Ольбик Александр
Жертва обстоятельств
Александр Ольбик
Жертва обстоятельств
Рассказ
Преступником Сергей Козырев стал как бы случайно. После того как он заменил раковину -- фаянсовую на титановую -- соседу Рэму Тихому и тот за работу прилично выставился, все, собственно, и покатилось под горку.
Рэм, как мог, перед Серегой выпендривался, рисовался, словно перед ним сидел не безработный, потраченный жизнью человек, а внезапно нагрянувшая из Голливуда Николь Кидман. Он демонстрировал японский музыкальный центр с сенсорным управлением.
-- Ну, Серый, заказывай -- кого хочешь послушать: Высоцкого или Розенбаума?
-- Допустим, про серых хищников... А к чему ты, интересно, это клонишь?
-- А к тому, что я на этом пультике нажимаю кнопку и, не сходя с места, заказываю твоих хищников. И пока мы с тобой наливаем виски, все само собой включится и наладится...
И верно, пока Рэм ловко и даже как-то дерзко-красиво разливал по хрустальным рюмкам виски "Белая лошадь", "ящик" сам отыскал нужный кусок магнитопленки и вскоре в комнатах начался "отстрел волков".
Они выпили и закусили осетриной с майонезом. Затем Сергей подналег на крабий салат и оливки, которые булькали в красивой банке, c изображением райского уголка Средиземноморья.
-- Ну, как? -- поинтересовался Тихий.
-- Как в Польше! -- сжевывая дольку лимона, сказал Серега. Во рту у него сильно закислилось и, видно, это обстоятельство, помимо его воли, стащило с языка глупый вопрос: -- А вот ответь, сосед, почему у тебя, в принципе, такого же как я, безработного кента, море разливанное всего, а у меня, бывшего ударника коммунистического труда, лучшего инструментальщика легкой промышленности, кавалера ордена...
-- Стоп! Я все понял! -- Рэм выключил музыку и вытер куском туалетной бумаги, рулон которой лежал тут же среди тарелок, сальный рот. -- Чтоб ты знал, это одна из неразгаданных тайн природы, своего рода Бермудский треугольник, -- по-доброму ухмыльнулся Тихий. -- Но тебе я все же открою эту тайну, ты свой парень... Слышь, Серго, у меня потому все есть, что я в нужный момент оказался в нужном месте. Но тут тоже есть свой минус. Порой бывает очень обидно за таких, как ты, бедолаг. -- Рэм позванивал серебряной вилкой по элегантному фужеру. -- И за себя, между прочим, обидно: почему, например, я, умеющий жить человек, должен как диверсант маскироваться? Чтобы такие, как ты, Серый, и тебе подобные не обиделись и не побежали в экономическую или налоговую полицию...
-- Ты что, сосед, рехнулся?! Чтобы я -- в полицию!
-- Ну не ты, так кто-нибудь другой, -- Рэм поднял рюмку. -- Но мне наплевать! Я в декларации укажу такой источник доходов, что комар хоботка не подточит. Например, наследство отца...
-- Но ведь всему миру известно, что твой батя сутками не просыхал... Бутылки по пляжу сшибал.
-- Эх, Серый, ты и есть серый. Да кто будет до этого копать? Батя давно по тому свету гуляет, а бумаги живут... Я десять лет отработал барменом -что клиент оставит, за то и спасибо. По зернышку клевал, кому от этого больно?
-- Ты хоть мне это фуфло не гони! Что клиент ос-та-вит... -передразнил Козырев соседа. -- Не что оставит, а что сам у клиента оттяпаешь. За зернышко, даже золотое, 600-й "мерс" не купишь,.. -- кивок в сторону окна, за которым вызывающе бугрилась лоснящаяся холка "мерседеса".
Налитая до верху рюмка вибрирует в Серегиной руке. Около большого пальца заметен червячно-скрученный шрамик. И на лбу у него шрам -- в детстве отец озвездил его за какую-то шкоду.
