Странно, что мы им еще не предлагаем проверить, не наделал ли кто в штаны, — рассеянно подумала Джейн. Внутри у нее тоже сжалась стальная пружина, сдавив желудок.
— Замени меня, — сказала Джейн, когда Сьюзи повесила микрофон.
Сьюзи поглядела на термос, потом — в лицо Джейн.
— Джейн? Тебе что, плохо? Ты вся побелела, как…
— Нет, мне не плохо. Замени меня. Когда вернешься, я все объясню. — Джейн бросила взгляд на откидное кресло у левого выхода. — А пока что займусь охраною дилижанса.
— Джейн…
— Замени меня.
— Ну хорошо, — сказала Сьюзи. — Хорошо, Джейн. Нет проблем.
Джейн опустилась на ближайшее к проходу откидное кресло. Держа термос двумя руками, она даже не попыталась пристегнуть ремень. Она [должна] держать термос под полным контролем, а для этого нужны обе руки.
Сьюзи думает, что я чокнулась.
Хорошо, если так.
Если капитан МакДональд приземлится жестко, у меня все руки будут в ожогах.
Но надо рискнуть.
Самолет снижался. Пассажир 3А, человек с бледным лицом и двуцветными глазами, внезапно нагнулся и вытащил из-под сидения дорожную сумку.
Вот оно, — подумала Джейн. — Сейчас он достанет свою гранату, или автомат, или что там у него.
Как только Джейн это увидела, она едва не сняла с термоса красную крышку своими немного подрагивающими руками. Как бы он удивился, этот Друг Аллаха, когда он покатился бы по проходу самолета — авиакомпания «Дельта», рейс 901, — хватаясь руками за обожженное лицо!
3А расстегнул молнию на сумке.
Джейн приготовилась.
3Стрелок подумал, что человек этот, Узник он там или нет, лучше всего искушен в тонком искусстве выживания, чем кто бы то ни было в этой воздушной карете. Остальные же, большей частью, были самыми настоящими толстяками, а те, кто с виду казались вполне приспособленными, тоже были открыты, беспечны: очень неосторожны. Лица их — лица испорченных и капризных детей. А если и попадалось лицо человека, который, может быть, будет сражаться, то было видно сразу, что прежде, чем он пойдет в бой, он будет долго и нудно скулить. Можно прямо на их же ботинки выпустить им кишки, а они поглядят на тебя перед смертью даже не с яростью или болью, а с тупым изумлением.
Узник все-таки лучше… но и он недостаточно хорош. Недостаточно.
Армейская женщина. Она что-то заметила. Не знаю — что, но она заметила что-то неладное. Она за ним наблюдает. На других она так не смотрит.
Узник сел. Поглядел на книжку в истрепанном переплете. На обложке стрелок разобрал название: что вроде «Магда-видит», правда, что это за Магда и что она видит, Роланд не имел ни малейшего представления. Да и какая разница? Стрелку совсем не хотелось глядеть на книгу, пусть даже и на такую занятную: ему хотелось смотреть на женщину в военной форме. А больше всего — проявить себя и взять ситуацию под контроль. Но он все же сдержал себя… по крайней мере — пока.
Узник куда-то ехал и вез с собой зелье. Не то зелье, которое он сам принял в уборной, и не то, которое нужно было стрелку, чтобы вылечить свое ослабевшее тело, а то, которое запрещено законом и потому очень дорого стоит. Он отдаст это зелье своему брату, а тот уже — какому-то Балазару. Сделка будет закончена, когда этот Балазар отдаст им взамен другое зелье, которое принимают они — но это только в том случае, если Узник сумеет правильно совершить ритуал, совершенно стрелку неизвестный (в таком странном мире, как этот, должно быть, много всяких странных ритуалов); он называется — Пройти Таможню.
Но эта женщина видит его.
Может она, интересно, помешать ему Пройти Таможню? Роланд решил, что ответ, вероятно: да. А что потом? Тюрьма. А если Узник попадет в заточение, то Роланду уже негде будет достать лекарство, необходимое его зараженному телу, которое сейчас умирает.
Он должен Пройти Таможню, — сказал себе Роланд. — Должен пройти. И должен поехать со своим братом к этому Балазару. Это не входит в их план, брату вряд ли понравится, но он должен поехать с ним.
Потому что этот человек, который имеет дело со снадобьями, должен знать, как исцелять болезни… или знать какого-нибудь целителя. Человек этот выслушает его, а потом… может быть…
Он должен Пройти Таможню, — повторил про себя стрелок.
