Турция после 1-й мировой войны всецело перешла в орбиту западных держав-победительниц и подчинилась их влиянию; в морских же вопросах, и в частности в вопросе о проливах, особенно сильно было на нее влияние Англии. Поэтому последняя — раз был конференцией в Монтрэ подтвержден принцип права входа в турецкие проливы военных судов всех наций, — легко согласилась на отмену интернационализации этих проливов, ибо была уверена, что Турция будет «оценивать» силу входящих в проливы военных судов так, как того она, Англия, захочет.
Таким образом, конференция в Монтрэ никакой реальной выгоды Советам не дала, а лишний раз подтвердила беспомощность советской дипломатии, давшей себя обойти в этом жизненно важном для России вопросе, что ясно видно из нижеследующего случая: в июле месяце 1953 г. англо-американский отряд, состоящий из 22 военных судов, вошел через Дарданеллы в Мраморное море, где учредил себе базу для предстоящих маневров в этой зоне; советское правительство немедленно против этого протестовало, но получило от Турции ответ, что она не считает пребывание этого отряда в Мраморном море и в проливах нарушением соответствующей статьи конвенции в Монтрэ; и советское правительство должно было этим ответом удовольствоваться.
После 2-й мировой войны советское правительство, выйдя из нее победительницей, считало момент благоприятным для решения вопроса о проливах и в ультимативной форме предложило Турции установить вместе с ней кондоминиум (совладение) в проливах, что было, конечно, не что иное, как прикрытый «фиговым листком» фактический переход проливов в полную власть советской России, ибо она, не разоружившись после войны, располагала неизмеримо сильнейшим военным потенциалом, чем Турция.
Однако Турция, опираясь на решительную поддержку в этом вопросе всех западных великих держав, мужественно отвергла этот ультиматум, и советское правительство, видя, что здесь дело чревато войной со всеми своими бывшими союзниками, на своем ультиматуме не настаивало.
После этого со всех сторон, и особенно из Америки, потекла в Турцию обильная помощь в виде кредитов, военного материала и военных миссий для укрепления и расширения ее военного потенциала. Вместе с тем она была включена в Северо-Атлантический пакт и вошла в состав Балканского пакта, заключенного в 1953 г. между нею, Грецией и Югославией.
Таким образом, ныне, несмотря на то что советская Россия вышла из 2-й мировой войны победительницей, вопрос о проливах фактически стоит для нее нисколько не лучше, чем он стоял при их интернационализации, ибо, как и тогда, над проливами и ныне нависла мощь всего света.
Потерпев неудачу в деле ультимативного предложения Турции кондоминиума над проливами, советское правительство, спустя некоторое время, сделало попытку установить, если не свое владение, то хотя бы свой контроль над проливами, и выступило с предложением Турции уступить России в арендное пользование какой-либо залив в проливах для учреждения в нем своей базы.
Это, как нам известно, была наивыгоднейшая для России форма контроля над проливами, приведенная во второй группе решений вопроса о проливах вышеупомянутой записки, составленной в Штабе Верховного Главнокомандующего в 1915 г.
Но и эта попытка Советов не имела успеха: турецкое правительство попросту на это предложение не ответило.
После смерти Сталина положение советской власти в России и в сателлитских странах настолько пошатнулось, что его наследники, дабы обеспечить себе внешний мир в этот период кризиса власти, решили смягчить агрессивный характер сталинской внешней политики и в числе предпринятых ими в этом направлении шагов сами отказались от требования базы в проливах.
Таким образом, и после победоносной войны вопрос о проливах остался в том самом невыгодном и опасном для России положении, в каковое он был поставлен Лозаннской и Монтрэской конвенциями после поражения России в 1-й мировой войне.
Вопрос о проливах неизменно и всегда был и будет мерилом мощи России в ее международных отношениях до тех пор, пока он не будет окончательно решен в ее пользу, ибо этот вопрос, представляя собой неизменный жизненный фактор, на коем зиждется благосостояние и безопасность России, не зависит от режима, под которым она живет.