Серега:
-- Я однажды сам был свидетелем, как в кабаке охмуряют. Вот представь себе... На четверых мы заказали по сто граммов, две порции сосисок, салат, ну и еще чего-то... Знаешь, сколько с нас содрали?
-- А почему ты думаешь, что содрали? -- спросил Рэм, закуривая кубинскую сигару. Но перед этим он ее надрезал крошечной, изящной золотой гильотинкой. -- Может, так было по прейскуранту...
-- Ага, было! Считать до трех умеешь? Четыреста граммов водки, сколько стоят? А две порции сосисок? Ну? Плюс к этому вчерашний напиток, позавчерашний салатик... -- горячился Козырев.
Рэм помельтешил у него перед носом сигарой, отчего мозги у Сереги от дыма еще больше поехали набекрень.
-- Да не порть ты, Серый, свои последние пролетарские нервы! Лучше опрокинь еще рюмочку виски... а хочешь -- рома и запомни раз и навсегда -- в наши рестораны ходит одна шушваль. Порядочному человеку там абсолютно нечего делать. Как, впрочем и на Канарах, куда я завтра лечу на "Боинге", в бизнес-классе. Устал я греться у чужого костра... -- Рэм замурлыкал арию из "Мистера икса" и это у него неплохо получалось. -- Оставляю на тебя хату, я тебе доверяю больше, чем себе...Присмотришь?
-- Ну, спасибо, успокоил, -- по-идиотски как-то заулыбался Серега, и во рту у него безнадежно тускло блеснула металлическая коронка. -- Ну, раз одна шушваль, то у меня и голова не болит.
Выпили еще и еще -- пили и пили.
В какой-то момент Рэм, раскрасневшийся, с притушенным для солидности голосом, спросил у Козырева -- держал ли тот когда-нибудь в руках настоящий бриллиант?
-- И не раз, -- беззастенчиво соврал Сергей, ибо не хотел перед соседом быть последним шмаровозом.
-- Но таких ты наверняка не видал и, будь спок, больше никогда не увидишь.
Тихий открыл дверцы бельевого шкафа, наклонился и выдвинул нижний ящик. Дважды, теряя равновесие, падал на копчик. Пошарил где-то в пустоте и достал коробочку: на синей атласной подушечке лежало кольцо и смущенно переливалось всеми пятью камушками. Козырев взял вещицу в руки и покачал ее на ладони, словно взвешивая. Выкамаривал из себя великого знатока самоцветов.
-- И сколько стоит ведерко такого неликвида?
-- А сколько бы та за него дал? -- азартно поинтересовался сосед.
-- В базарный день да при хорошей торговле... А черт его знает! Может, сто, может, двести...
Рэм закатил под лоб глаза и свистнул.
-- А хухо не хохо? Полторы тысячи не хочешь!
Рэм в сердцах вернул кольцо себе в ладонь и полез снова его прятать. И нечаянно задел головой другую полку, она накренилась и вместе с бельем рухнула на пол. И каково же было Серегино удивление, когда под самые его ноги подскользнул тяжеленький, очень изящный, цвета воронова крыла пистолетик. Он хотел его поднять, но его по-суворовски круто остановил Рэм:
-- Отставить! Руки прочь от чужого имущества!
Козырев смотрел на оружие, как смотрит кролик в самые зрачки анаконды.
-- Обыкновенный газовый, -- успокоил Рэм и, поддев ногой пистолет, заставил его улететь под тахту. -- На всякий случай, кому-нибудь в сопатку нервно-паралитическим, верно, Серый? Но трепаться об этом, конечно, не рекомендую.
-- Да что я, оружия не видел? В армии, бывало, возьмешь в руки гранатомет, выйдешь на позицию и вот смотришь, выбираешь, какому из пяти танков снести башню... Макет, разумеется. А иногда выкатываешь на огневой рубеж установку залпового огня системы "град" и даешь залп за залпом... Земля горит, такое ощущение, что ты сам вулкан и вот извергаешь, извергаешь... Кругом дым, пепел, булыжники вылетают размером с дом, реки расплавленного металла... Брр...