Ответ был таким простым, таким огромным и близким, что Роланд едва его не проглядел. Это именно из-за зелья, которое Узник провозит тайно, ему будет трудно совершить ритуал Прохождения Таможни. Ну конечно! Там у них, наверное, есть оракул, к которому водят всех подозрительных личностей. А для всех остальных, рассудил Роланд, церемония Прохождения столь же проста, как переход границы дружественного королевства в его собственном мире: нужно лишь сделать знак, что ты присягаешь на верность монарху этого королевства — простой символический жест — и можешь спокойненько проходить.
Он может переносить предметы из мира Узника в свой собственный, и тому доказательство — бутер с танцующей рыбой. И точно так же он заберет и мешочки с зельем. Узник Пройдет Таможню. А потом Роланд вернет ему зелье.
Сможешь?
Вопрос действительно интересный. Стрелок даже отвлекся от потрясающего вида на воду… они летели теперь над огромным океаном и уже поворачивали к береговой линии. Вода становилась все ближе и ближе. Воздушная карета спускалась к земле (взгляд Эдди — беглый, поверхностный; взгляд стрелка — изумленный, как у ребенка, который впервые увидел, как падает снег). Он может переносить предметы из этого мира в свой. Это он знает точно. А вот обратно? Этого он не знал. Это еще предстояло выяснить.
Стрелок опустил руку Узнику в карман, сжал в пальцах монетку.
И вышел из двери к себе на берег.
4Когда он сел, птицы улетели прочь. На этот раз они не отважились подойти так близко. Все тело болело, его лихорадило, мутило… и все-таки удивительно, как его оживил малюсенький кусочек пищи.
Он посмотрел на монетку, которую принес с собой: похоже на серебро, но красноватая полоска по краю наводила на мысль, что это какой-то другой, не такой благородный металл. На одной стороне — профиль мужчины с лицом, выражающим благородство, отвагу и упорство. Его волосы, завитые и собранные на затылке в хвост, выдавали некоторое тщеславие. Роланд перевернул монетку и так изумился, что даже невольно вскрикнул — сухо и хрипло.
На другой ее стороне он увидел орла — герб, украшавший собственное его знамя в те далекие времена, когда были еще королевства и знамена, их символизирующие.
Время поджимает. Возвращайся. Быстрее.
Но он задержался еще на секунду, чтобы подумать. Думать собственной головой было гораздо труднее: голова Узника, правда, тоже была не совсем чтобы ясной, но — по крайней мере, сейчас — его сознание работало лучше в ней.
Пронести монетку обратно — это лишь половина эксперимента.
Он вынул из патронташа один патрон и зажал его в кулаке вместе с монетой.
Роланд шагнул через дверь.
5Рука в кармане. Монета Узника осталась, плотно зажатая в кулаке. Чтобы проверить, здесь ли патрон, ему даже не нужно было выходить вперед. Роланд и так знал, что патрон пронести он не смог.
Но он все равно на секундочку вышел вперед, потому что ему нужно было узнать одну вещь. Нужно было увидеть.
Он обернулся, как бы для того, чтобы поправить какую-то бумажную штуку на спинке кресла (боги вышние, сущие на небесах, в этом мире бумага повсюду!), и поглядел через дверь. Его тело, как и прежде, лежало на берегу, только теперь тонкая струйка крови сочилась из пореза на щеке: должно быть, когда он сюда проходил, его тело, падая, ударилось о камень.
Патрон, который он держал в кулаке вместе с монетой, лежал на песке перед самой дверью.
Ну что же, теперь он знал. Узник сможет Пройти Таможню. Пусть даже стражники-наблюдатели обыщут его с головы до ног, от задницы до ушей и обратно.
Они ничего не найдут.
Стрелок, успокоившись, отступил. Он не знал еще, что проблема гораздо шире, чем он себе ее представлял.
6Боинг 727 ровно и плавно снижался над соляными топями Лонг — Айленда, оставляя за собою закопченный хвост отработанного топлива. С грохотом вышли шасси.
73А, человек с двуцветными глазами, резко выпрямился, и Джейн увидела — действительно увидела — у него в руках курносый Узи, и только потом до нее дошло, что это всего лишь его таможенная декларация и маленькая сумочка на молнии, в которой некоторые мужчины носят свои документы.
Самолет приземлился мягко, как будто на шелк.
Джейн передернула плечами и закрутила красную крышку термоса.
Самолет приземлился мягко, как будто на шелк.
Джейн передернула плечами и закрутила красную крышку термоса.
— Теперь можешь звать идиоткой, — понизив голос, сказала она Сьюзи, пристегивая ремень, хотя это надо было бы сделать раньше. На последнем подходе она рассказала Сьюзи о своих подозрениях, чтобы та тоже была наготове. — И будешь права.
