— О чем, Аристарх Семеныч?
— Ну, совсем сомлел. Самому-то отцу Михаилу грамота была? Он же на порог прислугу не пустит, мол, нельзя чернецу.
— Была, — отрапортовал Мишка. — С пастырским увещеванием и разрешением от некоторых монашеских обетов до того времени, как выздоровеет.
— Ага. Ну тогда ладно. А почему грамоты с тобой передали, а не с Корнеем Агеичем?
— А про отца Михаила секретарь епископа почему-то меня расспрашивал. И еще один монах — Феофан. Он-то мне грамоты и передал, а почему мне — не знаю.
— Ладно, с этим решили, — староста обвел глазами собравшихся. — Вроде бы все или еще о чем-то забыли?
— Забыли! — выступил вперед десятник Пимен. — Ты сам намедни обещал.
— И охота тебе, Пима, впустую время тратить! — не очень настойчиво попытался возразить староста.
— Не впустую! Дело важное, и от него благополучие всех нас зависит!
— Так, слушайте, — Аристарх повысил голос. — Десятник Пимен и с ним еще… Пимен, сколько вас?
— Еще семнадцать.
— Десятник Пимен и с ним еще семнадцать человек предлагают… как бы это… да ну тебя, Пимка, сам рассказывай!
— Я — десятник четвертого десятка, обозный старшина Бурей и еще шестнадцать человек — все достойные мужи и бывалые воины, а также крепкие хозяева — хотим, чтобы вы задумались над тем, что сотня наша слабеет, — начал торжественным голосом Пимен. — Сами сегодня убедились: полных десятков у нас только три, двух десятков нет вообще, еще один докатился до такого позора, что и говорить противно. Трое десятников остались без ратников, а это значит, что и еще трех десятков у нас нет. Терпеть такое дальше нельзя, с этим, я думаю, и сотник наш согласен. Так, Корней Агеич?
— Беды наши любой перечислить может, — отозвался Корней. — Что предлагаешь-то?
— Но с перечисленным ты согласен?
— Согласен.
— Теперь еще одно, — продолжил Пимен. — Опять же сегодня вы все убедились: в селе тесно, тын обветшал, надо расширяться…
Кто-то из ратников перебил:
— Так решили же: после Велесова дня, как с жатвой управимся…
— Слыхали? — Пимен повысил голос. — Даже и сроки назначаем, как язычники! Нет чтобы сказать: после дня поминовения благоверных мучеников Бориса и Глеба! Нас для чего сюда прислали больше ста лет назад? Свет христианской веры во тьму языческую нести! А мы что? Дошло до того, что епископ туровский нас в небрежении упрекает! Так вот, Корней Агеич, — Пимен обернулся к сотнику, — тебя князь над нами снова поставил. С этим не спорим — князю виднее, но что ты со всем этим делать собираешься?
— С чем «с этим»? — голос деда был холоден как лед.
— Повторю еще раз, мне нетрудно, — Пимен обернулся к своим сторонникам, словно ища поддержки, и Мишка понял, что чувствует себя десятник вовсе не так уверенно, как хочет показать. Тем не менее говорить он продолжил вполне бойко. — Ратная сила уменьшается, жилье и крепость наша ветшает, вера православная ослабевает. Так и будет дальше, или ты как-то все это исправлять собираешься? Если собираешься, то как?
— А сам что-нибудь предложить можешь? Или только беды перечислять способен? — дед в точности повторил свой предыдущий вопрос, только слова местами поменял.
— Могу, — Пимен снова оглянулся на свой десяток. — Для пополнения воинской силы — звать воинов со стороны. Для содержания в порядке села — допускать на сход всех мужей, имеющих в селе свое хозяйство, а не только ратников. Для укрепления веры — не селить язычников внутри села, а построить посад за тыном.
— Все? — голос деда по-прежнему был совершенно лишен эмоций.
— Все, Корней Агеич. Если можешь предложить что-то получше — говори, а если не можешь, тогда давай то, что я сказал, сделаем.
— Что скажете, честные мужи сотни ратнинской? — обратился дед ко всем собравшимся.
Шум, постепенно нараставший по мере того, как Пимен излагал свое мнение, грянул в полную силу. Дед спокойно сидел в седле, давая эмоциям выйти наружу в криках и спорах.
«Пимен абсолютно прав, по крайней мере в том, как он перечислил недостатки. Можно подумать, что он сдает зачет по управленческим патологиям.
Во-первых, десинхронизация. Необходимые решения недопустимо запаздывают: либо не принимаются вообще, либо дело затягивается.
Во-вторых, деструктуризация. Всего три полных десятка вместо десяти, как должно было бы быть. Плюс существенная часть мужского населения занимается чем угодно, только не основным делом — несением ратной службы.
В-третьих, дисфункция. Сотня фактически перестала исполнять ту роль, ту функцию, для которой, собственно, и была создана.
Все вместе — дезадаптация — неспособность адекватно реагировать на изменения обстановки и отвечать на вызовы времени.
Все признаки рефлексивного метода управления, когда способ разрешения очередной проблемы придумывается не в соответствии с какой-то концепцией, а „на ходу“, после того, как событие уже произошло.
