— Так нужно бы поступать со всеми, кто еще лапает детей, а не только убивает. Известное дело, на малышей легко нападать.
— Именно! — восклицают остальные.
Фокусник понимает, что троица обсуждает его. У него никогда не было возможности напрямую послушать, как люди комментируют его поступки, в том числе во время первой серии проведенных им акций. В те времена он целыми днями сидел взаперти и пытался опосредованно оценить ненависть, ужас и страх, внушаемые им, основываясь лишь на информации, поставляемой телевизором. А сейчас он впервые стал свидетелем тому, как возмущаются его действиями живые люди, из плоти и крови. Их слова возбуждают в нем противоречивые чувства: страх и гордость. Он смотрит на них, внимательно слушает, стараясь ни слова не упустить из того, что они говорят.
В тот момент когда он выходит из бара, к разговорившейся троице присоединяются и другие клиенты; в результате гвалт многократно возрастает. Фокусник оглушен эффектом от сотворенного им прошлой ночью. А вот старухи нет на месте — возможно, она куда-нибудь спряталась от дождя. Он торопливым шагом, почти бегом, добирается до машины. Наконец-то в тишине и покое он сможет почитать газету. Ничего нового по сравнению с тем, что он уже слышал по телевизору, кроме сообщения, что расследование ведет комиссар Мистраль из следственного отдела. Еще он узнает, что убиенного им ребенка звали Гийом Маршан. Он обещает себе сегодня же вечером завершить оформление посвященной мальчику правой страницы, то есть вписать туда его имя. Собственно, именно так он поступал и прежде, когда ему из новостей становились известны имена его жертв.
Как обычно, он отправляется по вызовам. Перед клиентами стоит, потупив взор, без того чтобы обменяться с ними и парой слов. Они считают его странным, но, поскольку свою работу он делает быстро и хорошо, только пожимают плечами, платят и иногда дают ему чаевые. У Фокусника лишь одна задача: слушать новости. Он перекусывает сандвичем в машине, чтобы наверняка не пропустить последнюю сводку. Журналисты обещают передать в эфир первое интервью с комиссаром Мистралем, но оно постоянно откладывается и Фокусник начинает нервничать и испытывать смутное беспокойство: а вдруг у полицейских есть какая-нибудь зацепка? Демоны одергивают его и помогают снова успокоиться. Он сует руки в карманы пальто, нащупывает там пустой флакон из-под туалетной воды и в возбужденном состоянии бросается на поиски парфюмерного магазина. Первый из тех, что попадаются у него на пути, слишком ярко, как ему кажется, освещен, и там по меньшей мере пять или шесть продавщиц стоят в ожидании клиентов. А он не любит, когда его разглядывают, и потому двигается дальше. После нескольких бесплодных попыток ему удается выйти на маленький магазинчик, вроде бы располагающий соответствующим ассортиментом. Он входит внутрь — неловко, испытывая неподдельную робость. Достает из кармана флакон и бормочет:
— Мне нужна такая же.
Дама средних лет так и сяк вертит флакон в руках, отвинчивает пробку, нюхает, еле сдерживаясь от того, чтобы не скорчить гримасу.
— Подобного рода продукция уже давно не продается в парфюмерных магазинах. Когда-то она встречалась в супермаркетах.
Такого удара Фокусник не ожидал. Ему приходится переформулировать фразу, и это дается ему с немалым трудом. Тихо-тихо он бормочет:
— А в каком супермаркете я могу ее найти?
— Полагаю, ничего подобного больше не выпускают. Однако попробуйте пройти еще немного по нашей улице: там есть большой универсам, и в нем, если не ошибаюсь, торгуют такого рода товарами.
Фокусник невнятно благодарит ее за совет и торопливым шагом направляется к большому универсаму, указанному продавщицей. Там много людей и много света. Он отыскивает парфюмерный отдел и пытается найти нужный ему флакон среди десятков таких же стекляшек, выставленных на полках. Через несколько минут он слышит традиционный вопрос у себя за спиной:
— Я могу вам чем-нибудь помочь?
Вопрос исходит от маленькой женщины с усталым лицом и тусклыми седыми волосами.
Фокусник молча протягивает ей свой флакон. Продавщица надевает очки, читает название и отрицательно качает головой.
— Ее уже несколько лет не выпускают. — Она открывает флакон и вдыхает запах. — Есть похожая туалетная вода; если хотите, следуйте за мной.
