Капитан Джари снисходительно покачал головой, словно несмышленышу растолковывая.
— От вас все скрывают. Вы ведь не из Гримсби? И не из Гулля? Оно и видно. Так вот, там была большая война — русские, немцы, голландцы нагрянули разом и разнесли все в пух и прах. Своими глазами не видел, но разговаривал с очевидцами. Ничего не осталось. И рыбы не осталось, ловить теперь нечего. Когда-то в Северном море отменная рыбалка была. Лучше, чем здесь, куда лучше, и рыба вкуснее. Сам я до макрели был особенно охоч, хоть она и жрет всякую дрянь. И свежая селедка хороша… А теперь ничего этого нет. Я-то помню времечко, когда в Гримсби каждый день спозаранку такие горы рыбы вываливали — здесь на неделю хватит прокормить все острова отсюда до Фиджи. А вкуснющая! Но я из Гримсби уехал в семьдесят восьмом. Сколько воды с тех пор утекло, джентльмены, сколько воды… Я сорок лет в море.
Рассказ пошел на второй круг, и гости поняли, что старика пора прерывать, иначе они так и будут стоять здесь до вечера. Услышав снова про стертое с лица земли северо-восточное побережье, Уильям почувствовал: еще немного, и он сам поверит, будто Гримсби, Гулля и Скарборо больше нет. Он и теперь не прочь был взглянуть на них на всякий случай, чтобы удостовериться. Про тупапау капитан Джари не обмолвился ни словом — видимо, появление гостей-англичан настраивало исключительно на английские воспоминания, но призрачности в нем хватало и без разговоров о призраках. Совершенно неожиданно, оборвав речь на полуслове, старик умолк и потихоньку погрузился в сон. Гости вышли на цыпочках, стараясь не шуметь, однако сказать наверняка, спит капитан или, может, умер, не смогли бы — таким он был недвижным, бескровным, прозрачным. Бурлящая за порогом жизнь оглушила, словно они вышли не на малолюдный остров, а на Пиккадилли июньским утром.
— Вот бедолага… — протянул коммандер. — Ему должно быть под девяносто.
— По-моему, он уже зажился, — решил Рамсботтом. — Прожил свое. Взял от судьбы все, хоть сейчас он и развалина. И между прочим, если он завел третью семью в семьдесят, то у вас, коммандер, еще уйма времени. Но я вот что скажу: дряхлеть и выживать из ума лучше здесь, чем на родине. Никто тебя не трогает, знай грейся на солнышке да жуй рыбу с кокосами. Запишите на будущее, Дерсли. Когда станете старым и беззубым, перебирайтесь куда-нибудь в эти края. И плевать на тупапау.
— Вряд ли, — усомнился Уильям. — К тому моменту и сам станешь как привидение. Вот у капитана сплошные призраки кругом.
— Шутка ли, он даже Гримсби отправил на тот свет, — кивнул Рамсботтом.
6
— Еще одна остановка, и можно прокладывать курс на Затерянный, — объявил коммандер.
— Вы уже вычислили, сколько до него? — спросил Уильям.
— Постарался. Около тысячи шестисот миль получается.
Рамсботтом покачал головой.
— Знаете, друзья, меня это пугает. Серьезно. Очень пугает. Мы и так почти на краю света, а если проплывем еще почти две тысячи миль, бог весть где окажемся. Да, безусловно, когда мы там окажемся, будет уже не страшно, потому что в конечном итоге все уголки земли мало чем отличаются друг от друга. Меня пугают именно цифры — все эти тысячи миль, которые для вас ерунда, пара шагов.
— На море оно так и есть, — кивнул коммандер. — А как же елизаветинцы отправлялись в неизведанное и открывали новые земли на таких же крохотных суденышках да еще гораздо хуже оснащенных? Главное — запасы пресной воды, провизия и крепкий корабль, тогда можно плыть и плыть. Что десять миль, что десять тысяч — разница невелика.