-- Ну и трепло, ты, Серый! Какой, к черту, вулкан о каком, собственно, расплавленном металле ты тут бредишь? Ты же никогда и близко к армии не был...
Долго продолжался базар-вокзал в доме Тихого. Они пили, пели в два голоса, танцевали старинные танго под музыку Строка, потом мерились силами на руках, отчего несколько раз стол обваливался и на ковер слетала вся закуска вместе с бутылками. Прыгали до упада через скакалку, в чем Рэм, безусловно, был ловчее и выносливее Козырева. Дело кончилось тем, что Серега, в один прекрасный момент, потеряв равновесие, врезался головой в телевизор "Самсунг", экран которого занимал полстены. Эх, и звону же было... Потом Рэм взял в руки свой "поляроид" и они стали друг друга фотографировать...
...Вика, жена Козырева, встретила его тривиальнейшей руганью, и в один особенно горячий момент, обозвав его последней мразью, взялась за керамическую вазу -- единственный предмет, который остался у них в память от свадьбы. И засандалила бы ею в его голову, если бы Серега не упал на диван и тут же не отлетел в пьяные сновидения. И черт его знает, то ли сон, то ли явь: он смотрит через окно на луной омытую черемуху, угол и крыльцо дома, где живет Рэм, и видит как по ступеням спускается его Вика. На ее льняных волосах, забранных сзади пирожком, отсвечивает заколка, которую, между прочим, он ей подарил зимой на ее тридцатилетие. Но когда в комнате стукнула дверь и он уловил ее запахи -- смесь сандала, сигарет и секса... Во всяком случае, так ему показалось, и Сергей понял -- это не сон, это затрюханная реальность и его Вика, возможно, только что выползла из-под Рэма... А что, интересно, она там еще могла делать в два часа ночи? И об этом он ее, разумеется, спросил, предварительно закрыв на ключ дверь, и включив погромче радиоприемник, который у них практически работал круглосуточно.
-- У меня кончились сигареты, -- нервно оправдывалась она и незаметным жестом попыталась прикрыть халатиком, как назло, вылезающую наружу грудь. -А что нельзя к соседям сходить?
Но Серега, хоть и с дикого бодуна, но от ревности зорок, словно ясный сокол, и дерзок, как баран, которого впервые подвели к овце.
-- Где ты, шлюха, была? -- грозно спросил Серега, совершенно не соображая, какую банальщину он городит. Однако, схватив жену за воротник халатика, одним мазком содрал его с ее прекрасного и абсолютно обнаженного тела... -- У-у-хх, -- застонал Козырев и стал метаться по кухне, искать, чем бы урезонить свою любезную Викушу, но, как назло, ничего путного под руку не попадало. -- Ты хочешь, дешевизна, сказать, что для того, чтобы стрельнуть сигарету, надо обязательно трясти голой п....й? Я тебе сейчас так дам прикурить, что ты неделю будешь мазаться бодягой, но она тебе не поможет...
-- Вот только тронь, паразит, завтра останешься без похмелки... Как что -- Викуша, дай на пиво. Хамло позорное, объявляю тебе мораторий... Захочешь трахаться, иди на вокзал, может, быстрее подхватишь сифон и отстанешь от меня наконец...
-- Ах так! -- взревел белугой Серега и схватил недопитую со стола бутылку пива. И замахнулся даже, но пиво пролилось и попало ему в глаз и Сергей, бросив бутылку, побежал в ванную промывать очи...
А утром, как ни в чем не бывало -- горячий кофе, правда, растворимый и даже не кофе, а кофейный напиток. И даже, не напиток, а моча Тарзана. Но терпел, хлебал и думал о глотке виски, которого вчера было так много...
-- Вот же живут люди! -- сказал Сергей, чтобы только разрядить послегрозовую атмосферу. -- Товару, как в Эрмитаже. Черт знает, барахолка какая-то...