Фокусник идет за продавщицей, немало раздраженный тем, что его любимую туалетную воду перестали выпускать. Обогнув зигзагом две тележки, женщина берет черный флакон с серебристым узором, чем-то напоминающим мотор в разрезе. Она прыскает туалетную воду на тестовую полосочку и сует ее под нос Фокуснику. Того запах вполне удовлетворяет. Маленькая продавщица вручает ему упакованный флакон, а старый выбрасывает в мусорную корзину. Фокусник инстинктивно нагибается, сует руку в корзину и достает флакон на глазах у изумленной публики. Потом он быстро возвращается к своей машине, забирается внутрь, включает радио и слышит голос комментатора:
— …это был комиссар Мистраль из следственного отдела.
Фокусник смотрит на часы на панели приборов: половина восьмого. В его блокноте с записями вызовов помечено, что завтра вечером, в субботу, вопреки сложившейся традиции ему предстоит встреча с Да Сильвой. Он осторожно выезжает с парковки и двигается дальше — без цели, блуждая взглядом, следя глазами за светящимися точками автомобильных фар, сверкающими в каплях дождя. Спустя час, остановив машину, Фокусник понимает, что находится на улице д’Аврон. Он действительно попал туда неосознанно. Демоны призывают его одуматься и ненавязчиво направляют на путь истинный: «Ладно, ты вернулся, а теперь давай тихонько выбирайся отсюда. Тебе здесь нечего делать. Не следует тебе тут сидеть в такой час. Когда ситуация уляжется, ты сможешь приехать сюда снова, а сейчас слушай нас: сваливай по-тихому».
Эти слова убеждают Фокусника, и он снова трогается в путь, на сей раз по направлению к своему дому, ведь ему еще предстоит закончить оформление правой страницы в своей тетради, вписав туда имя мальчика.
15
Будильник не умолкает уже более четверти часа. Наконец Мистралю удается очнуться от глубокого сна. Еще несколько минут он остается в постели, слушая новости. Журналисты, не получившие никакой официальной информации, предаются домыслам. Накануне Мистраль по телефону сообщил кое-какие данные «Франс инфо». «Видимо, нужно будет внести корректировки», — рассуждает про себя Мистраль. Он завтракает вместе с детьми, которые очень довольны тем, что вечером возвращается мама. Мистраль отправляется на набережную Орфевр, он едет, по обыкновению, быстро и при этом размышляет о предстоящей субботе, понимая, что вообще-то ему полагалось бы провести ее с детьми. Но так как все их ресурсы в настоящее время задействованы в расследовании двух важных дел, день недели не имеет никакого значения. Мобильный телефон молчит, сообщений тоже нет — стало быть, ночь выдалась спокойная. Дождь продолжает лить, то слабей, то сильней, затрудняя движение.
Прибыв на службу, он отправляется в оперативный отдел, чтобы ознакомиться со сводками происшествий, зарегистрированных минувшей ночью. Ничто не привлекает его особого внимания. Сегодня утром в зале оперативных совещаний собрались комиссары дежурных бригад других подразделений криминальной полиции. Все разговоры сосредоточены на Фокуснике. Мистраль излагает им свою точку зрения на это дело. Выслушав сочувственные речи коллег, он идет в свой кабинет в надежде, что ему не будут там слишком мешать и он сможет сконцентрироваться на охоте за убийцей детей. На своем столе он обнаруживает стикер с напоминанием: «Позвонить Франсуазе Геран».
— Людовик, у меня только что был длительный телефонный разговор с префектом; он хочет, чтобы ты подробно изложил суть дела представителям прессы и радиожурналистам. Он согласен с нами в критической оценке информационной политики, или, точнее, в ее отсутствии во время первой серии убийств, и тоже считает, что это принесло катастрофические последствия в том, что касается общественного мнения. Он хочет, чтобы мы все рассказывали как есть. Выражение «как есть» он подчеркнул.
— Я так и думал. Будут ли какие-то конкретные инструкции по поводу того, что именно можно им сообщать, или он нам полностью доверяет?
Мистраль, зажав телефон между плечом и ухом, рисует карандашом геометрические фигуры на блокнотном листе, продолжая разговаривать с Франсуазой.
— Э-э… нет… никаких таких особых указаний. Он хочет, чтобы твоя речь звучала обнадеживающе… пообещай, что мы приложим все усилия… ну и… что ты рассчитываешь быстро распутать это дело. Вот так примерно он и охарактеризовал ситуацию.
— Да, он верен себе! В общем, делай как лучше и смотри не ошибись. Так ведь?
