-Да.
— Капитан Остапов. Я должен задать вам несколько вопросов.
— Я слушаю.
За спиной у капитана сбились в кучку мои соседки по дому с возбужденным блеском в гноящихся глазах. С такими лицами ходят на чужие похороны, чтобы посмотреть на покойника, или на свадьбы, чтобы поглазеть на молодоженов.
— Проходите в помещение.
Я приглашаю парня в общую кухню и закрываю дверь перед самым носом Ивановны, которая уже примерилась просочиться в коридор с надеждой обо всем узнать. Я вовремя заметила ее маневр и хлопнула дверью в сантиметре от ее крючковатого носа. Вот пусть теперь выклюет себе печень, старое чокнутое чучело.
— А вы не слишком любите своих соседей.
— А вы что, своих обожаете?
— Нет, но...
— Но — что? Разрешаете им свободно передвигаться по вашей квартире, слушать ваши разговоры, лезть в ваши дела?
— Конечно, нет.
— Тогда с какого перепугу вы завели разговор о любви к соседям?
— Вы все сейчас поймете. Скажите, гражданин Коротин Александр Иванович здесь прописан?
— Да. Вон там его комната, она открыта. Это его кухня и его «удобства».
— А вы где?..
— Моя комната изначально была большого метража, я ее перестроила под отдельную квартиру, разрешение из архитектурного управления у меня есть.
— Понятно. Так, может, поговорим у вас?
— Нет. Вы хотели о чем-то спросить? Я вас слушаю. И мой слух одинаково хорош и здесь, и в моей квартире.
— Значит, вот вы как решили... что ж, — в его голосе слышится угроза. Ну еще бы! Кто-то посмел сделать не так, как он того пожелал! — Тогда скажите, в каких отношениях вы находились с гражданином Коротиным?
— Он здесь живет, я покупаю ему выпивку и кормлю его.
— Почему?
— Потому что его мать, Коротина Елена Антоновна, оформила на меня дарственную — вот эти самые хоромы мне подарила — с тем что я обязуюсь ухаживать за ней, а потом и за Сашкой, не позволить ему окончить свои деньки на свалке.
— Значит, фактически вы имеете право выгнать его в любой момент? Договоренность была устной?
— Всецело устной, и по закону — да, могу выгнать, но не выгоню.
— Но ведь он пьяница и сосед очень неприятный, не так ли?
— Он пьяница, неряха и ничтожество, но абсолютно неагрессивный, спокойный, безобидный. Это вам старые дуры о нем чего-то наплели? Не верьте им, у них мозги никогда не водились, Сашка нормальный мужик, просто слабый, безголовый. Антоновна хорошо это знала, потому и договорилась со мной.
— Вот как?
— А что случилось? В чем вы подозреваете Сашку, что он натворил?
— Дело вот в чем... видите ли, Элиза Игоревна, вашего соседа час назад убили. Кто-то всадил в него две пули. Похоже на работу профессионала.
— Вы... что вы имеете в виду? Сашку застрелили? И теперь вы подозреваете меня в том, что я наняла какого-то киллера, чтобы убить его? Так вот к чему были все эти разговоры о нелюбви к соседям? Вы решили, что я таким образом решила избавиться от Сашки, так, капитан Остапов?!
— Да... то есть нет. Сначала мы выдвигали такую версию, не буду скрывать. Но потом я поговорил с вами и поменял свое мнение. У вас была возможность законным путем выселить Коротина из квартиры, но вы этого не сделали. Скажите, где он покупал одежду?
— Ну что он мог покупать, если не работал? Я покупала Сашке в «секонде», и мой друг Вадим отдавал ему старую обувь, куртки — размер у них практически совпадает. Совпадал...
— Скажите, серый в полоску костюм вы ему купили?
— Нет, костюмы в «секонде» не попадаются почти.
— А вы не знаете, где он мог раздобыть костюм?
