Она пыталась заявить, что в Ленинградском университете производством ядерной бомбы не занимаются, но ее не слушали. Газеты писали о ней как о ренегатке, которая прославилась еще во время революции тем, что работала на охранку, и теперь, спустя много лет, воспользовавшись добротой советского правительства и товарища Сталина, вернулась на родину, чтобы нанести народу СССР колоссальный ущерб, — и все в таком же бредово-пафосном духе…
Тяжелее всего Евгения переживала расставание с Владимиром, о судьбе которого ничего не знала. Она умоляла сообщить ей, что случилось с ее мальчиком, но ей было заявлено, что, только подписав полное признание собственной вины, она получит возможность увидеться с сыном. Евгения отказалась.
— Моего мужа схватили нацисты, однако, с их точки зрения, он совершал преступления, на самом деле борясь против их режима. Я же не совершила никакого преступления, кроме, похоже, одного-поверила россказням и вернулась на родину. Увы, это не моя родина, это нечто совсем другое…
Ей припаяли восхваление фашистского режима.
Евгения, вдова героя Сопротивления, стала «нацистской сволочью», как писали газеты. Ее присудили к двадцати пяти годам лагерей.
Владимира, как она узнала, отправили в детский дом. Сына Евгения так и не увидела. Ее отправили по этапу в Сибирь. Самый страшный сон стал явью…
Евгения попала на лесоповал, где и скончалась через два месяца от дикой простуды, перешедшей в воспаление легких. Ее тело, как тела всех заключенных, бросили в котлован, вырытый в вечной мерзлоте, и засыпали сверху землей. Так и умерла Евгения Арбенина…
Владимир Антуан Гастон де Форж, которому немедленно изменили фамилию (он именовался отныне Владимир Иванович Коротков) оказался в детском доме, где воспитывались в основном отпрыски врагов народа. Отношение к мальчикам и девочкам со стороны персонала было соответствующее, их шпыняли, подвергали унижениям, каждую минуту указывали на то, что их родители изменили советским принципам и находятся в заключении или вообще расстреляны.
Юный Владимир, которому тем временем исполнилось десять, понимал многое — и молчал. Он потерял маму, которая внезапно превратилась во врага народа. Он потерял свою родину — Францию, по которой скучал. Но он не хотел терять самого себя. Он понимал, что единственный способ выжить это смириться, молчать и приспособиться.
Он стал примерным пионером, твердо заучивал наизусть стихи про счастливое детство, писал сочинения про мудрую политику товарища Сталина. Воспитатели его приметили, хвалили, ставили в пример и умилялись тому, что Владимир полностью перевоспитался.
Рожденный двумя гениями от физики, Владимир унаследовал как от отца, так и от матери уникальные способности. В возрасте двенадцати лет он стал победителем городской олимпиады по физике и математике, а еще через три года занял абсолютное место во всесоюзной олимпиаде. Его заметили, о нем стали писать газеты, но, в отличие от его матери, только в восторженных тонах.
Закончилась эра Сталина, наступила оттепель. О его матери, сгинувшей где-то в восточносибирском лагере Гулага, предпочитали не вспоминать. Владимир стал гордостью и надеждой науки. Он без малейших проблем поступил в университет, который закончил за три года. К двадцати годам у него была готова кандидатская диссертация, посвященная плазменным процессам. В двадцать семь лет он стал доктором наук и остался работать на той самой кафедре, где когда-то преподавала Евгения.
Владимир сделал удивительную карьеру. Физика стала смыслом его жизни. Наука, вот что спасало его от суровой и беспощадной действительности. Он знал, что слишком ценен для страны и его не тронут.
Да и времена изменились.
Он презирал интриги, в которые оказались вовлечены его коллеги по университету, ему не требовалось кого-то подсиживать, чтобы в возрасте тридцати одного года стать едва ли не самым молодым профессором.
Он отказался от настойчиво предлагаемого ему поста заведующего кафедрой.
Советское государство, давно заметив его необыкновенные дарования, всячески поощряло Владимира Ивановича Короткова. Большая, просторная квартира в новом доме, автомобиль с личным водителем, дача, огромная зарплата. Он стал заведовать лабораторией, получал большие средства на проведение научных изысканий и экспериментов. Особенно заманчивыми были его разработки в области военных технологий и аэрокосмонавтики.
Наряду с такими корифеями, как Ландау, Капица и Семенов, Владимир Коротков относился к сливкам науки, являлся гордостью всей страны. Он женился на дочери министра сельского хозяйства, Александре, милой и простой девушке, не испорченной столичной жизнью.