— Да, он верен себе! В общем, делай как лучше и смотри не ошибись. Так ведь?
Геран тихонько смеется.
— Ты все точно резюмировал.
— Ладно… а журналисты будут те же, что обычно?
— Да. Он сказал, что его пресс-секретарь уже занимается подготовкой этой встречи, и она должна, несомненно, пройти гладко. Так что придут те же корреспонденты, что всегда. А они знают, что к чему, можешь на них положиться.
— Разумеется! Но меня беспокоит не это.
Повесив трубку, Мистраль размышляет о том, какой линии придерживаться на встрече с прессой, учитывая, сколь малозначимы данные, имеющиеся у него на руках. Он смотрит на свои рисунки, рвет их и бросает в корзину. Потом вызывает к себе в кабинет Кальдрона, и почти час они обдумывают, как в более выгодном для их службы свете представить дело журналистам. Кальдрону кажется, что вообще все это сопряжено с немалым риском: ведь как только статьи будут опубликованы, их контора уже не сможет контролировать ситуацию. У Мистраля тут же возникает вопрос:
— А какие еще варианты?
И Кальдрон признает, что тоже не видит альтернативы. В этот момент в кабинет входит молодой лейтенант из команды Кальдрона. В руках у него какие-то документы.
— Это из лаборатории, по поводу анализа на ДНК кусочка ткани, вырванного убитым клошаром, — начинает он. — И…
Прежде чем лейтенант успевает продолжить фразу, Мистраль резко перебивает его:
— Результат нетрудно предсказуем: никаких следов ДНК там нет, поэтому определить ничего подобного невозможно.
— Откуда вы знаете? — удивляется лейтенант.
— Я не знаю, просто догадываюсь, или, точнее, предчувствую. В этом деле каждый раз, надеясь получить хоть какую-то зацепку, остаешься в итоге ни с чем. Так было с самого начала, разве нет? Вряд ли я ошибаюсь. У нас все словно меж пальцев утекает.
— Точно, — поддерживает его Кальдрон с некоторым унынием в голосе. — Можно подумать, судьба на нас зла…
— Именно поэтому нужно ее спровоцировать. И это укрепляет меня в намерении выступить перед журналистами именно в этом ключе.
— Вы правы, — соглашается Кальдрон.
Полдень застает Мистраля в затянувшейся телефонной беседе с Дюмоном. Они обмениваются между собой появившимися у них гипотезами. Дюмон снова включает свой непреклонный тон господина Всезнайки, Мистраль отвечает ему все более сухо, наконец обрывает разговор:
— Встретимся сегодня вечером в моем кабинете, поговорим о твоем расследовании, — и вешает трубку, не оставляя Дюмону иного выхода, кроме как вернуться к исполнению своих непосредственных служебных обязанностей.
Секретарь передает ему список журналистов, изъявивших желание с ним побеседовать. Встречу с представителями печатных изданий он назначает на половину третьего, а с радиожурналистами — на семь вечера. Потом заходит за Кальдроном, чтобы вместе отправиться пообедать.
— Ну что, пойдем к греку на улице Сент-Андре-дез-Ар?
— Голосую за грека, давненько уже я не пил узо.
Полицейские возвращаются с обеденного перерыва к двум часам дня. Представители печатных СМИ уже явились, и Мистраль решает начать пресс-конференцию раньше назначенного времени. Кальдрон занимает место рядом с Мистралем. Журналистов трое: двое мужчин и женщина. Мистраль их знает. Все они специализируются на полицейской и судебной тематике. Они часто звонят, чтобы получить информацию о текущих делах, за долгое время сотрудничества им удалось заключить с полицейскими своего рода негласную договоренность: журналисты получают информацию, но придерживают ее до тех пор, пока есть угроза для жертв или свидетелей или пока огласка может навредить расследованию. Все трое отлично знают, как функционируют различные подразделения криминальной полиции, и их начальство уже привыкло к полицейскому жаргону.
До того как перейти к основной теме, все пьют кофе и болтают о разном. Постепенно беседа переходит к двум последним убийствам. Мистраль решает начать с Соланж Детьен. Разумеется, он утаивает сведения, сообщенные префектом полиции. На протяжении какого-то времени Мистраль и журналисты обсуждают это дело, хотя видно, что оно интересует их лишь отчасти. Они пришли явно лишь для того, чтобы получить информацию об убийстве ребенка.
