— Зато вы его видели, — вставила Кейт.
— Не так, чтобы узнать при встрече. Я не видел его лица. Он был в маске.
— И что за маска? — спросил Дэлглиш.
— Не такая, как в криминальных сводках по телевизору. Не чулок, натянутый на голову. Эта закрывала только волосы и глаза. Вроде тех, что надевают на карнавалах.
— И вы поехали домой, выкинув из головы мысль о краже? — продолжал Дэлглиш.
— Не думаю, чтобы это было всерьез. Конечно, тогда я относился к этому серьезно, но большей частью все происходило в моем воображении. В жизни дело было бы сложнее.
— Предположим, вы смогли взять картину, — сказала Кейт, — но у вас не получилось бы ее продать. Когда ее покупал ваш дед, она, быть может, и не представляла ценности, а вот теперь все могло оказаться иначе.
— Я не хотел ее продавать. Я хотел ее повесить на стену, здесь, в комнате. Дед любил эту картину, и она напоминала ему о моем прадеде. И поэтому я хотел, чтобы она у меня была. И еще потому, что это прошлое.
Внезапно его лицо сморщилось, и Кейт заметила две скатившиеся по щеке слезы. Он стер их кулаком, как ребенок. В утешение жена протянула ему младенца. Он начал баюкать девочку, зарывшись губами в ее волосы.
— Вы не совершили ничего противоправного, и мы благодарны вам за помощь, — сказал Дэлглиш. — Не исключено, что мы с вами еще встретимся — когда вы придете посмотреть на картину. Она многим приносит радость. Мне уж точно. Если бы не ваш дед, она не оказалась бы в музее Дюпейна и, возможно, мы бы никогда ее не увидели.
— Хотите чаю? — спросила Мишель Уилкинс, будто, в свою очередь, забыв, что перед ней офицеры полиции, а не просто гости. — Извините, что не подумала об этом раньше. Еще есть «Нескафе».
— Вы очень любезны, — ответил Дэлглиш, — да только мы, наверное, не будем задерживаться. Еще раз благодарим вас за содействие, мистер Уилкинс, а если что-то вспомните — мы в Скотленд-Ярде, вот визитка с телефоном.
Провожала их Мишель. У двери она спросила:
— Ему ничего не грозит, правда ведь? Он не сделал ничего плохого. Он бы не стал красть.
— Нет, — ответил Дэлглиш. — Ему ничего не грозит. И он не сделал ничего плохого.
Дэлглиш и Кейт уселись в машину. Оба молчали. Кейт чувствовала себя подавленной и злой одновременно. «Господи, это что-то! — думала она. — Они — двое детей, будто ждущие, пока ими воспользуется любой, кому не лень ими заняться. Малышка, правда, очаровательна. И как они только умудряются расплачиваться за этот сарай? И само наличие жилья помешает им встать на очередь. Да и вообще, прежде чем Уилкинсы получат квартиру, они успеют выйти на пенсию. Лучше бы они спали на улице — тогда бы у них было преимущество. Хотя не обязательно их ждало бы отдельное жилье. Они вполне могли бы окончить свои дни в комнате. Господи, это ужасная страна — для тех, кто по-настоящему беден! Если ты, конечно, честный человек. Хапуги и жулики в полном порядке, но попробуй быть независимым — увидишь, какую помощь тебе окажут».
— Толку от этого визита не особенно много, не так ли? — заметила она. — Уилкинс видел человека в маске. Это было в феврале, за восемь месяцев до убийства. Я не верю в виновность Уилкинса или его жены. Возможно, он затаил обиду на семью Дюпейнов, но почему тогда он выбрал Невила?
— Мы проверим его алиби, хотя скорее всего он говорил правду. В пятницу вечером он был на приеме у врача. Дэвид Уилкинс всего лишь пытался выйти на связь.
— На связь, сэр?
— Со своими отцом и дедом. С прошлым. С жизнью.
Кейт молчала. Через пару минут Дэлглиш сказал:
— Пожалуйста, позвоните в музей, Кейт. Выясните, есть ли там кто-нибудь. Интересно, что скажут Дюпейны об этом посетителе в маске.
Трубку взяла Мюрел Годбай. Она попросила Кейт подождать у телефона, но через несколько секунд вернулась. Она сказала, что Кэролайн Дюпейн и мистер Калдер-Хейл здесь, в музее. Мисс Кэролайн собиралась уходить, однако теперь подождет коммандера Дэлглиша.
18
Когда они вошли в офис, Кэролайн Дюпейн и мисс Годбай, стоя у стола, изучали какое-то письмо. Кэролайн сразу провела их в офис. Ее присутствие в музее заинтересовало Дэлглиша: понедельник, а она не в школе. Надолго ли Кэролайн может отлучаться? Может быть, в ожидании многочисленных гостей из полиции семья чувствовала, что за ними должен присматривать кто-нибудь из Дюпейнов. Он находил это разумным. Перед лицом неясной угрозы нет ничего глупее бездействия.
