— Ну что, фраерок, убедили мы тебя?
В издевательском голосе бандита слышались победные нотки.
— Еще как! — отозвался я, доставая из разгрузки девайс собственного изготовления, а из кармана штанов зажигалку. — А точно отпустите?
Фитилек занялся сразу — Сидорович хоть и тот еще фрукт, но товар у него всегда качественный.
— Зуб даю! Ты только давай выходи, не задерживайся.
Я прям почти увидел, как несколько пар глаз выжидательно смотрят сейчас на эти бревна поверх целиков своих ружей, пистолетов или чего еще там у них было. Ждущий всегда получает что-то… правда, иногда не совсем то, чего он ждал. Ну я и не обманул надежд бандитов, подбросив кверху продукт собственного изготовления, одновременно плотно зажмуривая глаза и широко открывая рот.
Помогло все это не очень. Жахнуло так, будто дала залп целая батарея орудий береговой обороны. И вспышка нестерпимо яркого света резанула по глазам даже через веки. Но это все было вторично. Главное, что у меня появилось несколько секунд — бесценная валюта, на которую иногда можно купить целую жизнь.
Помимо грохота и вспышки девайс выдал существенное облако черного дыма, из которого я и вывалился словно демон из ада, паля из своего РМБ.
Я нисколько не пожалел, что выложил Сидоровичу лишние полсотни евро за улучшенные патроны, производимые народными умельцами в Зоне — и только в Зоне. Патронов с пулей двенадцатого калибра весом 37,8 грамма не встретишь в магазинах на Большой земле. Их льют там лишь редкие кустари-любители пощекотать себе нервишки охотой на крупного зверя с гладкоствольным ружьем — типа, шансы уравнивают. В Зоне такие патроны производят намного чаще, ибо охота здесь идет на зверя куда более опасного, чем тигр или медведь. Зато в бою на дистанции до тридцати метров по мощности вряд ли какой ствол сравнится с магазинным боевым ружьем девяносто третьего года выпуска, заряженного такими патронами…
Выстрел в грудь опрокинул на спину тощего бандита, решившего добыть свое счастье при помощи видавшего виды «Макарова». Кувырнувшись в воздухе, тусклый от потертостей пистолет улетел в болото. Убогая броневая защита куртки его хозяина вмялась в тело, разворотив осколками стальных пластин грудную клетку. Неприятная картина, когда видишь, как окровавленные сломанные ребра вылезают наружу, пробив плотную черную кожанку. Потому я быстро довернул ствол и выстрелил дважды подряд. Дважды потому, что, когда в тебя целится из обреза амбал весом центнера в полтора, лучше перестраховаться.
Казалось, две дыры в объемистых телесах бандита не впечатлили, разве что прицел сбили. Владелец обреза поморщился — вот, мол, незадача! — и вновь вскинул оружие, намереваясь завершить начатое. Но я выстрелил в третий раз на полсекунды быстрее, стерев свинцовым ластиком морщины с мясистого лба вместе с самим лбом. Вероятно, мозгов в обширном черепе было немного, так как киношных спецэффектов тяжелая пуля не произвела. Просто на месте верхней части головы бандита образовалось что-то неприятно-багровое, отчего он, издав нижней частью что-то похожее на «мля…», подогнул колени и медленно завалился на бок.
Все это я фиксировал боковым зрением без участия сознания. Да и времени эти два незначительных в истории Зоны события заняли от силы секунды полторы — как раз хватит, чтобы трижды в максимальном темпе передернуть ствол ружья. С учетом того, что до начала вооруженного столкновения один патрон уже был в патроннике РМБ, у меня оставалось еще три шанса отбиться от болотной нечисти. Но расстрел амбала занял у меня слишком много времени — иногда полторы секунды — это непозволительная растрата самой ценной в Зоне валюты…
По моей ноге ударила бейсбольная бита — во всяком случае ощущения были один в один. Не сказать что больно, скорее тупо, сильно и обидно. Молниеносно порванные нервы не в состоянии отослать в мозг адекватный сигнал о размерах ущерба. Просто у вас вдруг ни с того ни с сего подламывается нога, и вы, проклиная на чем свет стоит собственную медлительность, валитесь в грязь, в процессе все-таки успевая нажать на спуск…
Третий бандит особыми габаритами не отличался, зато голос имел омерзительный. Только сейчас я осознал, что так сильно давило мне на уши все долгие две секунды перестрелки. Оказывается, это был продолжительный вой третьего:
— Воо-от!!!.. Оон!!!.. Сууу-к…
Последнюю гласную голосистый бандюк выкричать не успел, поймав пастью круглый свинцовый шарик, в шесть с половиной раз превышающий весом пулю «Макарова». В результате ему просто вынесло шейные позвонки вместе с частью затылка, что на этот раз смотрелось вполне кинематографично — открытый рот, через который можно, как в телескоп без стекол, рассматривать достопримечательности Зоны.