В октябре 1972 года, а именно третьего числа, Александра Короткова родила крепкую, здоровую девочку, которую, в честь ее матери, назвали Натальей.
Через восемь лет, в 1980 году, ее отцу присудили Нобелевскую премию. Его исследования в области плазменной физики и новации, положившие начало лазерной технике, нашли понимание и признание за рубежом. Владимир Иванович, к тому времени самый молодой академик Академии наук СССР, поехал в декабре в Стокгольм, где король Карл XVI Густав Бернадотт, пожав ему руку, вручил диплом нобелевского лауреата.
Крупную сумму, равную почти что девятистам тысячам долларов, Владимир Иванович пожертвовал в фонд защиты детей, что не преминули отметить газеты всего мира как самый благородный и бескорыстный поступок. Деньги никогда не занимали Владимира, государство, признав его несомненные заслуги, полностью обеспечивало его всем необходимым. Он относился к элите советской науки, обладал всем, о чем только мог мечтать рядовой гражданин СССР, был удачно женат и являлся отцом замечательной маленькой дочери.
В Наталье Коротковой пробудилась к жизни генетика ее бабки, Евгении Арбениной, происходившей из рода баронов Корфов. Уже в пять лет девочка выделялась среди своих сверстников тем, что была слишком крупная, если не сказать толстая. Круглое лицо, мучнистые щеки, черные, висящие прядями волосы, выдающиеся вперед зубы… Она не была красавицей, и Александра Короткова, эфемерное создание, не переставала удивляться, почему ее дочь получилась такой… Такой страшненькой!
Именно это — клеймо «бедная девочка, она ведь такая страшненькая!» — и определило во многом будущую судьбу Натальи Коротковой…
КНИГА ВТОРАЯ
ИЗАБЕЛЛА И НАТАЛЬЯ
ГОДЫ 1972–2002
Изабелла, попав младенцем в монастырь Святой Терезы в провинции Сабана Марина, росла непоседливым и живым ребенком. Она резко отличалась от прочих обитателей монастырского приюта. Хотя бы потому, что выделялась своей необыкновенной для Коста-Бьянки внешностью. Блондинка с голубыми глазами и смуглой кожей — необыкновенное сочетание, которое придавало ей особое очарование.
Нравы в монастырском приюте были суровые, однако Изабелла, обладавшая бунтарским характером, сразу же противопоставила себя им — и попала в немилость к сухопарой матери-настоятельнице, которая считала Изабеллу несносной и распутной.
— Вы только посмотрите на нее, — говорила мать-настоятельница. — Господь отметил ее среди прочих детей такой внешностью… И вспомните ее происхождение! Нет, из этой девчонки толка не выйдет! За ней нужен глаз да глаз!
Изабелла с самых ранних лет знала, что происходит из рода Баррейро. Она вслушивалась в истории о своем могущественном прадеде Ринальдо, который когда-то держал в страхе всю страну, и о своей необыкновенной бабке Надин, прибывшей из Польши.
Она по происхождению графиня, хотя бы и на одну восьмую, Изабелла никогда об этом не забывала. Она была уверена, что судьбой ей предназначен особый путь. Она добьется всеобщего признания и обожания!
В монастыре детей воспитывали, прививая им католические нравы, пугая греховной жизнью и рассказывая о грехах и грешниках, которые подстерегают за воротами. Униформа — черная, похожая на одеяние самих монашек — была строго обязательна круглый год, даже в самую жару, когда солнце раскаляло воздух до сорока градусов. Изабелла противилась этим глупым, как она считала, требованиям. Почему она должна париться в страшном и убогом платьице, когда в соседнем городке женщины ходят в таких соблазнительных купальниках и легких сарафанчиках?!
— Изабелла, — заявляла ей в очередной раз мать-настоятельница, вызывая к себе на ковер провинившуюся девочку. — Как ты смеешь подбивать других не повиноваться мне? Почему ты организовала вылазку на пляж? Разве ты не понимаешь, что я по-матерински забочусь о тебе, а ты не хочешь это воспринимать.
Мне очень, очень обидно.
Девочка в свои восемь лет обладала великолепными актерскими способностями. Ей ничего не стоило прикинуться невинной овечкой, поплакаться, смиренно попросить прощения. Мать-настоятельница терялась, видя крупные, как дождевые капли, слезы, блестящие на личике Изабеллы, и смягчалась.
Мне очень, очень обидно.
Девочка в свои восемь лет обладала великолепными актерскими способностями. Ей ничего не стоило прикинуться невинной овечкой, поплакаться, смиренно попросить прощения. Мать-настоятельница терялась, видя крупные, как дождевые капли, слезы, блестящие на личике Изабеллы, и смягчалась.