— Некий молодой человек, — сказал Дэлглиш, — оказавшийся около музея вечером четырнадцатого февраля, видел, как на машине подъехал мужчина. На нем была маска. Кто бы это мог быть? Есть у вас какие-нибудь соображения?
— Никаких. — Как показалось Дэлглишу, Кэролайн встретила вопрос с осторожным, едва заметным интересом. — Странный вопрос, коммандер. Ах, извините, вы вообразили, что он приходил ко мне. Это же четырнадцатое, День святого Валентина. Нет, я старовата для таких шалостей. По правде говоря, я и в двадцать лет для этого не годилась. Хотя он-то мог здесь развлекаться. Мы время от времени сталкиваемся с этой проблемой. В Хэмпстеде совершенно негде парковаться, и если человек знает об этом месте, у него есть соблазн свернуть сюда и оставить здесь машину. К счастью, теперь это случается реже, но нельзя знать наверняка. Место не очень-то удобно расположено, а идти ночью по Спаньердз-роуд — темно. Здесь, конечно, живет Талли, но я наказала ей не выходить из коттеджа в темное время суток, если вдруг услышит шум. В случае чего она может мне позвонить. Музей стоит на отшибе, а мир, в котором мы живем, полон опасностей. Не мне вам рассказывать, коммандер.
— Вам не приходило в голову поставить ворота? — спросил Дэлглиш.
— Мы думали об этом, да только непонятно, как это осуществить на практике. Например, кто их будет открывать? — Помолчав, она добавила: — Мой брат убит — не знаю, как с этим быть.
— И мы пока не знаем. Еще один повод убедиться, как легко потерять человека из виду.
— Ничего нового. Убийца именно это и сделал. Но мне интересно, кто тот молодой человек, увидевший загадочного посетителя в маске? Что ему здесь было нужно? Пытался незаконно воспользоваться стоянкой?
— У него нет машины. Им двигало любопытство, и только. Он не нанес никакого ущерба и не пытался проникнуть в музей.
— А посетитель в маске?
— Похоже, он оставил машину и тоже ушел. Молодой человек не стал ждать, боясь встречи с ним.
— Да, возможно. Я имею в виду, есть чего бояться. Ночью это место наводит страх, и здесь уже совершалось убийство. Вы знали?
— Впервые слышу. Давно?
— В 1897-м, через два года после постройки этого дома. Горничную, Айви Гримшоу, нашли на окраине Хэмпстеда; ее зарезали. Она была беременна. Под подозрением оказались владелец дома и двое его сыновей, однако их причастность доказать не удалось. Конечно, они пользовались среди местного населения авторитетом, были уважаемыми, успешными людьми. А главное — владели фабрикой по производству пуговиц, и от этого зависело благополучие окрестных семей. Полиция во избежание проблем согласилась поверить в существование любовника Айви, который, опять же во избежание проблем, избавился и от нее, и от ребенка одним ударом ножа.
— Что-нибудь указывало на существование любовника со стороны?
— Выяснить ничего не удалось. Повариха дала показания о доверительных беседах с Айви. Она не хотела оказаться на улице и вполне могла навредить семье. Правда, в дальнейшем повариха отказалась от своих слов. Она уехала к южному побережью, где ее ждала другая работа, получив, я думаю, на прощание ценный подарок от благодарного работодателя. Версия стороннего любовника, судя по всему, победила, и дело было закрыто. Жаль, что это случилось не в тридцатые. Подходящий экспонат для нашей Комнаты убийств.
Исключено, подумал Дэлглиш. Даже в тридцатые дело не могло закончиться вот так: жестокое убийство молодой женщины, одинокой и беспутной, остается безнаказанным, зато местная элита сохраняет рабочие места. Акройд, быть может, склонен к упрощениям, субъективен в подборе случаев, но зерно истины в его рассуждениях есть. Убийство часто находится в тесной связи с эпохой.
Они поднялись в офис к Калдер-Хейлу. Тот неохотно оторвался от своей писанины.
— Четырнадцатого февраля? Возможно, он приехал на вечеринку в честь Дня святого Валентина. Хотя парень был один… Странно. Обычно люди отмечают этот день вдвоем.
— Еще более странно, что он надел маску уже здесь. Наверное, стоило сначала прибыть на место.
— Ну, здесь ничего не было. Разве что Кэролайн праздновала.
— Она сказала, что не праздновала.
— Да, это на нее не похоже. Скорее всего парню было удобно оставить здесь машину. Пару месяцев назад я прогнал отсюда шумную компанию. Я попытался испугать их звонком в полицию. В любом случае они спокойно уехали и даже извинились. Видно, испугались за свой «мерседес», — предположил он. — А этот молодой человек? Как он объяснил свое присутствие?
