– В этом смысле нам действительно не повезло, – сказала Криста. – Когда наша мать училась на первом курсе Флоридского университета, ее не взяли в мюзикл «Годспелл», и она поклялась отомстить штату Флорида. Мы должны были стать ее оружием.
– Нужно иметь такую мать, – продолжала Синди, – которая все время и всюду вас как бы проталкивает. Большинство из нас даже не подозревает, как гнусно нас используют, и понимаешь это уже слишком поздно. Ты им нужна, пока молоденькая.
– А твоей маме приходится покупать тебе тысячу всяких безделушек, – сказала Криста, – и одевать тебя, как стриптизершу, лет так, скажем, с пяти.
– Некоторые родители готовы на все. Есть одна актриса… Сьюзен – как ее, Крис? Словом, «из бывших» – ну та, которая еще исчезла год назад.
– Колгейт. Сьюзен Колгейт, – подсказала Криста.
– Да. Когда она была маленькой, ее родители переехали в Шайенн в штат Вайоминг только для того, чтобы увеличить шансы представлять целый штат на общенациональном конкурсе. Да – «Мисс Вайоминг», ха!
– Я ее не видел, – сказал Джон. – Я вообще перестал обращать внимание на то, что показывают по телевизору. В восьмидесятых телевидение окончательно превратилось в дерьмо. Я уже давно не смотрю телевизор.
Тут в комнате зазвучала музыка – трубы и джаз. Лампы засветились неярко, как свечи. «Освещение на таймере», – сказал Джон. Комната как-то сразу уменьшилась, воздух сгустился, как летним вечером, и все трое одновременно звякнули льдинками, оставшимися на дне стаканов. Сестры начали снимать свои свитера.
– Не надо, – сказал Джон. – Не надо. Все и так отлично.
– Хорошо, – ответили девушки.
– Хотите поработать на меня? – спросил Джон.
– Что? – одновременно спросили обе девушки.
– Моими ассистентками. Мне нужна помощь прямо сейчас.
После паузы Криста ответила:
– Не знаю, я, наверное, так не сумею, мистер Джонсон.
– Нет, нет. Речь не о сексе. Никакого секса. Клянусь. Вы девочки смышленые и с амбициями, – сказал Джон.
– Именно этого вы требуете от своих ассистентов? – спросила Криста.
– Да, черт возьми. Смышлености, увлеченности, жадности и расторопности.
– И обычно вы именно так подбираете ассистентов? – продолжала Криста.
– Н-н-ет. Обычно я даю объявление в газету о том, что по смехотворно низкой цене продается мебель Чарльза Имза.
– Это что-то из пятидесятых? – спросила Синди.
– Точно. Это мебель, спроектированная специально для бедняков, но беднякам она никогда не нравилась, и единственные люди, которые знают о ней или интересуются ею, либо богатые, либо смышленые. Так что всякий, кто быстро откликается на это объявление, действительно смышленый, расторопный, жадный и увлеченный.
– А что скажет Мелоди? – спросила Синди.
– У Мел два страшных маленьких отродья, которых я помог устроить в престижные колледжи. Она у меня в долгу.
– Но тогда, скажем, как насчет зарплаты?
– Видите, я был прав. Вы немного жадноваты. – Услышав это, девушки туг же обиделись. – Расслабьтесь. В кинобизнесе это комплимент.
– Так чего же вы хотите? – спросила Синди.
– Сказать по правде, – ответил Джон, – больше всего на свете мне хотелось бы иметь большой лом, чтобы вскрыть себя, вытащить существо, которое сидит внутри меня, выколотить его, как ковер, а потом отмыть в холодной, чистой озерной воде и положить на солнышко, чтобы оно высохло, выздоровело и снова пришло в себя, а в голове у него воцарился бы ясный и стройный порядок.
Проигрыватель щелкнул и заурчал, меняя диски, а Синди с Кристой по-прежнему сидели не шевелясь, словно застыли.
