассредоточились по залу и держали в поле зрения народ, так что в некоторой степени шеф был застрахован от коварства неизвестных. Главную ставку в этом спектакле делали на «Пашку», но к нему никто не приближался, а время шло. И неоконченный рассказ шефа продолжился…
Ксения
Из СИЗО она прямиком направилась к следователю Ревину, кинув по-хозяйски сумочку на его стол, Ксения оперлась руками о столешницу и с желчной улыбкой ядовито произнесла: