- Посмотрите! - закричал он и разбудил остальных, когда повсюду вокруг них начали одновременно распускаться гигантские ярко-красные цветы, создавая симфонию цвета, единую гамму красок. Весь день они ехали по этому волшебному лесу цветущих деревьев, но в сумерки лепестки начали опадать тоже почти одновременно, как и распускались, и к рассвету все облетели, а землю покрыл розовый ковер.
Но по мере продвижения на запад такие мгновения прекрасного случались все реже и реже, а то, что им теперь встречалось, выглядело все более угрожающим.
Сначала появилось несколько манкулейнов, мрачно крадущихся в подлеске: это были одиночные длинноносые, многолапые создания, медлительные и робкие, с узкими красными ушами. Они были целиком покрыты длинными желтыми иглами, острыми, как стилет. Их черные кончики легко ломались при малейшем прикосновении, казалось, даже от одного взгляда на них, и могли глубоко вонзиться в тело, словно обладали собственным разумом и волей.
Потом они заметили круглых волосатых насекомых с двойным рядом злых глаз, которые поедали маленького миккинонга, повредившего одну из своих хрупких ног: за считанные секунды от него остались лишь голые кости. А потом, на открытой поляне в лесу, путешественники встретили рой энергетических созданий, каждое из которых представляло собой сверкающую белую вспышку, не крупнее большого пальца.
Когда они поняли, что замечены, они быстро вытянулись в горизонтальные тела длиной в два ярда и заплясали в воздухе отдельными группами на расстоянии сотни ярдов. Один неосторожный офицер подошел к ним слишком близко, и они с диким радостным жужжанием обрушились на него, окружили в таком количестве, что его совсем невозможно было разглядеть внутри этого облака мечущихся полосок света, а когда они взлетели опять, от него ничего не осталось, кроме почерневших угольков.
Энергетические создания больше не появлялись. Но жара и влажность, невыносимые с того момента, как экспедиция въехала на полуостров, с каждой милей все возрастали. Они теперь находились уже недалеко от берега. Здесь ветер дул прямо из Сувраэля, так что палящий жар южного континента смешивался с парами, поднимающимися из теплого моря, которое разделяло континенты, и превращал воздух стойензарских приморских низин в соленый суп.
Всевозможные насекомые стали здесь огромными и могучими: мясистые твари с колючими лапами и щелкающими челюстями ползали повсюду по мокрой песчаной грязи, заменявшей в этих местах почву. Показались первые болотные крабы злобные пурпурные ракообразные огромных размеров, наполовину зарывшиеся в болотистую почву. Здесь также росли рощи знаменитых плотоядных растений Стойензара, тварей, постоянно растущих на одном месте и получающих пищу посредством фотосинтеза, но имеющих руки из плоти, которые медленно шарили вокруг, и в верхних отделах их трубчатых тел ряд блестящих глаз, под которыми находился щелеподобный рот. Они были разных размеров и поворачивались в сторону путешественников, разглядывая их, когда экипажи проезжали мимо. Галиелбер Дорн сказал, что они хватают и пожирают любое не очень крупное животное, до которого могут дотянуться своими жадными руками-ветками.
- Нам следовало бы их сжечь, - пробормотал Гиялорис, содрогаясь.
Но они понимали, что энергобластеры понадобятся им для более важных целей. Теперь они ехали по зарослям манганозовых пальм, некрасивых, поникших деревьев, которые росли так тесно, что образовывали почти непроницаемую стену. На этих деревьях вырастали пучки длинных, изогнутых, похожих на перья листьев, обрамленных по краям поразительно острыми кристаллическими клетками. Малейшего дуновения ветра хватало, чтобы эти листья шевелились и трепетали. Едва заметное прикосновение к ним оставляло кровоточащую царапину. При более сильном порыве ветра эти деревья были способны отрезать руку, ногу и даже голову.
Теперь путешествие стало воистину ужасным. Дороги совсем не было, и, чтобы пробраться сквозь лес пальм-пил, оставалось только выйти из экипажей и расчищать дорогу энергобластерами. Но каждый такой залп, потраченный здесь, означал, что их оставалось все меньше для сражения с войсками Дантирии Самбайла.
В конце концов, подумал Септах Мелайн, дойдет до необходимости продвигаться сквозь эти деревья пешком, готовясь в любой момент нарваться на засаду и схватиться врукопашную с людьми прокуратора. А они должны были уже хорошо изучить эти места, которые нам совершенно не знакомы, размышлял он. В любом случае, преимущество будет на их стороне.
Однако он держал свои мысли при себе. Вслух произнес только:
- Это идеальное место для лагеря Дантирии Самбайла. Именно такое в его духе: все здесь дышит упрямством, злобой и угрозой, как и он сам.
11
В городе Стойен было тихо, до рассвета оставался еще по крайней мере час. Престимион почти совсем не спал. Сейчас он стоял у большого полукруглого окна своей спальни на самом верху Хрустального павильона и пристально смотрел на восток, словно одной силой взгляда мог ускорить восход солнца.
Там, на востоке, под покровом темноты, словно саваном окутавшей западный Алханроэль, сейчас решалось будущее Маджипура. Там пишется история правления короналя Престимиона. Весь период, который будет носить его имя, определится в течение нескольких следующих недель. А он почему-то находится в Стойене, за тысячу миль от места действия, и позволяет другим действовать от его имени. Он - запасной игрок в собственной судьбе. Как он допустил, чтобы такое произошло?
Там затаился Дантирил Самбайл, подобно злобному пауку в центре паутины, которую он сплел в опасных джунглях полуострова Стойензар. Он был готов начать разрушительную войну, которую планировал с момента своего бегства из туннелей Сангамора. И там находились Септах Мелайн, Гиялорис и Навигорн, с запада прокладывающие дорогу к прокуратору сквозь джунгли во главе вооруженного отряда, пока второй отряд солдат двигался с востока через тот же полуостров к той же цели. Эту армию должен был вести сам корональ или в худшем случае Акбалик или Абригант, но вместо них ею командовал какой-то капитан понтифексата, чьего имени Престимион был не в состоянии помнить больше двух дней кряду.
Престимиона приводило в ярость то, что он попал в ловушку в этом Стойене и не мог разместить ни себя, драгоценного помазанника, ни свою мать поближе к опасной зоне. Абригант уже вернулся в Малдемар, выполнять обязанности принца, свалившиеся на него после того, как старший брат стал короналем. А Акбалик, на которого Престимион в последнее время полагался до такой степени, что начал думать о нем, как о своем преемнике, сейчас находился где-то в центре Алханроэля и ехал в Замок, измученный полученной в джунглях раной, которая могла оказаться смертельной.
Престимион постарался убедить Акбалика, что ему необходимо сопровождать леди Вараиль в Замок и ждать там рождения ребенка, точно так же, как Акбалик постарался убедить короналя, что его рана не так уж серьезна. Но никто из них не поддался обману. Кроме Акбалика, много других офицеров могли сопровождать Вараиль в путешествии по Алханроэлю. Акбалик отправился с ней, а не возглавил атаку на лагерь Дантирии Самбайла потому, что яд болотного краба с каждым днем все глубже проникал в его тело, а врачи, которые могли его спасти, находились на другом краю планеты, на Замковой горе.
Если Акбалик умрет...
Престимион прогнал от себя эту мысль. У него сейчас и так достаточно забот, чтобы размышлять над подобными несчастьями. В данный момент другие любимые его друзья рисковали своей жизнью в Стойензаре, пока сам он застрял здесь. Он был вне себя от ярости. при мысли о том, что должен оставаться в тылу, в безопасности, где его священную персону будут оберегать от превратностей боя. А Дантирия Самбайл, несомненно, понимает, что приближается момент расплаты, и, весьма вероятно, готовится выйти из своего укрытия и обрушиться на них со всей своей дьявольской яростью.
Самое главное - эта эпидемия безумия, которая постепенно расползалась по планете, словно злокачественная опухоль, угрожая рассудку каждого ее обитателя, за которую один лишь Престимион нес ответственность, какими бы невинными ни были его побуждения.
Какой мир он создал в тот ужасный день у Тегомарского гребня для своего сына, который скоро появится у "них с Вараиль? Какое наследство оставит лорд корональ Престимион миру, кроме самого ужасающего хаоса? По сравнению с этим жалкие потуги прокураторы Ни-мойи выглядели пустяком. Легко можно было предвидеть поражение и свержение Дантирии Самбайла в результате схватки с войсками, сейчас стягивающимися к его лагерю. Но безумие - безумие! - он сам сошел с ума, когда принимал подобное решение!
В дверь его спальни постучали.
Престимион отвернулся от окна. Неужели кто-то пришел к нему в столь ранний час? Что еще это может быть, как не известие о какой-то новой катастрофе?
В дверь его спальни постучали.
Престимион отвернулся от окна. Неужели кто-то пришел к нему в столь ранний час? Что еще это может быть, как не известие о какой-то новой катастрофе?
- Да? - хрипло крикнул он. - Что такое?
Из коридора донесся голос Нилгира Сумананда.
- Милорд, прошу прощения за беспокойство, но принц Деккерет прибыл, чтобы встретиться с вами, и не может ждать. Дело очень срочное, так сказал мне принц, - произнес слуга с легким сомнением в голосе.
А потом другой голос, голос Деккерета, с нетерпением прибавил:
- Нет-нет, не принц Деккерет. Просто Деккерет, и все.
Престимион нахмурился. Его одежда измялась, лицо осунулось после долгой, бессонной ночи.
- Попроси его подождать, пока я немного приведу себя в порядок, - Я могу сказать ему, если желаете, чтобы он пришел попозже.
Кажется, Деккерет опять что-то начал говорить, тихим, настойчивым голосом что-то объяснять Нилгиру Сумананду. Престимион подавил раздражение. Это может продолжаться все утро, если он не вмешается. Он подошел к двери и распахнул ее. Нилгир Сумананд, еще не совсем проснувшийся, моргал и взглядом просил у него прощения. Деккерет стоял прямо за спиной старика, возвышаясь над ним, подобно стене.
- Видите ли, милорд, - сказал Нилгир Сумананд, - он поднял меня с постели и очень настойчиво заявил...
- Да. Я понимаю. Все в порядке. Ты можешь идти, Нилгир Сумананд.
Престимион поманил Деккерета, приглашая войти.
- Мне очень жаль, что сейчас столь ранний час, милорд, - начал Деккерет. - Но ввиду серьезности ситуации и важности этих новых событий, я подумал, что будет ошибкой ждать до...
- Все это не важно, Деккерет, переходи к делу. Если ты попытаешься оправдываться еще раз, я просто взорвусь. Расскажи мне, в чем дело.
- Один человек пришел к нам ночью из лагеря прокуратора. Думаю, вас очень заинтересует то, что он принес. Очень заинтересует, ваша светлость!
- А, вот как? - бесцветным голосом отозвался Престимион. Он уже жалел, что позволил так бесцеремонно ворваться к себе. Очевидно, Дантирия Самбайл прислал послание. Возможно, ультиматум. В любом случае, это могло немного подождать.
Но Деккерет дрожал от едва сдерживаемого возбуждения, и это лишь усугубляло положение. Внезапно Престимион ощутил почти парализующую, огромную усталость. Бессонная ночь, напряжение последних недель, груз сомнений и вины, которые мучили его в последнее время, все это навалилось на него сейчас. А в юношеской кипучей энергии Деккерета, в его неловкой, жеребячьей готовности угодить было нечто такое, от чего усталость Престимиона лишь росла. Он и сам был еще сравнительно молодым; но сейчас ощущал себя почти таким же старым, как Конфалюм. Словно Деккерет, ворвавшись сюда, полный энергии, силы, надежды, за несколько секунд лишил его еще оставшихся жизненных сил.
Было бы глупо и жестоко, понимал Престимион, прогнать сейчас Деккерета. И это предполагаемое послание прокуратора, хотя оно, вероятно, было просто еще одним длинным, полным сарказма письмом, стоило хотя бы выслушать. И Престимион утомленным жестом приказал Деккерету продолжать.
***
- Когда мы были во Внутреннем храме, милорд, вы рассказывали мне, что надевали серебряный обруч вашей матери, Хозяйки, и заглядывали в мысли всей планеты, как она делает каждую ночь. Вы сказали, что условно быть Божеством. Обруч позволяет Хозяйке в одно и то же мгновение находиться во всех местах Маджипура. И все же, сказали вы, тот, кто надел обруч, не становится всесильным Божеством. Хозяйка может проникнуть в мысли спящего и участвовать в его снах, передавать ему некоторые собственные мысли, руководить, даже дарить утешение. Но сама создать сон и внедрить его в мозг спящего - нет. Отдавать спящему приказы, которым он должен повиноваться, - нет.
Я правильно понял, милорд?
Престимион кивнул. Он с великим трудом сдерживал нетерпение.
- А я вам сказал тогда, милорд, что то устройство, которым воздействовал на меня Венгенар Барджазид в Сувраэле, гораздо более мощное, чем у Хозяйки, и что если он объединится с Дантирией Самбайлом, они вместе разнесут всю планету на куски И как мы недавно узнали, ваша светлость, Барджазид добрался до лагеря прокуратора и начал использовать свое дьявольское устройство в интересах Дантирии Самбайла.
Престимион снова коротко кивнул.
- Ты рассказываешь мне много такого, что я уже знаю, Деккерет. Чего ты этим добиваешься? Ты сказал, что пришло послание от Дантирии Самбайла?
- О, нет, ваша светлость, я такого не говорил. Не от Дантирии Самбайла, а из его лагеря, и не послание, а посланец. Можно мне пригласить его сюда, милорд?
Он ждет за дверью.
Все более и более загадочно. Престимион согласился, махнув рукой.