– О'кей, – сказала Синди. – Я буду работать на вас.
– Я тоже, – сказала Криста.
– Хорошо, – ответил Джон, и музыка заиграла снова.
– Тогда, Джон, какие ваши следующие действия? – спросила Криста.
– Я собираюсь самоликвидироваться.
– То есть смотаться куда-нибудь? Из-за налогов? – спросила Синди.
– Нет. Я собираюсь стереть себя, как магнитофонную запись. Перестать быть собой.
Джон посмотрел на близнецов и не увидел на их лицах ни страха, ни понимания.
– Нет. Не покончить с собой. Но почти. Я хочу исчезнуть.
– Что-то я запуталась, – сказала Синди.
– Собираюсь перебазироваться.
– А можно попонятнее, Джон?
– Все просто. Я больше не хочу быть собой. Мне кажется, я дошел уже до предела.
– Вот как?
– Да, именно так.
– И кому достанутся ваши деньги, ваши права и все остальное?
– Не знаю. Это уже детали. Постарайтесь мыслить шире.
Он уйдет. Полностью, раз и навсегда. Перестанет быть Джоном Лодж Джонсоном. Он станет никем, и у него не будет ничего: ни денег, ни имени, ни истории, ни будущего, ни желаний – он станет просто существом, обладающим органами чувств, которое будет брести по стране, по ее раскаленным шоссе, мимо торговых точек, пустошей, фабрик и вымерших пространств.
– Леди, мой атом перестал вращаться. Брыкливая скотина утихомирилась. Машина остановилась.
Синди и Криста одновременно вздохнули.
Выпив еще по два коктейля, Джон, Синди и Криста отправились в путешествие по дому, при этом Синди толкала перед собой тележку, а Криста несла блокнот, в котором помечала все вещи, которые Джон бросал в корзину тележки и которые предназначались для местного ящика сбора добровольных пожертвований.
– Фланелевая спортивная куртка. Неношеная. Черная.
– Есть.
– Брюки цвета какао. Неношеные.
– Есть.
– Где вы достали такую тележку? – спросила Синди.
– Украл в аэропорту Сиэтла. Боже, столько я потратил за все эти годы на все эти чертовы вещи…
В дверь позвонили. Это был деловой партнер Джона Айван МакКлинток со своей женой Ниллой. Джон впустил их и окликнул сверху, Айван и Нилла поднялись по холодным алюминиевым ступеням, которые вели в спальни.
– Джон?
– Мы здесь, – отозвался Джон.
– Ребята, это Криста и Синди. Девочки, это Айван и Нилла. Айван и я ставили фильмы, когда оба еще были прыщавыми юнцами.
Присутствующие обменялись приветствиями, и работа по очистке платяных шкафов Джона от бесспорно дорогостоящей одежды продолжилась.
– Может, тебе что-нибудь приглянется, Айван? – спросил Джон, вытаскивая кучу галстуков.
Айван изо всех сил старался сохранять хладнокровие.
– У нас разные стили, Джон. Именно поэтому из нас получилась хорошая команда.
Нилла, беременная и кутающаяся в одну из своих фирменных шелковых шалей, сказала:
– Джон, Мелоди звонила Айвану на работу, а потом мне домой. Сказала, что ты намерен… – она запнулась, – стереть себя или что-то в этом роде. Словом, что-то радикальное.
Джон ничего не ответил.
– Так в чем причина? – не отставала Нилла.
– Почему бы нам не спуститься вниз? – предложил Джон Айвану и Нилле.
Перед тем как сойти вниз по лестнице, он обернулся и крикнул:
– Помните, девочки, – все, все, все.
Они прошли в гостиную. За окнами стояла ночь. Айван и Нилла упивались открывающимся видом.
– Мне никогда не надоест смотреть на город, Джон. Кажется, что мы летим над ним. Похоже на опрокинутое звездное небо, – сказала Нилла.