В период ослабления мощи России этот вопрос как бы «опускается на дно» русской внешней политики, вновь поднимаясь на ее поверхность по мере нарастания этой мощи. И для правильной оценки русских международных отношений необходимо всегда иметь в виду, что почти во всяком шаге русской внешней политики заключен в более или менее ясной, прямой или косвенной форме вопрос о проливах.
Глава VI. Почему Россия не завладела Босфором в Первой мировой войне
Зная, сколь велико было значение вопроса о проливах для благосостояния России и сколь громадное влияние не только на исход войны, но и на дальнейшие судьбы России должно было бы иметь решение этого вопроса в ее пользу, невольно всякий русский человек спросит: почему мы не завладели Босфором в 1916 г., когда все приготовления к тому на Черном море были полностью закончены.
Мысль эта тем глубже должна волновать всякого из нас, что, как ныне доподлинно известно и как сие подтверждает ряд авторитетных показаний, завладение Босфором в 1916 г. не только обеспечило бы России полную победу в войне, но предотвратило бы тем самым революцию со всеми ее трагическими для нас и для всего мира последствиями.
Приступая к ответу на вопрос «почему мы не завладели Босфором в 1916 г.?», необходимо обратить внимание на некоторые обстоятельства, в зависимости от которых этот ответ находится.
При ответе на этот вопрос неизбежно придется касаться высокостоящих в русской военной иерархии лиц, от которых решение этого вопроса зависело; между тем связанная с этим решением громадная ответственность не только перед Россией, но и перед историей обязывает при упоминании имен к сугубой осторожности и документальной обоснованности, а документы Штаба Верховного Главнокомандующего частью погибли, частью же находятся в советской России.
Однако автор настоящих воспоминаний берет на себя смелость касаться этого вопроса лишь потому, что в Ставке морская, то есть главная, часть этого вопроса была сосредоточена в его ведении, вследствие чего всё, что касалось вопроса о проливах, составляя главную сущность и смысл его должности в Штабе Верховного Главнокомандующего во время войны, глубоко врезалось в его память. Кроме того, сознавая громадную историческую важность этого вопроса и связанный с ним тяжкой личной ответственностью, им были приняты перед крушением Ставки меры к тому, чтобы препроводить в надежное место все дела его управления, так что историки получат в свое время возможность документально проверить всё то, что им будет приведено в дальнейшем изложении.
Решение вопроса о завладении Босфором находилось в сфере деятельности и ответственности нижеследующих факторов: правительства, военного и морского командования и, наконец, Государя.
Для точного определения роли и ответственности каждого из этих факторов в решении этого вопроса необходимо установить отношение каждого из них к этому вопросу во время, непосредственно предшествовавшее 1-й мировой войне, и во время самой войны.
Как уже известно, вопрос о завладении Босфором исчез из поля зрения русских государственных деятелей перед концом прошлого столетия и вплоть до самой 1-й мировой войны он не значился в числе тех правительственных заданий, которые русская вооруженная сила должна была бы в случае войны решать. Поэтому постановка этого задания нашей вооруженной силе правительством, уже после начала войны, застала ее совершенно к тому неподготовленной, за что главная доля ответственности и падает именно на русское правительство.
Известную долю вины в этом вопросе несет на себе и русская общественность, поскольку, конечно, она могла в те времена влиять на политику правительства. После того как в конце прошлого столетия славянофильские круги, для коих вопрос о проливах считался краеугольным камнем русской политики, утратили в России свое влияние, этот вопрос значительно поблек в сознании русской общественности; под влиянием же разочарования в военной мощи России после войны с Японией в русском обществе стало внедряться мнение о неспособности России к разрешению столь широкой военно-политической проблемы, каковой являлся вопрос о проливах, а потому русское правительство не видело перед войной никаких побуждений со стороны общественности к решению этого вопроса.
Чтобы составить себе полное представление, как перед войной стоял вопрос о завладении Босфором в морских кругах, необходимо рассмотреть, как он ставился в Морском Генеральном штабе на ответственности которого лежала разработка основных директив по подготовке флота к войне и составлению самых планов войны.