Они поднялись в офис к Калдер-Хейлу. Тот неохотно оторвался от своей писанины.
— Четырнадцатого февраля? Возможно, он приехал на вечеринку в честь Дня святого Валентина. Хотя парень был один… Странно. Обычно люди отмечают этот день вдвоем.
— Еще более странно, что он надел маску уже здесь. Наверное, стоило сначала прибыть на место.
— Ну, здесь ничего не было. Разве что Кэролайн праздновала.
— Она сказала, что не праздновала.
— Да, это на нее не похоже. Скорее всего парню было удобно оставить здесь машину. Пару месяцев назад я прогнал отсюда шумную компанию. Я попытался испугать их звонком в полицию. В любом случае они спокойно уехали и даже извинились. Видно, испугались за свой «мерседес», — предположил он. — А этот молодой человек? Как он объяснил свое присутствие?
— Так, невольный наблюдатель. Поспешил убраться, едва появился человек в маске.
— Он был на машине?
— Нет.
— Странно. — Хранитель вернулся к своим бумагам. — Ваш посетитель в маске, если он и существовал, не имел ко мне никакого отношения. Я могу играть в свои маленькие игры, но маски — это слишком уж театрально.
Беседа явно подошла к концу. «Похоже на признание, хотя почему бы человеку и не заниматься какими-то своими делами? Он не рассказал ничего нового. Мы играем в одну игру и, хочется верить, на одной стороне. Его занятия, кажущиеся приятным времяпрепровождением, на самом деле часть чего-то большего. Это важно для него, и ему необходима страховка. Страховка от всего, да только не от обвинения в убийстве».
Можно поговорить и с Маркусом Дюпейном, но Дэлглиш не сомневался, что объяснение будет прежним: местный житель знал о бесплатной парковке и на несколько часов ею воспользовался. Вполне разумно. И все же детективу не давал покоя один момент: узнав о двух загадочных посетителях, и Кэролайн Дюпейн, и Джеймс Калдер-Хейл больше интересовались загадочным молодым человеком, нежели водителем в маске. Почему? Любопытно.
Адам не сбрасывал Калдер-Хейла со счетов. Тем более что тем вечером Бентон-Смит замерил время, необходимое для мотоциклетной поездки от Мерилбона до Дюпейна. Его вторая попытка оказалась удачнее первой: он выиграл четыре минуты. Бентон-Смит уточнил:
— Мне повезло со светофорами. Покажи Калдер-Хейл мой лучший результат, на убийство у него осталось бы три с половиной минуты. Он мог его совершить, хотя лишь при таком везении.
— С другой стороны, он мог решить, что игра стоит свеч, — сказал Пирс. — Запись к дантисту обеспечивала хоть какое-то алиби. Если хранитель был заинтересован в сохранении музея, времени на раздумья у него было немного. Не возьму только в толк, какого черта он беспокоится, открыт этот музей или закрыт? Он нашел себе уютное местечко, но если у него есть работа, о которой он не хочет распространяться, так в Лондоне полно других офисов.
«Только эти офисы не так удачно расположены», — подумал Дэлглиш. Ведь не стоит забывать о работе Калдер-Хейла на MI5.
19
Когда Кейт позвонила миссис Стрикленд, чтобы договориться о встрече, та попросила о разговоре лично с коммандером Дэлглишем. Странная просьба. Они видели друг друга один-единственный раз, в библиотеке, во время его первого визита в музей, и это вряд ли можно назвать знакомством. Однако Дэлглиш с радостью согласился. В настоящее время миссис Стрикленд занимала в списке подозреваемых далеко не первое место, и, пока это так — и поскольку это так, — глупо ради полицейского протокола жертвовать полезной информацией, которой она вполне могла обладать.
В адресе, который Адаму дала Кэролайн Дюпейн, значился Барбикан. Похоже, это квартира. На седьмом этаже. Да уж, Дэлглиш ожидал увидеть совсем другой адрес. Этот жутковатый квартал (сплошь стекло и бетон, однообразные ряды окон, одинаковые дорожки) подходил молодому финансисту из Сити, а не пожилой вдове. Но когда миссис Стрикленд открыла дверь и пригласила его в гостиную, коммандер понял ее выбор. Окнами квартира смотрела на широкий внутренний двор, на озеро и на церковь за озером. Внизу передвигались крошечные фигурки. Они медленно стекались сюда, парами и небольшими группами, для исполнения вечерних обрядов, образуя изменчивый пестрый узор. Шум города к концу рабочего дня всегда становился глуше, переходил в ритмичный гул и скорее успокаивал, чем отвлекал. Миссис Стрикленд, поселившись в Сити, в этой мирной цитадели с видом на переменчивые небеса и непрекращающуюся людскую суету, могла чувствовать себя его частью. Буйство заработков и трат оставалось внизу. И все же она была реалисткой: на входной двери детектив заметил два кодовых замка.