Но я не настолько садист, как некоторые современные любители киношных спецэффектов. К тому же Зона не кино, а объективная реальность, в которой еще оставались в живых два любителя легкой наживы. Один скулил мерзко и протяжно где-то в камышах, а другой, неожиданно вынырнув из дыма, созданного моей же петардой, сильным ударом ноги выбил ружье из моих рук. После чего выматерился непечатно и осклабился, показав желтые пеньки прокуренных зубов.
— Хорошо стреляешь, фраер, — сказал он, держа меня на прицеле своего Heckler & Koch МР5, именуемого на сленге торговцев Зоны «Гадюкой». — Долечку мою впятеро увеличил, благодарствую. Да только вот одному мне все не унести, так что придется тебе попотеть, прежде чем я тебя уважу. Так что не дергайся и грабки свои лучше к ножу не тяни, а то придется мне все одному до схрона переть.
В недешевом коричневом пыльнике, эдаком местном спецварианте плащ-палатки, бандит смотрелся весьма импозантно — хоть обложку для книги с него рисуй. Высокий, плечистый, маска-омоновка на морде, перчатки без пальцев, край броника из-за расстегнутого ворота выглядывает… Не иначе вожак стаи… без стаи. Впрочем, набрать сброд, который со всего света в Зону тянется за длинным деревянным рублем ценою в евро, насовать им в жадные лапы заляпанного чужой кровью оружия и сказать «фас!» — дело нехитрое для профессионала. Главное, чтоб было кому потом хабар до схрона допереть, а то самому влом.
Правда, носильщик сейчас из меня был неважный — ногу я не чувствовал, не иначе бедренный нерв пулей перебило. Но знать вожаку это было необязательно. Секунды текли медленно и размеренно, как всегда бывает на границе между жизнью и смертью. Секунды моей жизни, за которые я должен — нет, обязан был придумать что-то, что помешает бандиту выдавить до конца слабину спускового крючка.
Но как назло в голову ничего не приходило. Судя по тому, как этот болотный упырь держал автомат, как он стоял, правильно распределив вес тела, как обстановку вокруг умудрялся сканировать, не забывая контролировать меня, и, наконец, как в мной же созданное облако в перестрелке нырнуть догадался, было ясно: за плечами этого автоматчика неслабый опыт боевых действий. Дернусь — сто процентов пристрелит и не задумается.
— Вставай, фраер, хватит валяться, — мирно и как-то даже буднично сказал бандит. — Три секунды тебе на подъем. А если нога не позволит — не обессудь, значит, считай, что сегодня тебе конкретно не повезло…
То, что мне не повезло сегодня, — это он как в воду глядел. Правда, ему не повезло больше.
Дым над островком почти рассеялся, но «почти» — это не рассеялся полностью. Во всяком случае его концентрации вполне хватило для того, чтобы ни я, ни автоматчик не смогли разглядеть тоненькой цепочки, которая вдруг вылетела из мутной пелены над старым кострищем. Она быстро захлестнула ствол автомата, после чего немецкая машинка прославленной оружейной фирмы моментально вылетела из рук бандита.
Тот, не ожидавший такого поворота событий, повернулся, пытаясь отловить в воздухе своенравное оружие… и вдруг, зашипев, резко согнулся в поясе, став похожим на заглавную букву «Г».
Его спина загораживала мне панораму, и я не мог рассмотреть, что происходит между ним и облаком дыма, сквозь который уже можно было разглядеть камыши. Но в следующее мгновение я увидел мелькнувшую в воздухе черную полосу, окутанную ореолом багровых капель.
Бандит свернулся на земле, суча ногами и пытаясь засунуть под броник собственные внутренности. Однако кишки были скользкими и возвращаться на место не желали, расползаясь во все стороны, словно агонизирующие змеи с отрубленными головами.
«Коротка кольчужка…» — промелькнуло у меня в голове.
Над бандитом в пыльнике стояла фигура, с макушки до пяток запакованная в свободный черный комбинезон, — только узкая прорезь для глаз имелась в сплошном тканевом шлеме, натянутом на голову. В такой одежде удобно скрываться в густой тени, с двух шагов не заметишь. Тем более если ее владелец еще и лицо раскрасит под цвет материи.