— Понятия не имею. Я с самого утра была на работе, вернулась недавно. Сашку я этим утром не видела, он спал, наверное, я оставила ему еду и бутылку пива — здесь, на столе, и ушла.
— Соседки говорят, что Коротин вышел утром, потом вернулся с каким-то пакетом, а после снова вышел — уже в костюме.
— Ну, значит, так оно и было, но я не в курсе. Я вам уже сказала, что Сашку не видела, но утром он был дома и жив-здоров, я слышала, как он храпит. И завтрак съел, до сих пор тарелки в мойке, видите?
— Понятно. Я могу осмотреть его комнату?
— Пожалуйста, вот его дверь, не заперта.
— Пригласите еще кого-нибудь из соседей.
— Нет необходимости. Вадим, иди сюда.
Рыжий вышел в коридор. Господи, ну кто бы мог подумать, что из тощего заморыша вырастет такой здоровенный парень! Остапов исподлобья посмотрел на него и промаршировал в Сашкину комнату.
Сашка никогда не запирал свою дверь на ключ — брать там было нечего. Комната почти пуста — неприбранная кровать с грязным бельем, шкаф с одеждой, несколько фотографий молодой Антоновны... и моя — на зеркале.
Я давно не заходила к нему и понятия не имела, что он держит у себя мою фотографию. Черт, я почти ничего о нем не знала, кроме того что он — слабак и ничтожество. А теперь уже ничего и не узнаю, с его смертью порвалась ниточка, которая связывала его мир с моим. Я никогда не узнаю, как именно он видел мир.
— Негусто. — Остапов открывает шкаф. — А где он держал документы?
— Кажется, в ящике стола. Паспорт и что-то еще.
— Да, нашел, спасибо. Скажите, у него бывали гости?
— Нет. Когда-то давно его компания сломала мне дверь, с тех пор Сашка гостей не приводил и выпивкой ни с кем не делился.
— Но у него же были какие-то друзья или знакомые?
— Возможно, только мне о них ничего не известно. Сюда он никого не приглашал.
— Хорошо. Мы сообщим, когда вы сможете забрать тело. Вот мой телефон, если что-то вспомните, звоните.
— Ладно.
Он уходит, я закрываю дверь. Рыжий молча обнял меня и повел в комнату. Я знаю, о чем он думает, я думаю о том же: Сашка и Андрей почти одного роста, даже фигуры чем-то похожи, и волосы одного цвета, и случилось так, что именно Сашка вытащил из мусорного бака костюм, который я выбросила. И соседа убили, потому что он надел его.
— Ты выбросила костюм в контейнер около дома? — Рыжий неодобрительно смотрит на меня.
— Нет. На соседней улице.
— А повезло найти его именно Сашке. Вот непруха!
— Да. Что делать-то теперь? Как могло случиться, что он нашел костюм сегодня? Я выбросила его почти неделю назад!
— А ты не знаешь, как у нас мусор вывозят? Ты выбросила в четверг, на выходных никто не вывез, в понедельник тоже. Сашка часто рылся в баках — бутылки искал — вот и нашел.
— Это значит только одно: нашего приятеля усиленно ищут, причем тех, кто ищет, мы не знаем, но это не полиция. А методы этих людей весьма похожи на полицейские — выслали ориентировку, и все. И кто угодно — проститутка, бомж — увидели Сашку в костюме и сообщили, так что нашему пациенту нельзя пока выходить, его ищут.
— Надо ему сказать. — Рыжий ерошит волосы. — Или не надо?
— Ты думаешь, он глухой? Помоги ему вылезти из шкафа. Газеты купил?
— На холодильнике лежат.
В этой стране не бывает хороших новостей. Ну вот. Тарифы на электроэнергию будут пересмотрены в ближайшее время. Вы думаете, там, наверху, спохватились и решили, что цена слишком высокая? Нет. Пересмотреть — это значит повысить. Мы к этому уже привыкли, но куда повышать дальше, я просто не знаю. Теперь дешевле будет освещать квартиру свечами.