Интерьер удивил его не меньше. Хозяйка такой квартиры представлялась Дэлглишу обеспеченной молодой женщиной, на которой не лежат мертвым грузом прожитые годы, накопленное семьей имущество, милые сердцу сувениры, все те вещи, которые будят воспоминания и, связывая далекое прошлое с настоящим, создают иллюзию непрерывности. Так обставил бы квартиру домовладелец, стараясь угодить состоятельному квартиросъемщику. В гостиной находилась изящная современная мебель, изготовленная из светлой древесины. Справа от окна, которое тянулось почти во всю стену, стоял стол, на нем яркая лампа на подвижной ноге, рядом вращающийся стул. Время от времени она берет работу домой, это очевидно. Напротив окна еще один стол, круглый, с двумя серыми кожаными креслами. Единственная картина. Абстрактная композиция, масло; кажется, Бен Николсон. Она может себе позволить иметь такую картину — похоже, это единственный мотив покупки. Женщина, избавившаяся от своего прошлого столь безжалостно, работает в музее. Странный выбор. Всю правую стену заняли встроенные книжные полки. Они были единственным предметом обстановки, смягчающим безликость и функциональность этого места. Их заполняли тома в кожаном переплете, которые стояли так тесно, что казались слипшимися. Она решила их сохранить. Это, конечно, личная библиотека. Интересно, чья.
Миссис Стрикленд жестом пригласила коммандера сесть в одно из кресел. Она сказала:
— Обычно в это время я выпиваю бокал вина. Не составите мне компанию? Какое вы предпочитаете, красное или белое? Есть кларет, есть рислинг.
Дэлглиш выбрал кларет. Миссис Стрикленд вышла из комнаты и через несколько минут вернулась, открыв дверь спиной. Дэлглиш тут же встал, забрал у нее поднос и поставил на стол. Двигалась она с некоторым усилием. На подносе — бутылка, штопор и два стакана. Они сели лицом друг к другу. Миссис Стрикленд предоставила детективу откупоривать бутылку и разливать вино по бокалам, наблюдая за ним, как показалось Дэлглишу, с ласковым снисхождением. Даже со скидкой на изменения в общественном мнении по этому вопросу — где тот неминуемый рубеж, когда поздний средний возраст соскальзывает в пожилой? — она была стара. По его прикидкам, ей исполнилось около восьмидесяти пяти. Не меньше, если исходить из того, что она сама о себе рассказывала. В молодости, подумал Дэлглиш, она наверняка обладала той белокурой и синеглазой английской красотой, очарование которой так обманчиво. Фотографий и кинохроник военного времени, где женщины могли носить как форму, так и гражданскую одежду, Дэлглиш пересмотрел достаточно, и он знал, что их мягкая женственность могла идти рука об руку с силой и целеустремленностью, а порой и безжалостностью. Ее красота была уязвимой, чувствительной к воздействию времени: ноздреватую кожу избороздили морщины, губы казались почти бескровными. Однако в волосах, утерявших былую густоту, зачесанных назад и заплетенных в косу, блестели еще золотые нити. Большие глаза под изящно изогнутыми бровями выцвели, стали молочно-голубыми, но, встречаясь с глазами Дэлглиша, смотрели живо и вопросительно. Она сжала бокал своими изуродованными артритом пальцами, и Адам недоумевал, как же она умудряется писать таким аккуратным почерком.
Будто угадав его мысли, миссис Стрикленд взглянула на свои пальцы и сказала:
— Я пока могу писать, хоть и не знаю, насколько меня хватит. Странно, иногда мои пальцы трясутся, но не во время работы. Я не училась этому специально. Просто мне это всегда нравилось.
Вино оказалось замечательным, не перегретым и не переохлажденным. Дэлглиш спросил:
— Как вы оказались в музее Дюпейна?
— Через мужа. Он был профессором истории в Лондонском университете и знал Макса Дюпейна. После смерти Кристофера Макс попросил меня помочь с надписями под экспонатами. Затем дела перешли к Кэролайн Дюпейн, но я продолжала этим заниматься. Джеймс Калдер-Хейл взял помощников под свой контроль и существенно уменьшил их количество; некоторые считали его чрезмерно жестким. «В музее слишком много людей, — говорил он, — которые мечутся, будто кролики, и в основном сами по себе». Нам всем пришлось заняться чем-нибудь полезным, чтобы не вылететь. По идее несколько дополнительных работников нам бы теперь не помешали, но мистер Калдер-Хейл не спешит их нанимать. Мюрел Годбай не отказалась бы от помощи — при условии, что удалось бы отыскать подходящего человека. Пока что я ее иногда подменяю.