Однако владелец скрываться в тенях не спешил. Он поднял голову и прислушался к чему-то. К чему, стало ясно почти сразу.
В камышах перестал скулить раненный мною бандит. Перестал недавно, как раз в тот момент, когда его начальство выбило у меня из рук ружье. Но осознал я это только что — не до анализа его стонов было как-то. А сейчас дошло на уровне подсознания. И когда рвануло там, в камышах, плеснув красным на верхушки длиннющих стеблей, все стало ясно. И не было больше ни малейших сомнений в том, кто сейчас стоит над главарем болотной банды, неторопливо пряча в ножны черный самурайский меч.
А потом случилось неприятное. Я, конечно, всякое в своей жизни видел, да и сам понатворил немало, но, когда живому еще человеку, пусть уроду конченому, но все-таки человеку по рождению серебристой детской лопаткой неторопливо расширяют рану на животе, а потом засовывают в нее пакет с зажженным фитилем — это все-таки слишком. Поэтому я поднапрягся, хотя в глазах от этого движения заплясали прозрачные пространственные аномалии, дотянулся до своего ружья и выстрелил.
Внутри накидки лопнула голова ее хозяина, коричневый капюшон распластался по земле, словно проколотый воздушный шар. А убийца, укоризненно покачав головой, шагнул назад — как раз вовремя, чтобы не попасть под веер слизи и дерьма, выброшенный взрывом из живота трупа.
Я не сдержал гримасы отвращения — излишняя жестокость всегда была мне не по нутру. Поэтому я просто отвернулся, достал из нарукавного кармана перевязочный пакет, надорвал его и двумя движениями наложил повязку на рану.
Хорошая штука, перевязочный материал из желтой аптечки НИИЧАЗ. Напоминает свернутую в рулон длинную и широкую пластинку жевательной резинки в герметичной упаковке. Убедился, что артерии и вены целы и кровища не хлещет, надорвал упаковку, обернул вокруг конечности или же просто накрыл рану, если таковая образовалась в туловище. И всё. Эластичная субстанция в течение пяти секунд прилипает к любой поверхности, обеззараживая участок под ней и останавливая кровотечение. После чего запросто снимается, смоченная особым составом, имеющимся в той же аптечке, — не отдирается с болью и новым кровотечением, как обычный бинт, а именно снимается, легко и непринужденно. В бою вообще вещь незаменимая, перевязаться времени занимает чуть больше, чем магазин в автомате сменить.
В ультрасовременных военных аптечках «бинты» попроще — дезлента на «липучке». Конечность перевязать тоже просто: обернул дезинфицирующей лентой и «липучкой» зафиксировал. А вот если не конечность, то приходится повозиться. Обычные же оранжевые аптечки, дешевые и доступные, комплектуются старым как сама война обычным марлевым бинтом. В хорошей перестрелке можно даже и не доставать, если не хочешь лишиться последнего шанса выжить…
Спасибо таинственному НИИЧАЗ, у меня в рукаве была козырная сталкерская карта — «жвачка» из желтой аптечки. Правда, пришлось перед наложением повязки воткнуть в рану еще одно средство первой помощи, которое имеет при себе каждый спецназовец, воюющий в горячей точке, и каждый сталкер, хоть немного соображающей в военно-полевой медицине. А именно — тампакс.
Может, кто и посмеется не от большого ума, но, когда при глубоком ранении «в мясо» для временной остановки кровотечения необходима тугая тампонада раны, лучше этого средства, широко разрекламированного в средствах массовой информации, пока еще ничего не придумали. По диаметру оно подходит почти для всех огнестрельных ран, легко удаляется, абсолютно стерильно и главное — не требует много времени для использования по назначению. Поэтому, прежде чем убийца с мечом подошел ко мне, перевязка уже была закончена и ружье снова заняло положенное место в моих руках.
Оно и понятно. Хотя я уже догадался, кто передо мной, но раньше у этого типа не было тошнотворной привычки совать в животы своих жертв эдакие сюрпризы. И, судя по его глазам, никто не мог дать гарантию, что он не решит проделать то же самое со мной. Нехорошие глаза. Пустые, словно два отверстия, только что пробитые пулями. Слишком часто видел я такой взгляд в зеркале, для того чтобы сейчас опустить ружье. Встретишь в Зоне типа с такими глазами на узкой дорожке — стреляй не раздумывая, если жить хочешь. Но сейчас я раздумывал. И, может быть, зря…
Ему было все равно. Он даже не глянул на ствол ружья, направленный ему в живот. А просто подошел и молча встал в одном шаге от меня, скрестив руки на груди.