Чтобы составить себе полное представление, как перед войной стоял вопрос о завладении Босфором в морских кругах, необходимо рассмотреть, как он ставился в Морском Генеральном штабе на ответственности которого лежала разработка основных директив по подготовке флота к войне и составлению самых планов войны.
Созданный незадолго до войны Морской Генеральный штаб не успел еще выкристаллизовать собственную военно-политическую идеологию и находился под большим влиянием своего значительно более старшего сухопутного собрата — Главного управления Генерального штаба. Последний, всецело поглощенный после войны с Японией подготовкой к назревающей грандиозной борьбе с Германией и не отдавая себе отчета в важности для этой борьбы обеспечения наших морских сообщений через проливы, требовал от Морского ведомства сосредоточения в первую очередь всех усилий и средств на усилении флота Балтийского моря, ибо это море было тесно связано с тем сухопутным театром, на котором должны были развиваться военные действия против Германии.
Вследствие этого в идеологии нашего Морского Генерального штаба Балтийское море приобрело значение главного морского театра военных действий, и на усиление Балтийских морских сил были направлены все кредиты и внимание, а интересы черноморского театра были отодвинуты на задний план, тем более что задача завладения Босфором для обеспечения наших морских сообщений через проливы ни правительством, ни Главным управлением Генерального штаба нашему Морскому ведомству ни в какой форме перед войной и не ставилась.
Поэтому вопрос о завладении Босфором рассматривался Морским Генеральным штабом лишь в перспективе отдаленного будущего и приурочивался к 1930–1935 гг., когда должна была быть закончена так называемая большая программа восстановления нашего флота после его уничтожения в войне с Японией в 1905 г.
Вместе с тем в Морском Генеральном штабе господствовало убеждение, что вопрос о проливах решится сам собой в результате грядущей войны с Германией, и в связи с этим внушенный нам Главным управлением Генерального штаба лозунг «ключи от проливов находятся в Берлине» был Морским Генеральным штабом положен в основу подготовки наших морских вооруженных сил к предстоящей войне.
Иными словами, Морской Генеральный штаб полагал, по примеру своего сухопутного собрата, что вопрос о проливах будет решен победой над Германией, ибо эта победа повлечет за собой перестройку всех мировых политико-географических взаимоотношений, а поэтому он и направил все свои усилия на обеспечение победы на главном театре войны против Германии. В связи с этим им мыслилось, что в случае победы над Германией не представится необходимым занимать проливы с бою, ибо они нам достанутся, как плод нашей победы на главном театре войны. Поэтому Морским Генеральным штабом в целях сосредоточения всех усилий на том театре военных действий, где должна была решиться судьба всей войны, было признано целесообразным и возможным не ставить в войне с Германией Черноморскому флоту задачу завладения Босфором, и в целях экономии средств было признано возможным не вести в ближайшее время никакой подготовки к выполнению этой операции.
Однако лозунг «ключи от проливов находятся в Берлине», приведший к тому, что мы оказались в 1-й мировой войне совершенно неподготовленными для завладения Босфором, нельзя было никоим образом признать правильным.
Даже поверхностное рассмотрение истории наших международных отношений должно было привести наших государственных деятелей к убеждению, что ключи от проливов всегда находились не в Берлине, а в Лондоне, и что даже после полной победы над Германией нам придется выдержать за обладание проливами ожесточенную борьбу с Англией, которая систематически препятствовала нашему выходу в бассейн Средиземного моря, о чем было подробно сказано в предыдущей главе.
При этом совершенно неосновательны и даже наивны были надежды наших политических и военных руководителей на то, что союзные обязательства изменят точку зрения и позицию коварного Альбиона в этом вопросе.
В этом отношении Венский конгресс 1814 г. должен был дать нашим руководителям особо поучительный пример. На нем, как известно, Англия, добившись перед тем в союзе с Россией — главным образом благодаря именно ей, — победы над Наполеоном, столь решительно и систематически выступала против всех аспираций России, что это едва не довело до вооруженного столкновения между ними.