— Надеюсь, вы правы, — вздохнул Рамсботтом. — Но вам, морякам, конечно, все нипочем. А я, когда вижу эту крохотную точку на карте, нашу шхуну, и вокруг на тысячи миль одна вода, готов завыть, словно брошенный пес.
— Ну, пока вам грех жаловаться, — усмехнулся коммандер. — У нас тут почти каждый день земля перед глазами. Как только возьмем курс на Затерянный, действительно начнется одна вода. И это хорошо. Меня гораздо больше пугает лавирование между рифами, здешние острова любого заставят попотеть, но Преттель свое дело знает. — Коммандер посмотрел на небо. — Интересно, что он сейчас будет делать?
— А что? — не понял Уильям.
— Буря надвигается. Либо он попытается укрыться в соседней лагуне, либо решит переждать здесь. Пока идем полным ходом. Вы оглянитесь вокруг, сами увидите.
Небо стремительно мрачнело. Из моря словно выкачали все оттенки изумруда и лазури, на поверхности вспухали свинцовые волны. Горизонт потемнел. Веселый ветер, резво подгонявший шхуну в последние несколько дней, постепенно стих до мертвого штиля, а потом поднялся тоненький пронзительный свист. До пассажиров донеслось мерное «чаф-чаф-чаф» двигателя, работающего на полную мощь. Капитан Преттель решил рискнуть и дойти на всех парах до входа в лагуну в опасной близости от рифа, о который с глухим рокотом бились волны. Но рокот этот слышался недолго, вскоре его заглушил стук ливня. Рамсботтом поспешил в кают-компанию, вскоре там же укрылся и Уильям. Они оказались там одни — капитан Преттель стоял у штурвала, а коммандер, видимо, решил остаться на палубе. Сквозь шум дождя донесся оглушительный раскат грома. Уильям увидел в свете вспыхнувшей молнии лицо Рамсботтома — побледневшее как полотно, с трясущейся нижней губой. «Напуган до полусмерти», — подумал Уильям и прислушался к себе, но нет, сам он такого панического страха не испытывал. В то же время он понимал: один неверный поворот штурвала, и «Хутия», распоров борт об острые кораллы, утащит их всех на дно. Ему вспомнились бессчетные бутылки джина и рома, которые хлестал в этой кают-компании Преттель.
— Я возвращаюсь на палубу! — прокричал он Рамсботтому.
— Тогда и я с вами.
Коммандер стоял у борта, тревожно вглядываясь в бушующие волны, промокший до нитки.
— Мы проходим! — возвестил он сквозь грохот, и тут шхуна качнулась так, что все попятились. Минуту-другую она то кланялась, зарываясь носом, то приседала на корму под раскаты грома. Длинные красные копья молний вонзались в море. — Все, мы прошли, — сообщил коммандер. — Это лагуна.
Поливаемая потоками воды, шхуна рывками продвигалась вперед сквозь густеющую тьму. Друзья спустились в кают-компанию обсушиться и подождать ужина, который предполагался еще не скоро. Шкипер не появлялся и, судя по крикам и топоту наверху, у него что-то не ладилось с постановкой на якорь. Когда наконец подали рыбу с рисом, фасоль и кофе, измученные пассажиры проглотили ужин в один присест и, разойдясь по койкам, проспали тяжелым сном до утра.
Напоминая друг другу, что дальше им еще долго не видать суши, Уильям и Рамсботтом спустились поутру на берег, хотя смотреть там было особенно не на что и остров не отличался от остальных. Местных жителей насчитывалось не более десятка — вполне дружелюбных и жизнерадостных, но не таких бойких и колоритных, как на прежних островах. И все же приятно было растянуться на песке и продремать все это голубое сияющее утро. Однако проспать до обеда не удалось — не прошло и двух часов, как они увидели спешащего к ним коммандера. Что-то случилось — иначе бы он так не торопился. Друзья, привстав, переглянулись встревоженно.
— Что произошло? — крикнул Рамсботтом.
— Он отказывается нас везти! — с перекошенным от возмущения и досады лицом ответил коммандер.
— То есть как?
— Капитан не повезет нас на Затерянный.
— Почему? Что случилось?
— Дополнительный двигатель барахлит, он не готов плыть в такую даль с неисправным. Порванный трос погнул винт, сейчас матрос-ныряльщик пытается его наладить. А еще у нас течь в топливном баке и что-то с самим мотором, починить здесь вряд ли получится. Бесполезно. Я его убеждал и так и этак, уперся, и ни в какую. Не хочет идти до острова и обратно со всей этой копрой на борту без двигателя, на одних парусах. Слишком рискованно и слишком долго. Он не отважится.
— Но ведь он подрядился нас доставить? — недоумевал Уильям. — Был уговор, что мы фрахтуем его шхуну.
— Был. Однако он имеет право разорвать договор, хоть так и не делается. Я даже предлагал заплатить сверху, но его и это не соблазнило. Учитывая обстоятельства, его можно понять, а вот нам чертовски не повезло.
— Да-а, — протянул Рамсботтом. — Хотя, должен признаться, по мне так лучше ждать, чем утонуть.
— Мы бы не утонули, — отмахнулся коммандер. — Эти шхуны до совсем недавнего времени ходили отсюда до самого Сан-Франциско под парусами. Медленно, что есть, то есть, но ходили. Ладно, не хочет так не хочет, о чем тут говорить. Придется возвращаться с ним на Таити и искать другую шхуну.
— Сколько же времени впустую! — подосадовал Уильям.
— Знаю, Дерсли, знаю, — буркнул коммандер. — Кому, как не мне, это знать…
— Вы уверены, что он не будет даже пытаться? — уточнил Рамсботтом.
— Знаю, Дерсли, знаю, — буркнул коммандер. — Кому, как не мне, это знать…
— Вы уверены, что он не будет даже пытаться? — уточнил Рамсботтом.
— Можете сами с ним потолковать, если считаете, что у вас лучше получится, — отрезал коммандер.
— Ладно-ладно, не горячитесь…
— Я не горячусь. Но — черт подери! — когда битый час уламываешь упертого барана, который понимает тебя, дай Бог, наполовину, не очень-то приятно слышать намеки, что ты недостаточно постарался. Думаете, что сможете его переубедить, — вперед и с Богом! Но я умываю руки и на успех не рассчитывал бы.
— Вот не повезло так не повезло, — вздохнул Уильям, представляя, как они возвращаются на Таити ни с чем, а Затерянный снова становится недосягаемым.
— Я так понимаю, нам еще и заплатить ему придется за то, чтобы он доставил нас обратно? — предположил помрачневший Рамсботтом.
— Нет, тут он повел себя достойно. Пообещал взять с нас деньги только за кормежку до Таити, это немного. Поскольку фрахт сорвался, за провоз обратно он с нас не возьмет ничего. Соответственно издержки увеличатся ненамного, если не придется сильно задержаться на Таити в поисках другой шхуны.
— Меня, безусловно, больше беспокоят не деньги, а потерянное время, — посетовал Уильям. — Пока мы на Затерянном первопроходцы — вряд ли кто-то еще знает о нахождении там урановой руды. Но в любую минуту кто-то может на него наткнуться, и что тогда?
Он вдруг вспомнил про Гарсувина, который надолго выпал у него из головы. Да, задержка сводит с ума.
Рамсботтом отнесся к неудаче по-философски.
— Что ж, первый блин комом. Вряд ли несколько недель сильно изменят дело. Досадно только, что пришлось все это время кормить клопов на шхуне. Я бы с большей радостью понежился на Таити. Но что поделать. Не будем падать духом. Когда в обратный путь?
— Вечером, — ответил коммандер. — Если ничто не помешает. И по дороге заходим только на два острова.
Однако с якоря снялись только на рассвете. Море и небо спаялись в одну полую жемчужину, озаренную багряными сполохами, но никому не было дела до окружающей красоты. Капитана по-прежнему беспокоил двигатель. Коммандер и Рамсботтом то и дело срывались, и самым уравновешенным оказался Уильям — как ни обидно было поворачиваться спиной к Затерянному, впереди его ждала Терри. Наверное, она посмеется, когда узнает, что произошло, но это не важно. Главное, что она там! Вот теперь, когда перед глазами встал светлый образ Терри, Уильям проникся наконец великолепием этого жемчужного утра.
Глава восьмая
Плавучая фабрика грез
1
И снова был Папеэте, а в нем, закрывая собой всю панораму, — паровая яхта, встретившаяся им по дороге. Теперь на борту читалось название — «Сапфира». Вблизи она казалась еще роскошнее, чем прежде. «Хутия», вновь набитая копрой под завязку, везущая пеструю толпу туземцев с последней стоянки, прокралась мимо сияющей яхты, словно колченогий нищий. На причале, как обычно, скопились зеваки, друзья и родные пассажиров, пришедшие поглазеть на швартующуюся «Хутию». Терри среди них не было. Уильям прекрасно понимал, что ей и неоткуда там взяться — она ведь не знает о прибытии шхуны, но в глубине души надеялся увидеть ее в первых рядах и огорчился, не увидев. Без нее все вокруг потускнело, хотя сам остров после многочисленных плоских атоллов высился во всем своем сказочном великолепии, ослепляя театральной красотой.
— Ненавижу эту чертову яхту! — заявил Уильям Рамсботтому, пока они ожидали своей очереди сойти на берег.
— А мне жаль, что не я владелец. Чем же она вам так насолила?
— Не знаю… Не к месту она здесь, только все портит. Зачем эти киношники вообще сюда повадились? — ворчал он, словно старый дед. — Что им дома не сидится?
Рамсботтом посмотрел на него лукаво.
— Кстати, а где наша подружка-американка? Что-то я ее не вижу.
— Я тоже. Но она ведь не знала, что мы возвращаемся.
— Может, она как раз на яхте, веселится с другими американцами. Кто ее за это осудит?
Уильям, отчаянно лукавя, согласился. А еще он поймал себя на мысли, что с радостью сплавил бы куда-нибудь Рамсботтома на недельку-другую. Он, конечно, неплохой человек, но иногда слишком навязчив. С коммандером проще, тот либо молчит, либо уходит размышлять в одиночестве.
Они поселились в том же отеле, и Уильям сразу же справился насчет Терри, но узнал лишь, что последние два-три дня она не ночевала, хотя большая часть ее вещей здесь, и она точно не выписывалась. Скорее всего она где-то с киношниками, ее часто с ними видят. Как сообщил месье Маро, двое из съемочной группы как раз остановились у него — в бывшем бунгало Пулленов. Одного зовут месье Джабб — очень тихий, а второго — месье Эннис, весьма разговорчивый. Эти новости Уильяма окончательно расстроили — ему даже стало слегка тошно. Велев себе не валять дурака, он вернулся в прежнее свое бунгало, долго стоял под душем, переоделся в свежайшую одежду и отправился на поиски месье Джабба — как пить дать того самого сардонического коротышки с «Марукаи».
На веранде бывшего бунгало Пулленов он обнаружил долговязого мужчину, растянувшегося на два кресла.
— Простите, Джабб здесь?