Пауза затягивалась. Я почувствовал, как адреналиновый «приход» медленно отпускает меня, и естественная реакция на него «бей или беги» сменяется способностью к отвлеченному логическому мышлению.
«Как-никак, он только что спас мою шкуру, — промелькнуло у меня в голове. — Черт с ним, должен же кто-то начать первым. Одному мне все равно не выбраться из этого болота».
Я еще раз покосился на свежеосвежеванный труп главаря бандитов, прогнал в голове фразу Сидоровича о том, что «Черный Сталкер мочит всех подряд — и сталкеров, и пиндосов», и, хотя мне очень не хотелось этого делать, все же опустил РМБ на землю, криво усмехнулся и сказал:
— Чего смотришь? Взрывчатка кончилась, что ли? Начинай, коль пришел.
«Черный Сталкер» постоял еще немного, осмысливая сказанное мной, после чего, пробормотав что-то под нос, ловко одним движением взвалил меня на спину и попёр куда-то.
«Будем надеяться, что не на шашлык», — подумал я. И тут меня накрыл второй «приход», какой обычно случается после неслабой кровопотери. Однако мое сознание еще цеплялось за мозговые извилины, не желая отключаться. Ему, видишь ли, требовалось понять, что же такое сказал Черный Сталкер.
И оно справилось с задачей. Перед тем как отрубиться, я вспомнил, как год с лишним назад киллер, посланный в Зону убить меня, прикрывал мою спину на пути к Монолиту и при этом матерился так же забористо и душевно на абсолютно непонятном для меня японском языке.
* * *Очнулся я от боли в ноге. Раздирающей, нестерпимой. И заорал не сдержавшись. Вернее, попытался заорать. Получилось не очень — мычание какое-то. Однако боль немного отпустила, и я смог осмотреться.
Я лежал на солдатской койке — сварная рама, пружинная сетка, гнутые трубы вместо спинки. Таких кроватей навалом осталось в Зоне с прошлого века, если повезет, можно и не особенно ржавую найти, которая твой вес выдержит. Мне повезло. Даже надувной матрас подо мной имелся, прикрытый клеенкой. Почему клеенка, понятно — чтоб кровищей не измазал недешевый в этих местах предмет роскоши. Интересно, меня на этой койке собрались разделывать как говяжью тушу или будут еще варианты развития событий?
Предположение не было лишено оснований, так как во рту у меня находился обрезок резиновой полицейской дубинки, зафиксированный ремнем на затылке. И конечности оказались привязанными к раме кровати. Так что мне ничего не оставалось делать, как, повернув голову, попытаться разобраться в обстановке.
Обстановка оказалась спартанской, как и само помещение. По всем признакам подвал, причем на удивление сухой. Метров пятнадцать площади, кирпичные стены, с потолка на проводе свисает «вечная» лампочка — распространенное в Зоне явление, когда светильники, оставшиеся целыми со времен Первого Взрыва, горят сами по себе без источников питания. У стены самодельный стол, на нем керосинка и нехитрая снедь, разложенная на газете, — хлеб, колбаса, консерва открытая. Возле стола табуретка. И еще одна возле железной печки. На второй табуретке сидит Черный Сталкер и прокаливает на огне автоматный шомпол.
Картина мне сильно не понравилась, особенно шомпол. Но делать было нечего, оставалось только ждать. Тем более что штанина на моей ноге оказалась разрезанной, и тампакс из раны выдернут. Так что еще немного — и все прояснится. То ли пытать он меня собирается, то ли лечить, что, впрочем, одно от другого вряд ли будет особо отличаться.
— Очнулся? — поинтересовался Японец — без его экзотического одеяния мне было проще называть его старым прозвищем. И, пошевелив в огне шомпол, пояснил: — Спирт кончился. Придется так стерилизовать перед зондированием раны.
Я замычал вторично. Японец вздохнул, оставил раскаленный прут в печке и снял повязку с моего рта.
— Только тише, — сказал он. — По болотам звук разносится — мама не горюй, а ты в бреду стонал как раненый конь.
— В рюкзаке аптечка желтая. Мог бы догадаться залезть, — произнес я — и поморщился от вкуса резины во рту. Вот изобретатель хренов, японская его мама, до чего додумался! Хотя, надо признать, от японца у него только прозвище и специфическая подготовка, которую он получил в клане якудзы. А так с виду обычный парень, каких тысячи с абсолютно незапоминающимися чертами лица. Нормальная внешность, в общем, для профессионального убийцы.
— Я по чужим рюкзакам не лазаю, — буркнул Японец.