-- Поменьше заливай глаза и у тебя все будет...
-- Сейчас! Тоже мне рецепт. А что Рэм, меньше моего заливает?
-- Но ты не забывай, кто у него жена.
Серега достал из пачки дрянную сигарету. Вжикнул зажигалкой.
-- Подумаешь, тоже мне племянница Дюпона! Обычная буфетчица. Кстати, такая же, как и ты, шилохвостка...
-- Обычная да не обычная. В лучшем казино города работает. Я вот, например, не могу разъезжать по курортам. Сейчас она свой живот греет на Канарах, а я тут с тобой, обормотом, свои последние нервы на барабан наматываю.
И прорвало Вику: лучше, мол, жить с безногим, с безруким, чем вот с таким, как Серега, непроворотом. Одним словом, лежачий булыжник, под который никакая вода никогда не потечет.
-- Это я -- булыжник?! -- грозно тряхнул чубом Козырев. -- Ладно, Викуша, я эти слова никогда не забуду и тебе еще будет стыдно за них. Сгоришь, немытая посуда, со стыда...
И сгорела -- на суде. Но сперва была предыстория.
На третью ночь после отлета Рэма на Канарские острова, Сергей намазал бустилатом газету и с помощью вантуса вытащил стекло из окна, ведущего в кухню квартиры Тихих. Все остальное было делом техники. Сработал он просто классически: без отпечатков пальцев, ибо орудовал в резиновых перчатках, в коих Вика моет посуду, а когда возвращался из квартиры, полил за собой французской водой. Чтобы у полицейских собак нюх скособочило. А вода, между прочим, была та самая, которой Рэм от души себя поливал и ароматами которой несло от Вики в ту ночь, когда она ходила к нему, якобы за сигаретами. Козырева от этой ассоциации едва не стошнило.
Добыча была неплохая. Серега был бы не Серегой, если бы в том же шкафу, где он без труда отыскал коробочку с бриллиантовым кольцом, не произвел бы беглый досмотр. И, конечно, в стопке пододеяльников и простыней он наткнулся на кучку денег, от которых тоже несло тем же самым французским парфюмом только с примесью табака.
И когда Козырев творил свое черное дело, его тонкие, искривленные волнением губы произносили одну и ту же фразу: "Я тебе, бармен, покажу шушваль!"
Заглянул он и на кухню: хлебнул из початой бутылки коньяку, а с полки, где импортным блеском хорохорились различные этикетки, он подхватил большую банку бразильского кофе. Он уже был у окна, уже ощущал июльскую ночную прохладу, когда вдруг его осенило заглянуть в секретер -- черного дерева, с золотисто-перламутровой инкрустацией. Каких только безделушек там не было -от всевозможных статуэток, до пачек презервативов разных расцветок и фасонов. Пару конвертиков Сергей бросил себе в нагрудный карман и открыл внутреннюю дверцу. Вот там, ради чего, собственно, он и шел сюда, лежал пистолет. И не утерпел, выщелкнул обойму и увидел, что в ней не газовые, а самые настоящие боевые патроны калибра 7,65 мм "ауто". Обойму он снова защелкнул в рукоятку, а сам аккуратненький, элегантный в своих пропорциях "Вальтер" он засунул за пояс и на мгновение почувствовал себя сверхзначимой величиной.
Но вот незадача: когда Серега вылазил из окна, резиновая перчатка, задев осколыш стекла, лопнула и он почувствовал укол. Однако через мгновение он об этом забыл.
Он пересек двор, краем глаза зырнул на полное звезд небо, на силуэты росших во дворе старых туй и вошел в дверь ледника. Там у него еще с детских лет был тайник, куда он от отца прятал сигареты. Серега вынул из стены кирпич и в небольшую нишу положил пистолет, который он предварительно завернул в носовой платок.