Насколько же правильно утверждение, что ключи от проливов всегда находились ни в чьих иных руках, кроме английских, ясно видно из того, что после войны Англия, как нам уже известно, обеспечила себе господство над проливами международными соглашениями, установившими самый невыгодный и опасный для России режим в проливах.
Таким образом, наши государственные деятели, приняв точку зрения, что «ключи от проливов находятся в Берлине», проявили перед войной непростительную недальновидность и неосведомленность в области истории наших отношений с Англией.
Но помимо политической недальновидности в этом вопросе, наши руководители проявили в нем и чисто военную недальновидность, ибо они не учли того громадного влияния на исход войны, какое должна была бы иметь свобода наших морских сообщений с внешним миром через проливы во время самой войны.
Между тем перед 1-й мировой войной в составе Морского Генерального штаба была группа лиц, которые считали, что мы всё же должны вести подготовку к завладению Босфором во время предстоящей войны с Германией.
Группа этих лиц во главе с начальниками Черноморского и исторического отделений капитанами 2-го ранга Каськовым и Квашниным-Самариным считала, что в случае войны с Германией мы должны силой завладеть Босфором, чтобы поставить Англию перед совершившимся фактом и на будущей мирной конференции закрепить за собой проливы по праву «beati possidentis (блаженны имущие)»; при этом ими выдвигались совершенно справедливые соображения, что война с Германией даст нам исключительно благоприятную обстановку для завладения проливами, которая в будущем, вероятно, больше не повторится, ибо, имея Англию в этой войне на своей стороне, мы, при завладении Босфором, не встретимся с открытым вооруженным сопротивлением ее грозной для нас морской силы, как это в прошлом постоянно бывало.
Несмотря на то что эта группа, опираясь на неопровержимые исторические данные, всеми способами старалась провести свою правильную точку зрения, ей всё же не удалось изменить сложившуюся в руководящих кругах Морского Генерального штаба стратегическую идеологию, вытекающую из воспринятой ими идеи «о ключах от проливов в Берлине».
Однако не следует при этом упускать из виду, что даже если бы в Морском Генеральном штабе и восторжествовала точка зрения этой группы лиц, Главное управление Генерального штаба, за которым оставалось решающее слово в деле подготовки к войне с Германией и которое решительно требовало сосредоточения всех усилий морской подготовки на Балтийском море, — категорически воспротивилось бы проведению этой точки зрения в исполнение.
Отрицательное отношение нашего сухопутного Генерального штаба к Босфорской операции, помимо ошибочного соображения «о ключах от Босфора в Берлине», основывалось на некоторых других соображениях, оказавшихся впоследствии также ошибочными.
Во-первых, руководители нашего сухопутного Генерального штаба держались перед 1-й мировой войной уже отжившего строго догматического требования о безусловном сосредоточении максимума сил на главном театре военных действий, в связи со строжайшей экономией при выделении сил для второстепенных операций; причисляя к таковым Босфорскую операцию, они ошибочно полагали, что выделение для этой операции необходимых десантных войск ослабило бы «без всякой пользы» наши силы на главном театре войны, где для успешной борьбы с таким грозным противником, каким была Германия, ни один батальон не мог бы быть лишним.
С другой стороны, Генеральный штаб не усматривал никакой непосредственной помощи операциям армии на главном театре войны от завладения Босфором, то есть от обеспечения наших морских сообщений для подвоза боевых припасов из-за границы, ибо, придерживаясь распространенного ошибочного мнения о непродолжительности грядущей войны, считал, что она будет закончена с теми боевыми запасами, которые окажутся в наличии при ее начале.
Вместе с тем после войны с Японией наши сухопутные собратья потеряли доверие к боеспособности флота и, не отдавая себе отчета в последовавшем затем громадном прогрессе его в этом отношении, считали весьма рискованным вверить ему судьбу десантных войск для Босфорской операции.
Но и помимо всех этих ошибочных соображений, нельзя не указать на то, что наш сухопутный Генеральный штаб, при недостаточной широте взглядов и при не вполне ясном понимании национально-государственных задач России, был всецело во власти «континентальной» идеологии, так что широкие морские проблемы России были ему чужды и на связанные с их решением морские операции он смотрел более чем скептически.