— Ну хорошо, я не буду применять к тебе наказание, — говорила она.
Изабелла этого и добивалась. Она не хотела отправляться в темный, сырой подвал, полный пауков и крыс, где два раза в день через отверстие в железной двери подавали кружку воды и кусок черствого хлеба.
Ей не хотелось читать пять сотен раз молитвослов, стоя на коленях перед распятием, или драить кухню.
Мать-настоятельница, в душе добрая и сентиментальная, прощала Изабеллу раз за разом. Фантазия у девочки была неистощимая, и она придумывала новые отговорки, которые действовали безотказно.
Все же настал неотвратимый момент, когда она не смогла больше обманывать аббатису. Ей было шестнадцать лет. Изабелла организовала путешествие нескольких девушек в соседний городок, на пляж, чтобы искупаться в океане и посидеть в баре с кавалерами.
Узнав об этом, мать-настоятельница не выдержала.
Она вызвала к себе Изабеллу и суровым тоном произнесла:
— Изабелла, я не потерплю, чтобы ты превращала подвластный мне монастырь в вертеп. Тебе уже шестнадцать, и ты давно не ребенок. Ты намеренно игнорируешь установленные мною правила.
Изабелла попыталась сочинить очередную историю, но мать-настоятельница, обычно уравновешенная, стукнула рукой по столу так, что брякнул бронзовый колокольчик, лежавший на кипе бумаг. Изабелла вздрогнула. Она никогда не видела аббатису в таком гневе.
— Я сыта по горло твоими выходками, милая моя, — сказала она. — Ты лжешь с радостью, не понимая, что это один из смертных грехов. Вся твоя жизнь, Изабелла, — это ложь. У тебя пока что есть возможность спасти свою бессмертную душу и отвратить ее от вечных мучений в геенне огненной. Другие девочки, в отличие от тебя, оказались честными, они рассказали, что вы не просто гуляли по пляжу, не просто пили алкогольные коктейли в баре, ты подбивала их на то, чтобы познакомиться… — Тут аббатиса запнулась. Ее лицо покрылось пурпурными пятнами, а кончик острого носа затрясся от негодования. — … чтобы познакомиться с мужчинами! — Она выплюнула последнее слово, как червяка, оказавшегося в яблоке. — Я вижу, что ты пошла в свою мать, которая родила тебя во грехе. Изабелла, я уже решила, что тебе нужно!
Изабелла замерла, стоя перед аббатисой, сидевшей в кресле. Она поняла, что та не поддастся на ее уловки. Значит, она выдумала новое наказание. Что это — стояние на коленях на горохе или уборка помещений?
— Я не имею права рисковать другими воспитанницами, вверенными моему попечению, — продолжала аббатиса. — Поэтому, Изабелла, я приняла решение — ты покидаешь стены монастыря Святой Терезы!
О, Изабелла внутренне возликовала. Она и представить не могла, что окажется на свободе. Как же она ненавидела этот монастырь, который именовала тюрьмой. Аббатиса, сама того не подозревая, сделала ей шикарный подарок.
— Ты рано радуешься, — заметив блуждающую улыбку на красивом лице Изабеллы, произнесла матьнастоятельница. — Если ты думаешь, что я отправлю тебя на все четыре стороны, то глубоко ошибаешься.
Я не могу отпустить тебя в мир, полный греха, ведь ты так восприимчива к этому, видимо, это семейное, девочка моя. Я делаю все тебе во благо, запомни это.
Я уже договорилась с моей старинной подругой, аббатисой монастыря Тела Господня, ты отправишься немедленно туда и примешь постриг.
— Но я не хочу, — вырвалось у Изабеллы. — Матушка, о чем вы, я не собираюсь становиться монахиней…
— Я знаю, что для тебя лучше всего, — поджав губы, твердым и не терпящим возражений тоном, гнула свое мать-настоятельница. — Ты станешь монахиней в одном из самых почитаемых в Коста-Бьянке монастырей, это исправит тебя и поможет обрести себя. Ты отправляешься туда сегодня же вечером, все решено!
Изабелла, покинув кабинет аббатисы, впала в некое подобие шока. Значит, за нее решили ее судьбу. Но она не желает, как мать и бабка, посвящать себя монашеской жизни. Что за бред — ходить всю жизнь в рясе, молиться по пять раз в день, вставать в четыре утра, питаться постным супчиком. Нет, она мечтала совершенно о другом.
Кроме того, монастырь Тела Господня был известен тем, что он походил на филиал тюрьмы. Те, кто попадали туда, обратно никогда не возвращались.