— Нет, — возразила Сьюзи. — Ты все сделала правильно.
— Немного хватила лишку. С меня теперь ужин.
— Да уж, с тебя дождешься. И не смотри на него. Смотри на меня. Улыбнись, Дженни.
Джейн улыбнулась. Кивнула. Спросила себя, что, черт возьми, происходит.
— Ты пялилась на его руки, — сказала Сьюзи и рассмеялась. Джейн тоже. — А я смотрела на то, что случилось с его рубахой, когда он нагнулся за сумкой. У него там под мышками столько всего, что можно снабдить целую галантерею Вулворта. Только, мне кажется, этого, что у него, вряд ли купишь в Вулворте.
Джейн запрокинула голову и снова расхохоталась, чувствуя себя какой-нибудь марионеткой.
— Что будем делать? — Сьюзи старше ее на пять лет, и Джейн, которой еще минуту казалось, что она худо-бедно, но все-таки контролирует ситуацию, теперь была только рада, что Сьюзи рядом.
— Мы — ничего. Когда будем заруливать на стоянку, нужно сказать капитану. Он свяжется с таможней. Приятель твой встанет в очередь, как и все пассажиры, а потом придут ребята и вежливо препроводят его из очереди в какую-нибудь комнатушку. Первую, так мне сдается, в долгом ряду комнатушек, для него предназначенных.
— Боже мой, — Джейн улыбалась, но по телу бежали мурашки, то холодные, то горячие.
Когда тормозные двигатели начали стихать, она отстегнула ремень, сунула термос Сьюзи, встала и постучала в кабину пилота.
Не террорист, а контрабандист. Провозит наркотики. Слава богу, уже не так плохо. И все-таки ей было капельку жаль. Такой симпатичный.
Не то чтобы очень, но все же.
8Он так и не видит, — подумал стрелок с яростью и нарастающим отчаянием. — Боги вышние!
Эдди нагнулся, чтобы достать бумаги, необходимые для ритуала, а когда выпрямился, Роланд заметил, что на него смотрит армейская женщина: глаза выпучены, щеки белые, как эта бумажная штучка на спинке кресла. Серебряная трубка с красною крышкой, которую он поначалу принял за большую флягу, очевидна, была оружием. Она держала ее вертикально, прижав к груди. Роланду показалось, что она вот-вот швырнет эту штуку в него или снимет красную крышку и начнет стрелять.
Но она расслабилась и застегнула ремень, хотя и стрелок, и Узник, оба услышали глухой удар, означавший, что воздушная карета уже приземлилась. Потом повернулась к другой женщине в форме, которая сидела рядом, и что-то сказала. Та рассмеялась и кивнула. Стрелок, однако, подумал, что если смех этот искренний, тогда он — речная жаба.
Стрелок удивлялся, как человек, чье сознание стало теперь временным вместилищем для его ка, может быть таким глупым. Частично, конечно, из-за зелья, которое он принимает… аналог бес-травы в этом мире. Но только частично. Он не такой рыхлый и ненаблюдательный, как другие, но со временем он вполне может стать таким.
Они такие, какие есть, потому что живут при свете, — внезапно открылось стрелку. — Свет этот — цивилизация, которой тебя учили поклоняться превыше всего остального. Они живут в мире, который не сдвинулся с места.
И если в мире, исполненном света, люди становятся такими рохлями, Роланд, наверное, предпочел бы тьму. «Так было, пока мир не сдвинулся с места», говорят в его мире с опустошенной грустью… но, может быть, это — грусть без мысли, без размышлений.
Она боялась, что я/он… собирался достать оружие, когда я/он… наклонился, чтобы достать бумаги. Увидев бумаги, она расслабилась и начала заниматься всем тем, чем обычно она занимается, когда воздушная карета садится на землю. Сейчас она разговаривает со своею подругой. Они смеются, но лица у них — и особенно, ее лицо, лицо женщины с металлической трубкой — какие-то не такие. Да, они разговаривают, но лишь притворяются, что смеются… и это все потому, что они говорят обо мне/о нем.
Теперь воздушная карета ехала по какой-то длинной забетонированной дорожке, каких было много на поле. В основном он смотрел на женщин, но краем глаза стрелок все-таки усмотрел и другие воздушные дилижансы, катившиеся по другим дорожкам. Одни тяжело громыхали, катились медленно и неуклюже; другие мчались с невообразимой скоростью — похожие больше не на кареты, а на снаряды, выпущенные из револьвера или из пушки, — готовясь взлететь в небеса. Положение Роланда было отчаянным, и так же отчаянно ему хотелось выступить вперед и повернуть эту голову, чтобы получше рассмотреть экипажи, взмывающие в небеса. Их сделали люди, но они были сказочными, неправдоподобными, как сказания о таинственных крылатых существах, которые, предположительно, жили когда-то в далеком (и, может быть, вымышленном) королевстве Гарлан… и даже неправдоподобнее, потому что эти летающие кареты сделаны человеческими руками.