Деккерет подошел к двери и позвал кого-то.
Вошел мальчик лет пятнадцати-шестнадцати, стройный, с жестким взглядом, хорошо владеющий собой. т Что-то знакомое было в чертах его лица - это тонкие губы, узкий подбородок. Он больше походил на уличного попрошайку: сильно загорелый, едва прикрытый рваными лохмотьями, его щеки и лоб были покрыты шрамами от едва заживших царапин, словно он не так давно пробирался сквозь колючие заросли. На его левой руке висел большой джутовый мешок.
- Милорд, - сказал Деккерет, - это Динитак Барджазид, сын Венгенара Барджазида.
Престимион задохнулся от удивления.
- Если это какая-то шутка, Деккерет...
- Отнюдь, ваша светлость.
Престимион пристально посмотрел на парня, а тот, в свою очередь, разглядывал его со странным выражением, в котором смешались одновременно благоговение и вызов. И он явно был сыном своего отца! Перед Престимионом стоял человек, очень похожий на старшего Барджазида. Вся яростная решимость Венгенара Барджазида и его жгучая энергия проступали на напряженном лице парня. Но ему недоставало некоторых ключевых особенностей внешности его отца. Ему недостает коварства, подумал Престимион, он не излучает утонченного лицемерия Венгенара Барджазида; во взгляде мальчика отсутствует предательский блеск.
Несомненно, со временем все это в нем появится. Или возможно, в этом мальчике, который искуснее умеет скрывать внутреннюю тьму, старый Барджазид создал улучшенную модель самого себя.
- Ты объяснишь? - через некоторое время произнес Престимион. - Или мы будем и дальше стоять вот так?
Но Деккерета торопить было бесполезно. Он явно намеревался вести разговор в собственном ритме.
- Я хорошо знаю этого парня, милорд. Я встретил его впервые в Сувраэле, во время того путешествия, которое совершал по пустыне, когда его отец развлекался, играя с моими мыслями. И когда я выхватил у отца машину для похищения снов и сказал, что отвезу ее - и его тоже - на Замковую гору, чтобы показать короналю и совету, именно этот парень заставил старого Барджазида подчиниться. "Мы должны поехать, - сказал он. - Это для нас редкая возможность".
- Возможность причинить зло Замку?
- Нет, ваша светлость. Вовсе нет. Старик, милорд, - он негодяй. У него на уме нет ничего, кроме зла. Но этот мальчик совсем другой.
- Неужели?
- Пусть он сам расскажет, - предложил Деккерет.
Престимион почувствовал, как у него тяжелеют веки. Чего ему действительно хотелось больше всего, это отослать этих двоих и немного поспать. Но нет, нет: он обязан проникнуть в суть этой тайны. Он знаком велел молодому Барджазиду говорить.
- Милорд... - начал мальчик.
Он перевел взгляд с Престимиона на Деккерета и обратно. Любопытно, подумал Престимион, как меняется его лицо, когда он поворачивается от одного к другому. На Престимиона он смотрел с глубоким уважением, почти с раболепием. Но то было мимолетное и механическое выражение, автоматическое признание подданным присутствия короналя Маджипура, и ничего больше, и Престимиону даже показалось, что он заметил в этом скрытую обиду, нежелание полностью признать ту власть, которую имеет над ним корональ.
Когда же Динитак Барджазид смотрел на Деккерета, глаза мальчика вспыхивали и выражали просто обожание. Его завораживала физическая сила Деккерета, его харизма, его энергия. Возможно, это потому, что они близки по возрасту, подумал Престимион. Он смотрит на меня, как на представителя старшего поколения. Но это было грустным показателем того, что его собственная юношеская энергия уходит после самых первых лет на вершине власти.
- Милорд, - заговорил Барджазид, - когда мы с отцом прибыли в Замок, я надеялся, что мы сможем предложить вам машину для управления снами, что сможем поступить к вам на службу и стать нужными для вас. Но по какому-то недоразумению нас арестовали. Это глубоко огорчило моего отца, хотя я не уставал повторять ему, что произошла ошибка.
Да, подумал Престимион. И я мог бы сказать тебе, чья это ошибка.
- Потом мы бежали. Мы сумели это сделать с помощью старого друга отца. Но люди прокуратора Нимойи тоже в этом участвовали. Он пользуется влиянием среди стражи Замка, знаете ли. - Престимион переглянулся с Деккеретом, но промолчал. - И поэтому мы бежали именно к прокуратору, который казался нашим единственным союзником, - продолжал мальчик. - В его лагерь на полуострове Стойензар. И там мы узнали, что прокуратор планирует начать войну против вашей светлости и против его величества понтифекса и стать владыкой планеты.