После перехода Мистраля к этой теме его собеседники сразу же начинают слушать предельно внимательно, в соответствии с предварительной договоренностью, они ставят перед ним свои диктофоны, чтобы записывать вопросы и ответы. Он начинает речь с заявления о том, что убийство на улице Ватт, судя по всему, — дело рук того, кого называют Фокусником. И вкратце напоминает им о нераскрытых делах тринадцатилетней давности.
Молодая журналистка поправляет прическу и, полагая, что выступление Мистраля близится к завершению, задает ему вопрос:
— Почему об этих делах ничего не сообщалось раньше? Я перечитала то, что моя газета публиковала по данному вопросу в то время: похоже, получить от вас информацию было не так-то просто.
— Мое мнение таково — это объясняется скорее не очень продуманной информационной политикой, практиковавшейся на фоне беспрецедентной серии убийств, чем попыткой что-либо скрыть. Не забывайте, что эти дела, выходящие за рамки общечеловеческих норм, весьма сильно потрясли и дезорганизовали наше тогдашнее руководство.
Журналистка принимает этот ответ, ее коллеги, кажется, тоже согласны с комиссаром.
— Курить можно? — спрашивает один из них.
— Да, пожалуйста, — отвечает Мистраль и подвигает к краю стола пепельницу. — Больше нет вопросов по тому периоду?
Журналисты отрицательно качают головами. Один из них методично набивает толстую трубку, другой вытаскивает из кармана все необходимое для того, чтобы свернуть самокрутку, а их молодая коллега достает сигарету и щелкает зажигалкой. Мистраль доливает в чашки кофе.
— Если вы не против, давайте перейдем к событиям последних двух недель. Я имею в виду попытку убить ребенка, совпадающую по времени с убийством клошара, в шестнадцатом округе и убийство ребенка в тринадцатом округе.
— Вы официально заявляете, что в обоих случаях это дело рук Фокусника? — задает вопрос мужчина с трубкой.
— Да, говорю это открыто, без обычных предосторожностей. Клошар погиб потому, что застал Фокусника врасплох, с ребенком. Мальчик рассказал нам о том, как этот человек заманил его, — о той же манере действий мы слышали от двух жертв преступлений в конце восьмидесятых годов, которым удалось уцелеть.
— А что насчет убийства на улице Ватт? — Вопрос от журналиста, свернувшего тем временем самокрутку.
Комиссар пространно объясняется по этому делу. Всех интересует тактика, аналогии с предыдущими убийствами. Мистраль и Кальдрон ждут главного вопроса. И его наконец задает молодая журналистка:
— Что можно сказать о человеке, совершившем эти преступления? Это ведь маньяк-убийца, верно?
Отвечая, Мистраль чувствует на себе взгляд Кальдрона.
— Если позволите, давайте будем говорить о серийных убийцах, потому что «маньяк-убийца» — это выражение, больше подходящее для кино.
— Ладно, пусть будет «серийный убийца», — соглашается она, улыбнувшись. Правильно ли мы себе представляем такого рода людей: холодными, неумолимыми, четко продумывающими свои действия? — продолжает журналистка, затушив сигарету в пепельнице.
Мистраль отвечает ей спокойно, начиная заготовленную заранее речь.
— В таких категориях этих преступников изображают в кино. Но этот образ далек от реальности. Как правило, эти люди, все время чего-то опасаются, зачастую они глупы, их преследуют навязчивые идеи, они физически и духовно ущербны, кроме того, у них было тяжелое детство.
— Да, но тогда почему их не так-то просто арестовать? — замечает мужчина с потухшей самокруткой.
— Хороший вопрос. Давайте проанализируем действия Фокусника. Он завлекает ребенка игрой. Поэтому никаких криков, никакого насилия, ребенок идет за ним добровольно, опять-таки без криков и принуждения, поэтому на данном этапе свидетелей быть не может. Затем в каком-нибудь укромном месте он совершает свое преступление. Криков нет — значит, нет свидетелей. Судя по всему, место преступления он покидает без излишней, привлекающей к себе внимание спешки. Никаких резких движений, и, стало быть, снова нет свидетелей. Подведем итоги: он приводит в укромное место жертву, не оказывающую ему ни малейшего сопротивления. Может быть, это объяснение слишком немногословно, но мне хотелось бы, чтоб вы правильно поняли, с какого рода преступником мы имеем дело.
— Действительно, если посмотреть на него под таким углом…
Мужчина, снова раскуривший самокрутку, не закончил фразу, так как Мистраль решил продолжить свою мысль: