– Упал, – наконец-то пожаловался Арсений Адольфович.
Но Хазар, чуткий только к собственным несчастьям, да к тому же находившийся в дурном расположении духа, только пренебрежительно хмыкнул и издевательски брякнул:
– Осторожней надо…
Леха, несмотря на трещавшую от удара табуретом голову, принялся за дело оперативно. Трое других братков тоже принимали в этом участие.
Они обнаружили в пристройке три двадцатилитровые канистры. Одна была пустая, а две другие – под завязку заполнены бензином. Леха распорядился бензин из одной канистры разделить на две. Когда это было сделано, он сам взял еще одну полную и тщательно залил весь дом сверху донизу.
– Все готово, шеф. Поджигать? – доложил он Хазару.
– По машинам, – скомандовал тот.
Сам подошел к джипу, достал из тайника под передней панелью ручную гранату и, дождавшись, пока все рассядутся, выдернул чеку.
– Нате вам, бляди, – он швырнул гранату в окно, быстро вернулся и запрыгнул на заднее сиденье «мерина». – Погнали.
Машины рванули с места, а позади прозвучал взрыв. В небо взлетели осколки черепицы, из окон повылетали стекла. Двухэтажный дом вспыхнул, как сухая солома. Минуты через две раздались еще два сильных взрыва: в пристройке рванули полупустые канистры с бензином.
Кровля рухнула в течение первых десяти минут. Столб огня и сверкавших на фоне темнеющего неба искр свечой поднимался вверх. Весь охваченный пламенем, дом сгорел в течение часа. Остались стоять только несколько полуразрушенных взрывом каменных стен первого этажа. Три пожарные команды прибыли на место, когда на пепелище догорали последние балки перекрытия. К счастью, ветер стих, и пламя не перекинулось на соседние постройки.
ГЛАВА 11
Иннокентий смотрел на воду. От горящих на носу и по бортам лодки огоньков стелился по волнам розовато-зеленый свет.
Вода казалась припорошенной мелкими, сливающимися в один переливчатый мираж блестками. Волны перекатывали тонны мельчайшей цветной пыли, а вдали, там, где море чуть искрилось во мраке, под агатовой гладью таилась цепенящая бездна. Но лодка смело разгоняла сон морской поверхности, ощупывая ее беспокойными лучами. Ветер обливал лицо холодящей свежестью, трепал волосы.
По берегу потянулась сеть из дрожащих огоньков. Проплывали мимо поселка, находящегося километрах в двух от Маяковки.
Тарахтение мотора и изрядное расстояние, которое они успели проплыть, помешали им услышать взрыв на берегу. Зато в сгустившихся сумерках они увидели полыхавшее в черном небе зарево.
– Что это? – вздрогнула Галина.
– Пожар, – Валентин привстал с банки, вглядываясь во тьму.
– Рядом с нами, – обмирая от страшного предчувствия, сказала Галина.
– Может, это наш дом? – звонким от волнения голосом выкрикнул Валентин.
– Вполне возможно, – вставил Иннокентий.
– Неужели это наш дом? – ужаснулась Галина.
– Не факт, но вполне возможно, – прикусил губу Валентин.
Воцарилось молчание. Все трое пялились во мрак, словно могли точно определить, что там пылает вдали.
– Нет, не может быть! – запротестовала Галина. – Не полный же идиот Хазар.
– Это как сказать, – усомнился Валентин. – Вспомни, дорогая сестричка, что мы с ним сделали.
– Но он же не может вот так… – Галина растерянно умолкла.
– Чего гадать! – вмешался Иннокентий. – Когда тучи разойдутся, надо будет съездить, посмотреть.
Остаток пути прошли молча. Им попадались встречные лодки, разбрызгивающие по морю свет носовых и бортовых огней.
Ветер доносил клочья тарахтящих звуков. В темном небе плескались мглисто-серые и лилово-синие архипелаги облаков. Сквозь их густую паутину пробивались звезды. Кое-где, в прогалах меж облаками, сверкали крупные голубые и желтые точки, луна силилась разорвать сковывающую ее поволоку. Ее правый бок уже виднелся у облачной кромки. Еще минута – и она вышла во всей ослепительной красе, превратив окружающий мрак в изумрудное кружево.
Белый луч скользнул по сосредоточенному лицу Галины. Она поймала на себе взгляд Иннокентия и слабо улыбнулась. «Искал романтики, – подумал Иннокентий. – Вот ты ее и нашел! В компании авантюристов плывешь по ночному морю, словно аргонавт! Но где твое золотое руно?»
* * *
Джип, а за ним «шестисотый» «мерин» на предельной скорости мчались к городу. Сигналя встречным и обгоняя попутные машины, их водители давили на газ, мало заботясь о соблюдении правил дорожного движения. Они срезали углы на поворотах, выезжали на встречную полосу, только чудом избегая аварии.
Сидя в машине, Хазар снял с пояса мобилу и набрал знакомый номер.
Взрыв дома подействовал на него успокаивающе.
– Значит, так, Федя, – Хазар взглянул на часы на приборном щитке, – я через пять минут буду в порту, чтобы «Елена» была наготове.
– Куда на ночь глядя, Эдуард Василич? – забеспокоился капитан яхты.
– На восток, – коротко бросил Хазар и отключил мобильник.
Через несколько минут обе машины, скрипя резиной на повороте, влетели в порт. Оставив автомобили на стоянке, команда Хазара погрузилась на белоснежную двухпалубную «Елену» – моторно-парусную яхту водоизмещением двенадцать тонн. Два дизельных двигателя, хоть и жрали по двести литров солярки в час, зато позволяли ей развивать скорость свыше тридцати узлов. Надраенные стойки лееров, утки и другие металлические детали сияли отраженным светом, падавшим от портовых фонарей.
Шурик – один из матросов, загорелый веснушчатый парень – убрал трап и отдал швартовы. На мачте загорелся бело-лунный ходовой огонь, и яхта стала медленно отчаливать от пристани. Оставив своих телохранителей на шканцах, Хазар поднялся в ходовую рубку, где его встретил капитан.
– Так куда идем, Эдуард Василич? – поправил он белоснежную фуражку с крабом и крутанул пальцами кончики длинных казацких усов.
– Пройдемся вдоль побережья, – Хазар махнул рукой в сторону Новороссийска.
– Близко к берегу не могу, Эдуард Васильевич, – взроптал было капитан, но Хазар ему договорить не дал.
– Пойдешь. А не пойдешь, я тебя уволю.
– Это же нарушение.
– Я отвечаю, – отрезал Хазар.
Он взял морской бинокль, висевший в рубке, и приложил окуляры к глазам.
«Елена» утюжила побережье уже около двух часов, когда у Хазара на поясе залился причудливой мелодией мобильник. Он вышел из рубки, свистнул Леху и передал ему бинокль. Только после этого взял трубу.
– Ты что же это, гад, делаешь? – узнал он возмущенный голос Пенькова.
Хазар не помнил, чтобы кто-нибудь к нему так обращался, поэтому опешил.
– Ты чего это, Кузьмич, – повысил голос он, – минералки обпился?
– Думаешь, – продолжал вице-мэр, – ты у нас самый крутой, все тебе позволено? А если я тебя сдам со всеми потрохами?
Во избежание лишних ушей Хазар спустился по трапу на нижнюю палубу и прошел на корму. Поняв, что Пеньков чем-то недоволен, он сбавил тон.
– Да объясни ты толком, Кузьмич.
– Это я тебе должен объяснять, я? – Пеньков прямо заходился в неистовстве. – Может, лучше ты мне объяснишь, на хрен тебе понадобилось дом взрывать?
– А-а, ты об этом? – понял Хазар. – Доложили уже.
Так ведь никто ничего не видел.
– Как же, «никто не видел»! – орал Пеньков. – Да ты там больше двух часов провел!
– Ну и что, – Хазар пожал плечами, словно Пеньков стоял рядом, – дом взорвался, когда я уже уехал.
– Ты что, в отказ пошел? – заверещал вице-мэр.
– Тихо, тихо, Кузьмич, – успокаивал его Хазар, – я не отказываюсь. Был там, да. Так получилось. Одна сука меня достала.
Ездила мне по ушам, потом моим ребятам… А, что там базарить! Ты уж замни там, ладно? А я в долгу не останусь, ты меня знаешь.
– Что значит «не останешься»? – Пеньков сбавил обороты, но решил сразу же расставить все точки над i. – Как ты вообще себе это все представляешь?
– Ну там, в натуре, бензин взорвался, то да се, что ты, не знаешь, что ли? – принялся объяснять Хазар. – А с меня за это какая-нибудь безделушка древняя. Что-нибудь вроде той Афро… блин, как ее… ну, рогатой бабы… Идет?
– Ладно, – тяжело вздохнул Пеньков, – попробую что-нибудь сделать.
– Хазар, там, кажись, их посудина, – прибежал на корму Леха.
– Век буду благодарен, Кузьмич, – закончил разговор Хазар.
– Не надо век, лучше сразу, – поправил его Пеньков и положил трубку.
* * *
Крохотная пристань встретила их ровным плеском волн. Три лодки, трепыхавшиеся у мостков, выглядели в темноте не так убого, как днем. Впрочем, троим путешественникам не было до них никакого дела. Ребята сошли на берег.
Село Рубановское располагалось меж двумя пологими холмами. Старые дома лепились один к другому. И только на юго-восточной его оконечности начиналась современная застройка – несколько коттеджей с ондулиновым покрытием крыш, башенками, колоннадами и гаражами. Коренное население ютилось в более или менее ветхих домишках, жило огородом и рыбалкой.
Кое-кто ездил на работу в Анапу, но таких набралось бы человек пять – не больше. По склонам холмов росли буки и дубы. Два местных шинка снабжали население дешевым вином и виноградным спиртом. Некоторые из сельчан сдавали на лето свои хибары туристам-дикарям. По своему этническому составу население представляло смесь из казаков, украинцев и выходцев из солнечных республик. Но тон все же задавали казаки.
– Сейчас расспросы начнутся, – недовольно пробурчал Валентин.
– Если, конечно, бабуся дома, а не у Микулы, – усмехнулась Галина.
– Кто это, Микула? – поинтересовался Иннокентий.
Так или иначе он был связан с этим беспокойным семейством и его волновало все, что в нем происходило.
– Фраер один местный, – скривил рот Валентин, – старику под восемьдесят, а он у себя в хате настоящий гарем устроил.
– Не понял, – с недоумением сказал Иннокентий.
– Увидишь, поймешь, – небрежно бросил Валентин и прибавил шагу.
Они прошли по относительно широкой дороге до развилки, где одиноко вскинул тонкую шею колодезный журавль, и свернули налево. В окнах домов горел свет, кое-где стекла были подсвечены экранами телевизоров, из-за забора одноэтажной деревянной постройки неслись пьяные раскаты казацкой песни. Внезапно песня смолкла, и два шатких мужских голоса затеяли перепалку. Шаги ребят то и дело возбуждали собачий лай.
Порой громыхала входная дверь, на миг белела чья-то размытая сумерками фигура и снова исчезала в черном зеве кирпичных или деревянных стен.
Кривыми каланчами торчали в ночи два фонарных столба. Они давно бездействовали – поселок утопал в первозданном мраке.
– Так и есть! – сердито воскликнула Галина. – Ее дома нет.
– Пошли к Микуле, – без энтузиазма предложил Валентин.
Ребятам пришлось пойти в обратном направлении. Меж темными купами деревьев и устремленными к небу стрелами кипарисов Иннокентий различал во тьме агатовое море. Он было похоже на крышку рояля или на притихшего хищника. Затаившись в берегах, море в каждую минуту грозило возмущением.
Не зря его прозвали Черным. В бурю оно чернеет, вода становится грязно-чернильной, словно со дна поднимаются тонны осевшей за века пыли.
– О чем задумалась? – спросил Галину Иннокентий.
– Нетрудно догадаться, – капризно пожала она плечами. – Если на самом деле взлетел наш дом, это означает, что мы бомжи.
– У вас нет страховки?
– Ты что, издеваешься? – вмешался по-прежнему враждебно настроенный Валентин. – У нас что тут, Испания или Кипр?
– Но страховые-то компании и у нас есть, – не сдавался Иннокентий.
– «Эй, моряк, ты слишком долго плавал, я тебя успела позабыть…» – стал фальшиво напевать Валентин в знак протеста.
– Нам не по карману страховки, – качнула головой Галина.
Иннокентий не хотел спорить. В конце концов, страховать имущество или нет – индивидуальное дело каждого.
– Кроме того, что наглый, он еще и занудный, – не оценил его деликатного решения притушить спор Валентин.
– Я бы на твоем месте не выступал, – пригрозил Иннокентий. – Фонарей нет, море, лес…
– На что это ты намекаешь? – полез на рожон Валентин.
– Замолчите! – нервно взвизгнула Галина. – Нашли время…
Валентин зашаркал дальше. За ним шел Иннокентий. Галина держалась сзади.
– Дома, старый черт, – Валентин чуть притормозил, вглядываясь в горящие окна стоявшего на отшибе дома.
За домом Микулы возвышались новомодные коттеджи.
– А вы не боитесь, что Хазар нас здесь найдет? – спросил вдруг Иннокентий.
– Волков бояться – в лес не ходить, – ответил Валентин.
Они были уже у калитки. Из дома неслось дружное пение.
– Хоровой кружок, – сдавленно хихикнул Валентин.
– Только прошу тебя, не выступай! – взмолилась Галина, с упреком взглянув на брата.
– Ну что ты, – ядовито откликнулся он, – я буду паинькой.
Он затарабанил в дверь. Никакой собаки! Только с дальних рубежей долетел до них заунывный лай четвероногих охранников, да со стороны коттеджей огласил округу рык породистой твари.
– Стучи громче, – порекомендовала Галина.
Валентин едва не вырвал калитку с корнем. Она была ветхой и держалась на честном слове.
– Зачем ему вообще нужна калитка? – раздраженно проговорил он. – Как будто есть что охранять!
– Невест своих бережет, – язвительно откликнулась Галина.
Иннокентий заметил на ее губах насмешливую неодобрительную улыбку.
– Иду-у-у, – донеслось до них.
Со стороны дома зашаркали шаги. Рыхлая тень устремилась к калитке.
– Кто здесь? – настороженно спросил старушечий голос.
– Мы к бабе Сене, она здесь?
– А где ж ей быть, – ехидно ответила старуха.
– Ну так мы можем войти, она нам очень нужна!
– А-а-а, – старушенция всматривалась в лица пришедших сквозь колья невысокого забора. – Галка… Валька…
– Да, – кивнула Галина.
Калитка отворилась с заиндевевшим, как старческие мозги, скрипом.
Больше похожим на всхлип. Его перекрыл, впрочем, стенающе-казацкий хор дрожащих голосов.
– Поем, – усмехнулась щуплая старушка, – пошли за мной, – скомандовала она и с грацией марионетки заковыляла к дому.
Справа маячила цепь сараев, слева – банька. Из сарая доносилось ночное копошение спящих и потревоженных животных. Рядом корявой тенью застыли грубо сколоченные козлы.
– У нас все дружно, – без особой веры в то, что говорит, сказала старушка.
Валентин и Галина обменялись на ходу иронически понимающими улыбками.
Загромыхала дверь, Иннокентий чуть не упал, споткнувшись о слишком высокую ступеньку. Старушка же с сатанинской прямо-таки ловкостью взобралась на крыльцо и прянула в сени.
– Ксенья, встречай, внуки твои… – крикнула она, открыв дверь, ведущую из сеней в горницу.
В уши Иннокентию ударила надрывная волна старинной песни: «Ой, Коля да ходе-броде…» В сенях было полно разношенной пошарпанной обуви. В лицо пахнуло ароматным дымом. Его медленные накаты заглушали притаившуюся в старом дереве гнилостную истому. Из сеней, разувшись, ребята вслед за старушкой прошли в горницу.
Высокая беленая печь ровным выступом вдавалась в узкое пространство, отделяющее сени от жилой комнаты. Под ноги Иннокентию легла полосатая дорожка. Полы если и красились, то несколько десятилетий назад. Грубые, хотя и тщательно вымытые доски широкими ребрами выходили из-под войлочной дорожки. Справа темнел прогал «ванной комнаты». Умывальник, два ведра и несколько полок. Протиснувшись между печью и этим банным уголком, Иннокентий, Галина и Валентин проникли наконец в горницу.
Им открылась чудная в своей буколической архаике картина: на старом-престаром диване сидел белобородый патриарх Микула, по углам, кто – на кровати с панцирной сеткой, кто – на низких табуретах, кто – на колченогих стульях, – его «невесты». Все старухи с возрастным промежутком в пять-десять лет, кроме одной – относительно молодой сухощавой бледнолицей женщины с маломощной грудью и выступающими в вырезе широкой ситцевой кофты ключицами. На головах у старух пестрели платки, юбки длинными куполами расходились от их потучневших талий.
И только сопровождавшая ребят старушка поражала своей подвижной худобой и беспокойным выражением морщинистого лица. Размером с кулачок, это лицо мигало, как маяк в ночи, изборожденное всеми мыслимыми и немыслимыми эмоциями.
Среди старух своей колоритной внешностью и таким же ярким нарядом выделялась полнотелая статная дама – именно так хотелось ее назвать. Она лениво посасывала трубку. Дым этой трубки проникал в сени, от него недовольно морщилась худая молодуха, но «дама» игнорировала неудобства, которые причиняло окружающим ее курение.
Ее похожие на облака в ясный погожий день локоны усмирялись обручем из скрученного жгутом сатинового платка, испещренным оранжево-сиреневыми узорами в виде кашмирских «огурцов». Тяжелые длинные пряди совершенно свободно рассыпались по округлым покатым плечам, руки до локтей были скрыты широкими, в форме колоколов рукавами. Бледно-карминного цвета платье доходило ей до щиколоток, не оставляя никакой возможности выделить взглядом отдельные части ее огромного тела. На шее у бабуси висело несколько рядов длинных разноцветных бус, спускавшихся на ее спрятанный под бесформенным платьем живот. Овальные чеканные серьги отяжеляли ее и без того отвисшие мочки. Но, пожалуй, интереснее всего было лицо бабуси – горбоносое, спокойное, одновременно благожелательное и грозное, хитрое и добродушное, лицо старой гадалки. Эта монументальная «дама» сразу же приковала внимание Иннокентия. Ее фактура и наряд на время затмили хозяина дома – казака Микулу.
Равный сединой гадалке, он сидел, чинно наблюдая за своим «гаремом», и лишь иногда включался в коллективное пение. Появление гостей заставило всех умолкнуть, и жильцы с некоторым недоумением наблюдали за молодой порослью. В этом недоумении сквозило сковавшее всех напряжение и даже неприятие.