Или вот это: сотрудники полиции участвовали в бандитской группировке. Тоже мне новость! Они и есть бандиты, только с индульгенцией и мандатом корпоративной неприкосновенности. Убивай, пытай, грабь — и ничего. Правда, если случайно убьешь кого-нибудь, то уволят с работы, и то не факт.
Или вот: Андрея Вернера, сына немецкого бизнесмена Клауса Вернера, еще не нашли. Вдова Клауса Вернера переправила тело мужа в Германию. Сотрудники полиции ведут расследование, и если у кого-то есть информация... У кого-то она таки есть, конечно! Кому понадобилось похищать этих фрицев? А потом еще убивать? Я так понимаю, что старшего Вернера нашли где-то неподалеку от нашего города, и нет оснований думать, что младшему повезло больше. Или это сынок все и устроил? Вдова тоже вполне симпатичная, так что кто знает, что там у них произошло.
— Андрей, кушать будешь?
— Нет, спасибо. Я слышал ваш разговор. Я хочу сказать, что благодарен вам за заботу, но мне надо уходить. Приютив меня, вы рискуете.
— Никто не знает, что ты здесь. А вот как только ты выйдешь отсюда, да еще такой красавец, тут уж тебе и конец. — Слушай меня, парень, я знаю, что говорю. Так что сиди пока тихо, а там порешаем.
— Но теперь они доберутся до вас!
— Я думаю, Сашку никто ни о чем не спросил, хотя, конечно, уже знают, что убили не того. — Рыжий моет посуду и рассуждает вслух. — Тебе просто нужно переждать еще пару недель, пока все утихнет, они устанут искать или же решат, что ты выбрался из города — и оставят поиски, вот и все. Это просто бандиты, никаких хитрых ходов от них ждать не приходится.
— Ты прав, наверное, — соглашается с Рыжим Андрей.
— Ты прав, наверное, — соглашается с Рыжим Андрей.
— А потому ложись и отдыхай. Лиза, я съезжу к Ирке, ты тоже отдохни.
— Отвези ей покушать и вот еще, возьми. Я ей рубашечку купила, тапочки и халат.
— Сложи все в пакет.
Рыжий уходит. Представляю, какими взглядами провожают его мои соседки. Ну почему они такие злобные? Старость? Возможно, возрастные изменения в психике, но отчего-то мне кажется, что они такими и были. Хотя я могу ошибаться. Почему их так интересуют чужие дела? Рыжий говорит, что это оттого, что больше нет собственных. Возможно, так оно и есть.
Я надеваю резиновые перчатки и выхожу в коридор. Мне надо вымыть Сашкину половину, может, вонь прекратится. Да и комната Антоновны до сих пор стоит как есть. Теперь я могу выбросить ее вещи, Сашки больше нет. А то я все думала: как это сделать, чтоб он не обиделся?
Я закончила уже затемно, весь хлам упаковала в несколько мешков. Надо выбросить, пока темно, чтобы не видели старые дуры. Я надеваю куртку и тащу мешки во двор.
— Помочь?
Он все-таки преследует меня.
— Капитан Остапов, я из-за вас заикой стану.
— Прошу прощения. Давайте я вам помогу.
— Не откажусь.
— Что это у вас?
— А вы не видите? Мне соседки надоели, шпионят постоянно, раздражают меня. Так я тут их всех зарезала, расчленила и несу на мусорку. Черт, жилистые такие, утомили меня ужасно, одна радость — досаждать больше не будут. А тут и вы — очень кстати, поможете мне вынести, тяжелые, заразы!
— Вы всегда так шутите?
— Кто шутит, я? Ну что вы, какие шутки — в присутствии сотрудника правоохранительных органов! Правду, только правду и ничего, кроме правды.