— Джабб ушел, — ответил долговязый, кося на гостя блестящим глазом. Второй глаз, прикрытый набрякшим веком, кажется, не видел. От этого лицо долговязого, такое же вытянутое и сухое, увенчанное темным локоном, с выдающимся носом в густой сетке вен, указывающим куда-то в правое плечо, и заканчивающееся остроконечным сизым подбородком, казалось наполовину зловещим, наполовину лукавым. Одетый в алые пижамные штаны и зеленые тапочки, он покуривал трубку из кукурузного початка, из которой свисала и время от времени падала табачная стружка — тогда долговязый подскакивал и хлопал себя по голой груди. — Я Пат Эннис. Чем могу быть полезен?
— Я просто хотел повидаться с Джаббом. Мы плыли сюда на одном пароходе. Моя фамилия Дерсли.
— Слышал о вас, да. Вы останавливались в этой гостинице, потом отправились в какую-то безумную экспедицию. Правильно? Заходите же, выпьем чего-нибудь. У меня найдется все на любой вкус — и даже то, что вам не по вкусу, да еще лед в придачу.
Приняв бокал из рук Энниса и выдержав пару минут светской беседы, Уильям отважился спросить насчет Терри.
— Мисс Райли? Она сейчас на натуре вместе с группой. Снимали что-то в двадцати милях дальше по берегу, либо остались там, либо вернулись ночевать на яхту. Да, она познакомилась с парой ребят, а потом ее увидел Майзен — режиссер — и решил взять ее на одну незанятую рольку. Хорошая девочка, в кадре смотрится. Главное, чтобы Голливуд ее не испортил. Хотя она вроде не собирается лезть в киношные дебри.
Уильям про киношные дебри ведать не ведал, но искренне согласился с мистером Эннисом. Услышанное настораживало, однако от сердца немного отлегло — ведь теперь он хотя бы знает, где Терри. Если нельзя помчаться к ней прямо сейчас, то лучше пока чем-нибудь отвлечься. И Уильям разговорился с мистером Эннисом.
Мистер Эннис, как выяснилось, когда-то работал в газете, а последние несколько лет пишет голливудские сценарии — не потому, объяснил он сразу, что любит писать сценарии, а из-за семерых детей и жены, с которой состоит в неофициальном разводе. Уильям постепенно начинал понимать, что подразумевает Терри под своим любимым словечком «непрошибаемый». Кухней газетного и киношного миров мистер Эннис был уже сыт по горло, поэтому при виде читателей и зрителей не знал, то ли плакать, то ли бороться с тошнотой. Уильям к поклонникам кино себя не причислял, но в бантингемский кинотеатр время от времени наведывался, и известие о том, что на яхте «Сапфира» приплыл сам великий Джозеф Сапфир, чьи фильмы со знаменитой заставкой в виде крутящегося сверкающего драгоценного камня он не раз смотрел и в Лондоне, и в Бантингеме, вызывало невольный трепет. Джозеф Сапфир был живым корифеем мира кино, которых осталось совсем мало. Уильям хорошо помнил шумиху в газетах, поднявшуюся, когда Сапфир приехал в Лондон. И вот теперь он здесь, в двух шагах. То, что в компании этих феноменальных и, безусловно, опасных людей находится Терри, конечно, беспокоило, однако не отменяло невольного трепета. Эннис смотрел на него с жалостью, хотя сам, как и любой на его месте, устроился неплохо: с одной стороны, пользовался благами причастности к киношному блеску, а с другой — якобы презирал этот блеск и мишуру, возвышаясь над массами.
— Вот поэтому я живу здесь, в отеле, трачу свои деньги, — объяснил он. — А мог бы жить на яхте вместе с остальными, но нет, спасибо! Как только мы пришвартовались, я сразу дал деру. Яхта — это Голливуд. Где Сапфир — там везде Голливуд, даже на Южном полюсе все равно будет Голливуд, а я хочу оттуда вырваться. Так мне удобнее. Если я им понадоблюсь, позовут. Сказал им, что мне нужна тишина для работы, они купились. На яхте, понятно, тишины не видать, это жуткий бедлам. На самом-то деле я могу работать хоть вверх тормашками в машинном отделении, но им об этом знать незачем.