Вот так и стал Серега вором. Все наступившее утро он страшно куролесил, был возбужден и говорил, как заведенный. И, чуть не плача от восторга, втолковывал Вике:
-- Скоро, моя дорогая, ты откажешься от своих пошлых слов насчет безногого и безрукого... Я тебе покажу, как можно красиво жить.
И не хватило у него терпежа: он вытащил из кармана несколько сто долларовых купюр и, словно прикуп, сбросил их на стол, под самые руки жены.
-- Возьми и запомни, что и слесаря могут жить не хуже этой жирной сволочи, -- Козырев указал рукой куда-то в вечность.
Тут же позвонил отцу.
-- Могу тебя, батя, обрадовать -- твой сын выиграл в спортлото. Сколько? А сколько тебе надо до пенсии? Ах, не нуждаешься...Гордый стал...
Через неделю -- на большее его не хватило -- он отправился в Ригу, в шикарный магазин, где сделал для себя и для Вики дорогие покупки. Себе -золотые часы с бриллиантовой крошкой по ободку, переносной кассетник, фотоаппарат-"мыльницу" и два пиджака -- красного и темно-зеленого цветов. Виктории -- двадцать пар колготок, на отсутствие которых она постоянно жаловалась, электрическую мясорубку и ее голубую мечту -- пылесос с влагоувлажнителем... Когда влезал с вещами в электричку, чтобы вернуться домой, прямо на ступеньках на него надели наручники.
Позже, на суде, он узнает трагическую для себя правду: пока он болтался по магазинам, его Викуша, совершенно случайно увидела разбитое окно, в которое лазил Сергей, и тут же позвонила в полицию... Догадывалась, но позвонила. И доллары, подаренные им, она собственноручно отдала следователю...
На первых допросах Серега попытался строить из себя пионера-подпольщика. Все и категорически отрицал. Но когда им с Викой сделали очную ставку и ознакомили с заключением эксперта, который идентифицировал взятую у него кровь, со следами крови, которую нашли на стекле в доме Рэма, Сергей сломался. А дальше следствие пошло, как по тефлону. Оказалось, что кольцо, украденное у Рэма, принадлежит знаменитой актрисе, убитой в своем подъезде ранней весной. Рэма, когда тот вернулся с Канаров, тоже стали таскать на допросы, но он выкрутился: указал человека, который продал ему бриллиантовое кольцо за бутылку молдавского коньяка.
В суде Тихий зло двигал желваками и смотрел на Козырева так, как, наверное, должен смотреть художник на свое уродливое произведение.
-- Ну, Серый, ты совсем обнаглел, -- пенял ему Рэм. -- Я тебя, как брата родного, принимал, а ты из-за угла... Хоть бы отошел подальше от дома.
-- Извини, опоздал на трамвай, -- схохмил Серега.
-- Так попросил бы меня подвезти. Для такого благородного дела не отказал бы...
Судья, разумеется, прения сторон пресек в корне и вскоре Козырев уяснил свою дальнейшую судьбу: пять лет лишения свободы с отбытием первого года в тюрьме.
Вика прямо на суде отреклась от него.
-- Граждане судьи, -- выдвинула она свой подлый меморандум, -убедительно прошу вас отослать Козырева Сергея, как можно дальше от дома, а лучше всего -- на урановые рудники, чтобы он оттуда...
Судья кисло улыбнулся и, сняв с длинного носа очки, долго их протирал полой судейской мантии.
-- У нас, к сожалению, нет урановых рудников, -- с издевкой в голосе ответил судья.
Вика не знала, что бы еще навесить на Серегу и потому от своей глупости расплакалась. А он, оглушенный таким вероломством, никак не мог сложить предоставленное ему судом последнее слово. Что-то невразумительное мямлил, пока не сочинил девственную по своей инфантильности фразу: "Я, граждане судьи, стал своего рода жертвой обстоятельств... Это они меня, как черт в спину, подтолкнули к этому нехорошему проступку". Козырев ни в какую не желал называть вещи своими именами, а потому слово "преступление" ему казалось в такую минуту неуместным.