— Ясно. — Остапов бросает мешок в контейнер. — Вы меня идиотом считаете?
— Интересный вывод, хотелось бы отследить цепочку умозаключений.
— Симонин говорил мне, что вы — гвоздь в заднице. Вижу, он не ошибся.
— В следующий раз я вырву Симонину не зуб, а язык. Хорошо, что вы мне сказали.
— Кстати, Лиза, у меня к вам просьба...
— У вас болят зубы?
— Да... то есть нет. Просто вверху справа зуб мудрости растет аккурат в щеку.
— Нужно удалять.
— А не могли бы вы как-то...
— Приходите на прием.
— А сейчас?
— Вы имеете в виду — в домашних условиях? Ржавыми плоскогубцами? Вам так не терпится умереть во цвете лет от заражения крови? Для самоубийства есть более простые способы, вам подсказать?
— Я приду на прием. Можно завтра?
— Ровно в два часа дня. Если позже, меня не застанете, придет другая смена.
— Тогда я вас провожу, уже темно.
— Не надо, вот и Рыжий подъехал. Вадик, как она?
— Плохо. Капитан, вы здесь?
— Я уже ухожу. Значит, завтра в два часа дня.
Он исчезает в темноте, а мы идем в квартиру.
Она встречает нас жутким сквозняком и запахом хлорки.
— Лиза?!
— Я тут все вымыла, выбросила хлам, теперь надо проветрить.
— Ты все выбросила?!
— Ну да. А зачем мне Сашкины шмотки или одежда Антоновны? Запихнула в мешки и вынесла. Как там Ирка?
— Плохо. Колют ее, температура не падает, шансов практически нет.
— Если она умрет, я себе этого никогда не прощу.
— Лиза, не начинай эту бодягу снова. Ты говоришь глупости.
— Ты и сам знаешь, что нет.
Мы открываем железную дверь и заходим в мою квартиру. Андрей лежит на диване, отвернувшись к стене. Рыжий принимается готовить ужин, а я иду в ванную. Усталость навалилась на меня, но я рада, что сделала эту работу. Отдадут Сашкино тело — похороню, выставлю квартиру на продажу, перееду отсюда в нормальное место и буду жить дальше. А там посмотрим.
— Ребята, ужин готов.
Я иду на зов, а Андрей лежит. Может, спит? Я тормошу его за плечо:
— Андрей, идем, Рыжий там что-то сварил.
Он не отвечает, его голова безвольно откинулась, но он жив. Из рук выпала измятая газета — на всю страницу статья о найденном в лесополосе немецком бизнесмене. Ну, это вряд ли напугало его так... А тогда что?
— Вадик!
Рыжий опрометью выскочил из кухни.
— Он без сознания! Что могло случиться?
Вдвоем мы приводим в чувство нашего пациента. Его лицо заметно побледнело — насколько вообще может побледнеть желто-зеленое лицо, тоны сердца неровные, но он жив.
— Такой обморок мог вызвать сильный стресс. — Рыжий открывает бутылочку с нашатырем. — Что могло его так напугать?
— Может, случай с Сашкой?
— Вряд ли. Эй, парень, ты как?
Андрей смотрит на нас более осознанно — значит, пришел в себя, это хорошо.
— Что с тобой, что произошло? Или у тебя что-то болит?
— Нет, все хорошо. — Он пытается улыбнуться, но у него плохо получается. — Почему-то вдруг стало так... голова закружилась...
— Последствия сотрясения мозга. — Рыжий обеспокоен. — Нужна томограмма, рентген, анализы, я сегодня дежурю, поедем в больницу. Думаю, ночью сможем это организовать.
— Нет, я уже в порядке! — говорит Андрей.
— На этом этапе не должно быть обморочных состояний, а если они есть, значит, имеется причина, и эту причину необходимо найти.
— Нет, правда все в порядке. Я просто думал о человеке, которого убили из-за того, что он надел мой костюм...
— А, вот оно что! — Рыжий ерошит волосы. — Значит, все-таки стресс. Поменьше думай о таких вещах и не читай газет, потому что так и до психушки недалеко.
А я вот думаю, что врет Андрей как сивый мерин. Потому что шокировала его статья в газете с фотографией убитого немца — отчего бы это? Думаю, сукин сын что-то знает о судьбе второго фрица, а что убили старшего — не знал, вот нервишки и сдали.
Ладно, выясним. Из опыта я знаю: правда всегда вываливается наружу, как ни прячь ее, причем иногда она вылезает в самый неподходящий момент. А потому в анамнезе лучше не иметь криминальных тайн, это чревато.
5
Я порой думаю, что где-то там, на небе, в космосе — все равно — есть Кто-то, кто развлекается, ставя людей в дурацкое положение. Этот невидимый Кто-то, конечно, любит нас, но в большинстве случаев мы все-таки мало заслуживаем его любовь, и он навострился воспитывать нас, посылая нам различные испытания, чаще всего дурацкие. И фантазия у него работает так, что голливудские сценаристы и писатели всех времен и народов, сбившись в кучку, нервно курят под балконом.
Сегодня мне ниспослан адский день. Представьте ситуацию: прихожу утром на работу, никого не трогаю, иду переодеваться. Открываю дверь в женскую раздевалку и застаю картину маслом, срисованную из Камасутры: мой несравненный коллега Матяш полирует торпеду о новенькую медсестру из регистратуры. Неделю всего девочка работает, а ему не терпелось пометить ее.
— Одну минутку, пожалуйста, подождите! — Это он мне кричит. Донжуан недоделанный, ему минутки хватит.
Ну, мне это по барабану, я иду в соседнюю, мужскую раздевалку, там пока пусто. Быстренько снимаю юбку и свитер — двери открываются, входит наш протезист Юра Голованов. В руках у него пакет, который он не удержал в ослабших от неожиданности руках. Шлеп! У Юры сегодня день рождения, он тортик привез, над которым его мамаша трудилась ночь напролет, уравновешивая в своем шедевре бисквит, безе, шоколад и орехи... Пока то да се, Юра быстренько протер очки и потом целый день загадочно улыбался, завидев меня.
Но на этом мои приключения не закончились, потому что как раз сегодня моя очередь обслуживать Викторию Львовну. О, это не пациентка, а иерихонская труба. Она начинает визжать еще в машине, метров за пятьсот от дверей клиники. Муж твердой рукой ведет ее в кабинет, усаживает в кресло и говорит:
— Дорогая моя, ты должна быть сильной!
Вы думаете, он это ей говорит? Нет, он говорит это мне! Я должна быть сильной, потому что, усевшись в кресло, Виктория Львовна крепко сжимает зубы и становится похожей на жабу из мультика о Дюймовочке.
Мы с коллегами договорились, что будем по очереди обслуживать Викторию, потому что один сеанс лечения ее зубов можно приравнять к часу в тренажерном зале. И сегодня именно моя очередь. Раскрасневшаяся растрепанная медсестра в регистратуре, масляная улыбка коллеги Матяша, крошки бисквита в раздевалке, Юра Голованов, твердо убежденный, что, как честный человек, он теперь обязан на мне жениться, — и апофеоз, Виктория Львовна со сжатыми до посинения челюстями. Мне хочется треснуть ее по башке, раскрыть ее челюсти и повыдирать оттуда все паршивые гнилушки, но это неудачная идея. Виктория Львовна — жена нашего шефа.
— А сейчас мы откроем ротик, и я просто посмотрю, что там стряслось.
Она смотрит на меня белыми от ужаса глазами, и мне становится ее жаль. Я вдруг понимаю: она боится, боится так, как некоторые люди боятся собак, закрытых пространств или змей. У тетки фобия, ей бы психотерапевт не помешал.
— А я боюсь собак, — говорю я.