Туда ссылали строптивых, провинившихся и неугодных. В монастыре царила железная, почти военная дисциплина, монахини обитали в замшелых кельях и во всем подчинялись властной и жестокой аббатисе, сестре председателя национального собрания Коста-Бьянки. Шепотом этот монастырь прозвали «концлагерем», и каждая из послушниц и монахинь страшилась впасть в немилость и оказаться в этом ужасном месте.
Изабелла моментально разработала план. Она должна бежать и начать самостоятельную жизнь. В конце концов, ей шестнадцать, кто может заставить ее уйти в монастырь против собственной воли? Но она прекрасно знала нравы в монастырях. Ее никто не будет спрашивать, отправят туда без разговоров — и остаток жизни она проведет за молитвами и грешными мыслями.
А как же белоснежные яхты, которые она видела в океанской бухте, как же загорелые красавцы, шикарные кабриолеты, дорогие наряды? Как можно променять все это на служение богу? Она этого не понимала!
Как и обещала мать-настоятельница, Изабелла, собрав старый чемоданчик с несколькими сменами белья, потрепанной Библией и распятием, в тот же вечер покинула монастырь. Подруги, провожая Изабеллу, всеобщую любимицу, не смогли сдержать слез.
Даже аббатиса проронила несколько скупых капель и, обняв девушку, сказала:
— Это для твоего же блага. Я знаю, что господь одарил тебя множеством талантов, самое важное — дать им верное направление. Ты колеблешься между добром и злом, и я не хочу, девочка, чтобы в итоге ты попала в преисподнюю.
— О да, матушка, — с видом скромницы и умницы ответила Изабелла.
Потупив глаза, она потащила чемодан к старенькому грузовичку, на котором ее должны были отвезти в монастырь Тела Господня.
— Всего вам хорошего, — сказала она на прощанье и помахала рукой. — До встречи!
Она больше никогда не собиралась видеться ни с подругами, ни с аббатисой. За рулем дребезжащего автомобильчика сидела одна из монахинь, доверенное лицо аббатисы, ее правая рука. Именно ей поручили такую ответственную миссию, как транспортировка Изабеллы в новый монастырь.
До него было около пяти часов езды. Они выехали под вечер, и, когда грузовик приближался к конечной цели их путешествия, уже давно стемнело. В джунглях, окружавших с обеих сторон проселочную дорогу, стрекотали цикады, слышались завывания диких зверей и крики обезьян. Они въехали в городок, расположенный неподалеку от монастыря-концлагеря.
— Сестра, — жалобным тоном произнесла Изабелла. — Мне надо в туалет!
— Подожди, нам еще ехать полчаса, — ответила та, щурясь на дорогу.
— У меня живот прихватило, — продолжала ныть Изабелла, скрестив руки и приняв вид раннехристианской мученицы. — Вы же не будете такой жестокой, прошу вас!
— Ну хорошо, — смягчилась монашка. — Вообще-то мать-настоятельница запретила мне делать остановки, она сказала, что ты, Изабелла, можешь бежать.
— Я и не думаю об этом, — не краснея, соврала девушка.
Именно об этом она и думала. Она не собиралась оказаться в «концлагере».
— Смотрите, вот вокзал, — она ткнула пальцем в небольшую железнодорожную станцию, около которой, дымя и свистя, стоял древний паровоз. В Коста-Бьянкских провинциях на ходу были средства передвижения пятидесяти-, а иногда и семидесятилетней давности. — Там обязательно есть туалет, — жалобно ноя, продолжала девушка. — Ой, сестра, быстрее!!!
Такие рези в желудке, мне не стоило есть чечевичный суп!
Монахиня затормозила около станции и сказала:
— Чемодан останется при мне, я тебя провожу.
— Конечно.
Изабелла побежала в туалет. Монахиня, проследив, что девушка исчезла за деревянной дверью, успокоилась и стала ждать.
Прошло пять минут, потом десять. Паровоз отошел от станции и, рассекая тьму, покатил прочь. Монахиня забеспокоилась. Изабеллы не было уже двадцать минут. Может быть, с бедняжкой что-то случилось? Она и в самом деле выглядела несколько бледной.
Монахиня зашла в женский туалет. Пусто. Поочередно открыв все кабинки, она убедилась, что там никого нет. Зато окно, ведущее на задворки вокзала, было распахнуто. Монахиня поняла — Изабелла элементарно бежала, обманув ее самым простым образом. Обыскав вокзал, она убедилась, что девушки след простыл. Она бросила чемодан и скрылась в неизвестности.