Женщина, которая приносила ему бутер, расстегнула свой ремень (не прошло и минуты, как она его застегнула), встала и подошла к какой-то маленькой дверце. Там, наверное, сидит возница, — подумал стрелок, но когда дверь открылась и женщина вошла внутрь, он увидел, не одного, а целых трех возниц, управляющих воздушной каретой. И не удивительно: Роланд мельком успел разглядеть миллион рычажков, циферблатиков и мигающих лампочек — одному человеку здесь явно не справиться.
Узник смотрел, но ничего не видел. Корт бы высек его для начала, а потом размазал бы по ближайшей стенке. Сознание стрелка было полностью занято извлечением сумки из-под сидения и куртки из ящика наверху… и предстоящим ритуалом, испытанием, видимо, не из легких.
Узник не видел ничего; стрелок видел все.
Женщина приняла его за сумасшедшего или вора. Он — или, может быть я, да, вполне вероятно, что я — сделал что-то такое, что навело ее на такую мысль. Потом она переменила мнения, но та, вторая, женщина что-то сказала ей, и у нее снова возникли какие-то подозрения… только на этот раз, кажется, не «какие-то», а вполне даже определенные. Теперь они знают, в чем дело. Они знают, что он собирается осквернить ритуал.
А потом, как удар грома, до него вдруг дошло, что он едва ли не упустил главное. Во-первых, он не сможет перенести к себе на берег пакеты с зельем так же просто, как он перенес монетку: монета была не приклеена к телу Узника клейкою лентой, которую он намотал слоями, чтобы пакеты держались плотнее к телу. Эта клейкая лента — лишь часть проблемы. Узник не заметил исчезновение одной монетки из кармана, где их было много, но если он обнаружит, что это зелье, ради которого он рискует жизнью, вдруг куда-то пропало, он наверняка выкинет какой-нибудь фортель… и что тогда?
Вполне вероятно, что Узник, распсиховавшись, такое наворотит, что его сцапают и отправят в темницу еще раньше, чем он осквернит ритуал. Так что нельзя просто забрать это зелье и все: если пакетики вдруг испарятся у него из-под мышек, он, наверное, решит, что и в самом деле сошел с ума.
Воздушная карета, теперь, на земле, неуклюжая, точно буйвол, тяжело поворачивала налево. Стрелок понял: времени на дальнейшие размышления нет. Сейчас ему нужно не просто выйти вперед, но еще и войти в контакт с Эдди Дином.
Немедленно.
9Эдди сунул свой паспорт и таможенную декларацию в нагрудный карман. Стальной провод теперь медленно проворачивался в животе, вкручиваясь все глубже и глубже. Нервы как будто звенели. И вдруг у него в голове прозвучал голос.
Не мысль, а голос.
Слушай меня, приятель. Очень внимательно слушай. И если не хочешь куда-нибудь загреметь, постарайся, чтоб у тебя на лице не отразилось ничего такого, что может вызвать дальнейшие подозрения у этих армейских женщин. Видит Бог, у них подозрений и так достаточно.
Сперва Эдди подумал, что он забыл снять наушники и принимает теперь какие-то странные передачи из кабины пилота. Но ведь стюардессы собрали наушники уже минут пять назад.
Потом он подумал, что кто-то стоит рядом с ним и с кем-то болтает. Он едва было не повернул голову влево, но сообразил, что это просто нелепо. Нравится вам или нет, но голос звучал у него в голове.
Может быть, он принимает какие-то передачи — на КВ, или УКВ, или ДВ — через пломбы в зубах. Он где-то что-то такое слышал…
Выпрямись, идиотина! У них и так достаточно подозрений, а у тебя такой вид, как будто ты чокнутый!
Эдди быстренько выпрямился, как будто его ударили. Голос не Генри, хотя очень сильно похож на Генри в детстве, когда они вместе росли в Преджекте, есть такой район. Генри на восемь лет старше, а сестренка, средняя между ними, теперь стала лишь призраком в памяти: Селину сбила машина, когда Эдди было два года, а Генри — десять. Таким резким приказным тоном Генри всегда обращался к нему, когда Эдди делал что-то такое, что могло завершиться печальным уходом Эдди из этого мира задолго до срока… как случилось с Селиной.