Джон предложил Айвану виски. Нилла налила себе клюквенного сока.
– Мелоди звонила, – сказал Айван. – Говорит, ты подал заявление о том, что хочешь сменить имя.
– Она что – в сыщики нанялась?
– Не будь таким занудой, – сказала Нилла. – Конечно, она хочет знать. Она страшно за тебя переживает. Как и мы все.
– К счастью, у меня и Мел достаточно связей, – вмешался Айван, – чтобы отслеживать твои заявления, можешь не беспокоиться.
– Джон, – сказала Нилла, – ты что же, собрался изменить имя?
– Я вообще хотел остаться без имени. Но мне пришлось поставить точку, потому что, когда я вводил данные, заполняя документ о смене имени, мне сказали, что надо хотя бы один раз нажать клавишу, а меньше всего места и чернил уходит на точку.
Айван поставил свой бокал на стеклянную столешницу и посмотрел на Ниллу, словно желая сказать: «Ну, что я тебе говорил?».
– Это еще не все, Айван. Я собираюсь отказаться от гражданства.
– О, Джон, это паршивая идея – это… это… не по-американски.
– Гражданином какой же тогда страны ты хочешь быть? – спросила Нилла. Они сидели в высокотехнологично оборудованном кругу для бесед. Джон хлопнул в ладоши, и камин зажегся.
– Я вообще не хочу быть гражданином. Никакой страны.
– А у тебя получится? – спросила Нилла.
– Не знаю. Хочу завтра встретиться с чиновником по вопросам иммиграции. Думаю, уж не стать ли мне гражданином Антарктиды.
– Антарктиды? – спросил Айван.
– Да. Там вроде нет ни короля, ни королевы, ни президента – никого. Попробую.
– По-моему, Антарктида разделена на секторы, – сказала Нилла, – и каждым сектором управляет какая-то страна. Так что, может, это не совсем подходящее место. Может, лучше стать гражданином какой-нибудь завалящей страны, одной из тех, что и страной-то не считается? Страны, которая существует только во время отлива?
– Не знаю. Хочу завтра встретиться с чиновником по вопросам иммиграции. Думаю, уж не стать ли мне гражданином Антарктиды.
– Антарктиды? – спросил Айван.
– Да. Там вроде нет ни короля, ни королевы, ни президента – никого. Попробую.
– По-моему, Антарктида разделена на секторы, – сказала Нилла, – и каждым сектором управляет какая-то страна. Так что, может, это не совсем подходящее место. Может, лучше стать гражданином какой-нибудь завалящей страны, одной из тех, что и страной-то не считается? Страны, которая существует только во время отлива?
– Нилла, – вмешался Айван, – ты только подкармливаешь его дурацкую идею.
– Ничего в ней нет дурацкого, – сказал Джон.
– А как насчет острова Питкэрн? – поинтересовалась Нилла. – Одна квадратная миля посреди южной части Тихого океана – самое отдаленное из обитаемых мест на Земле.
– Он принадлежит Англии, – ответил Джон. – Я уже проверял.
– Как насчет одной из африканских стран? – равнодушно спросил Айван.
– Про них я тоже не забываю.
– Джон, если ты откажешься от американского гражданства, то лишишься всякой защиты. Пока ты гражданин, американское правительство может вмешаться и помочь везде, куда бы тебя ни занесло. Кроме того, что бы ни произошло, у тебя остается номер твоей социальной страховки.
– Только пока я – гражданин. Я это уточнил.
– Попробуй без кредитной карточки и с паспортом Верхней Вольты взять напрокат автомобиль, – мрачно сказал Айван.
– Теперь это Бенин, – сказала Нила.
– Постарайся сосредоточиться, Айван. Ты упускаешь из виду суть дела. Я больше не собираюсь брать напрокат машину. Никогда. Я хочу исчезнуть совсем.
– Ты меня уже достал с этой идеей бродяжничать, Джон. Но предупреждаю: спать в водосточных канавах и воровать чистое белье с веревок может чертовски скоро надоесть.
– Прямо не знаю, Айван, как тебе это втолковать. Речь идет о дороге – романтике дороги. Неожиданных новых друзьях. Приключениях, которые случаются каждые пять минут. О том, чтобы просыпаться по утрам и чувствовать себя диким зверем. Никаких паршивых правил, никаких обязательств, которые держат тебя за глотку.
Айван был в ужасе.
– С дорогой кончено, Джон. Если она вообще когда-нибудь была. Ты рассуждаешь как мальчишка. Но если уж тебя совсем ничем не пронять, то знай, что Дорис просто с ума сходит.
– Ты сказал маме?
– Естественно.
– Налить еще, Айван? – спросил Джон, помолчав.
Роясь в своих двух морозильниках в поисках льда, Джон думал об Айване и Нилле. Их разговор доносился до него из гостиной. Теперь они обсуждали ковры: их цену, стиль.
– Мне нравится, когда видна фактура, – говорил Айван. – Этакий, знаешь, перламутровый отлив. Мягкий, шелковистый.
– Но если ворс слишком мягкий, то ковер кажется искусственным. Надо больше выразительности. Может, немного овечьего помета, подмешанного к нитям?
– Тогда у нас будет первый в Беверли-Хиллз ковер с вирусом Ханта?
– У овец не бывает вируса Ханта. По-моему, только у грызунов. И еще у енотов.
Джон слушал, и ему до боли хотелось потолковать с кем-нибудь о коврах и енотах. Он чувствовал себя целым, но совершенно бесполезным, как шоколадный кролик, каких продают с семидесятипятипроцентной скидкой через месяц после Пасхи. Но было и другое. Он чувствовал себя зараженным, чувствовал в своей крови микроскопические вирусы одиночества, похожие на крохотные рыболовные крючки, которые только и ждут, чтобы подцепить кого-нибудь, кто рискнул бы вступить с ним в задушевный разговор.
В мыслях его царил разброд. Должна же быть хоть какая-то надежда – и она была. Он вспомнил о том, что женщина из видения в больнице дала ему почувствовать, что где-то в Звезде Смерти его сердца есть небольшое уязвимое место, куда он может поместить ракету, взорвать себя и снова построить из осколков.
Джон достал небесно-голубой пластиковый пакет, в котором лежали смерзшиеся кубики льда. Он открыл пакет и попытался отколоть несколько кубиков. Грезя наяву, Джон думал о том, сможет ли он стать раскованным и болтливым. Если Айван = Нилла, то Джон = пустое место. Может быть, все-таки ежедневные, совершаемые на протяжении многих лет молитвы его матери, Дорис, начали мало-помалу проникать в список дел Господа Бога: Дорогой Господи, пожалуйста, позаботься о покойном Пирсе Уайте Джонсоне, мужчине из мужчин. И не оставь Своей благодатью пестицидную промышленность, наших мальчиков во Вьетнаме (да, даже сейчас, в конце столетия) и, пожалуйста, найди красивую молодую жену Джону, желательно такую, которая переносила бы табачный дым, – такая редкость в Калифорнии…
Джон слышал, как Криста и Синди спустились вниз и стали о чем-то болтать с Айваном, потом снова переключился на лед. Подняв пакет со смерзшимися кубиками, он швырнул его об пол – ледяной ком распался. Грохот был таким оглушительным, что Айван крикнул из гостиной, спрашивая, все ли у Джона в порядке, на что тот крикнул в ответ: «Лучше не бывает!» – и теперь действительно можно было легко взять столько кубиков, сколько нужно.
Глава седьмая
Стоя в одиночестве на обочине дороги, Джон смотрел, как полицейская машина увозит Сьюзен. Солнце опускалось за холм, а он все стоял, застыв как изваяние. Где машина – осталась в ресторане? Нет, туда его подбросила Нилла. Он решил дойти до дома пешком. «Дом» представлял собой временную нору в доме для гостей Айвана, где Джон вырос и где до сих пор жила его мать.
Он шел по бульвару Сансет, не обращая внимания на взгляды, которые бросали на него водители проезжавших мимо автомобилей. Многие из водителей просто не могли удержаться и комментировали по мобильникам то, что видели.
«Боже правый, да это же Джон Джонсон… да, идет… топает себе ножками по Сансет!»
«Да, видок у него дерьмовый… какие были под конец показатели у „Суперсилы“?.. что-о-о?.. так много?»
«Может, он снова решил бродяжить?..»
«Да, абсолютно уверен, что это он… правда, выглядит здорово похудевшим или, лучше сказать, не таким оплывшим, каким был до того, как его в сотый раз откачали».
«Разве он не лежал в больнице?.. с чем? с воспалением легких? со СПИДом?.. нет, иначе бы мы все знали».
«Может, он снова обрел Бога. Ну, дела».
Айван заметил Джона из «ауди» и притормозил рядом с ним.
– Джонни, какого черта ты тут делаешь? Давай, забирайся.
– Айван, что ты знаешь о Сьюзен Колгейт?
– Сьюзен Колгейт? Телевидение, рок-н-ролл… Да садись же, я тебе все расскажу. Боже, ты воняешь, как коврик в раздевалке физкультурного зала.
– Я иду из «Плюща».
– Из «Плюща»? Но это же на другом конце света.
– Айван, что ты знаешь о Сьюзен Колгейт?
Айван снова выехал на дорогу.
– Потом, потом. Ты видел рейтинги во Франции и Германии за выходные? Во!
– Айван, – Джон был непоколебим, – что ты знаешь…
– Весь город решит, что ты снова свихнулся. Тащиться пешком. И не где-нибудь, а по Сансет. Черт.
– Мне это до лампочки, Айван. Что ты…
– Уф, чего ты хочешь – зарядить ее в какую-нибудь картину?
– Возможно.
– Может, еще собираешься сделать из нее звезду?
Оба рассмеялись. Айван свернул на подъездную дорожку, набрал код на приборной панели и открыл ворота. Они въехали и не стали загонять машину в гараж, а оставили ее перед крыльцом. Вышли. Айван остановился и схватил Джона за руку, прежде чем тот начал спускаться по холму в направлении дома для гостей.
– Господи, какой прекрасный день, Джонни. Посмотри, как свет падает на эту мимозу. Она словно изнутри светится, словно это все на демероле.
Оба уселись в саду на известняковые плиты перед входом, любуясь ореолами, которыми вечернее солнце окружило растения, птиц и насекомых.
– Ты сейчас откуда? – спросил Джон.
– Все оттуда же – из храма.
– По-прежнему – три раза в неделю?
– Si.
Спринклеры стали разбрызгивать воду над растущими неподалеку георгинами.
– Так что, Джонни, неужели влюбился? Влюбился в Сьюзен Колгейт – ха!
– Мне… нужно. Отчаянно нужно.
– Где же вы встретились?
– В «Плюще». Сегодня.
– Сегодня? За обедом? – Айван присвистнул. – Шустрый же ты.
– Полгода назад, в больнице, когда я, ну ты знаешь… так это ее я видел, когда был при смерти.
Услышав это, Айван поежился.
– Я решил, Джонни, что ты обо всем этом уже и думать забыл.
– Забыл о чем, Айван? Меня не мучают сожаления, но то, что я сделал, дало мне не так уж много. Но Сьюзан… это она. Это точно она.
Айван был встревожен тем, что Джон, похоже, опять впадает в прежнюю депрессию. Но при этом Айван немного обрадовался, потому что у его друга, вероятно, возникает какая-то эмоциональная связь, чего с ним раньше никогда не случалось.