А вот с предложениями Пимен подкачал. По крайней мере, с двумя из трех. Ратников со стороны не набрать, даже если ратнинцы согласятся нарушить сложившуюся традицию. Хорошие воины все при деле: в княжеских дружинах, в боярских, в бандах, в конце концов, а плохих нам и не надо. Так что для реализации первого предложения просто-напросто нет ресурсов.
Выселение холопов, упорно не желающих креститься, „за периметр“ и вовсе даст результат „с точностью до наоборот“. Это как бы узаконит существование в Ратном двух общин — христианской и языческой. Распространению христианства — выполнению основной функции — это не только не поможет, но и помешает.
А вот с допуском к решению хозяйственных вопросов всех хозяев Пимен, пожалуй, прав. Дискриминация по признаку годности к строевой службе — полная дичь. Тот же Илья куда как умнее и практичнее Пентюха, например.
Интересно, что дед ответит? Это же прямой наезд на него как на сотника: ты власть, ты и решай проблемы, а мы тебя будем критиковать. Любимая позиция дерьмократов.
Но Пимен против деда — сопляк. Во-первых, почти вдвое моложе — тридцати еще нет. Во-вторых, сторонников у него вдвое меньше, чем у деда. Выручать нас Лука тридцать восемь человек привел, а Пимен выступает от имени семнадцати. Неопределившихся меньше десятка, погоды они не делают. В-третьих, Пимен либо трусит, либо поет с чужого голоса, недаром же все время на кого-то оглядывается».
— Ну, наорались? — дед приподнялся в седле. — Молчать! Слушать сотника!
Шум утих быстро, все — люди военные, к дисциплине приучены, да и приказать Корней умел.
— В должность сотника, — дед притронулся рукой к золотой гривне, — я вступил только сегодня. По обычаю, любой недовольный или желающий сам стать сотником может о том сказать, и тогда дело решается поединком. Десятник Пимен потребовал с меня отчета! Десятник! С сотника! Доставай меч, Пимка!
Дед соскочил с коня и обнажил клинок.
«Блин! Как он пеший на протезе-то будет?»
— Корней Агеич, да ты что? — Пимен явно не ожидал такого оборота.
— Доставай меч!
— Да не буду я с тобой…
— Тогда на колени, шапку долой, меч наземь! — не дал Пимену договорить дед. — Винись, паскуда!
— В чем виниться-то? Я только…
«Ну прямо Троцкий: „Ни мира, ни войны, а армию распустить“. Труханул Пимка. Ох, блин!»
Вжик! Дедов меч перерубил на Пимене пояс, и ножны с мечом и кинжалом упали на снег. Удар был настолько точен, что одежда Пимена оказалась нетронутой. Второй удар был тоже хорош — оплеуха плашмя, так, что с головы Пимена слетела шапка, а сам он еле устоял на ногах.
— На колени, крысеныш, убью! — произнесено это было так, что никаких сомнений не оставалось: убьет.
Пимен бухнулся на колени:
— Винюсь, Корней Агеич! Прости, и в мыслях дурного не желал!
— Встать! Коня!
Пимен торопливо вскочил, подхватил дедова коня под уздцы, почтительно придержал стремя.
— Так и держи!
Пимен покорно остался стоять в роли конюха — без шапки, распояской — живое воплощение раскаявшегося злодея. Ухо и левая щека у него медленно начинали багроветь.
— Ну, кто еще забыл, что такое сотник? — дед напоказ поиграл обнаженным клинком. — Выходи, напомню!.. Нету? — меч скрылся в ножнах. — Тогда — о делах.
Дед медленно обвел взглядом присутствующих. Так дирижер «собирает внимание» оркестра или хора, перед тем как первый раз взмахнуть палочкой.
— Первое: новые ратники. Обычай ломать не дам! Чужих брать не будем, у нас и своих достаточно. Не поняли? Объясняю. Я привел из Куньего городища пять семей моей родни. Там шесть парней и молодых мужей, которых можно обучить ратному делу, да еще с десяток мальчишек, которых отдадим вон ему, — дед указал на Михайлу, — в Младшую стражу. Почти у каждого из вас жены или невестки родом из местных селений, значит, там у вас есть родня. Вот там пополнение для сотни искать и станем, заодно и женихов нашим девкам присмотрим. Кхе! — Дед блудливо подмигнул старшим ратникам, имеющим годных для замужества дочерей.
— А если не пойдут? — Кто задал вопрос, Мишка разобрать не успел. Дед, с высоты седла, возможно, и увидел вопрошающего, но обращался по-прежнему ко всем сразу:
— Возьмем силой! Мы эту землю отвоевали, теперь пора становиться на ней хозяевами. Или будут платить дань, или будут давать людей! Мы их защищаем, пускай платят! А особо упорным — пример Куньего городища!
Собравшиеся одобрительно загалдели, идея явно пришлась по вкусу.
— Молчать! — гаркнул дед. — Я еще не закончил!
Тишина наступила мгновенно.
— Второе. Тын и вообще все строительство. О сроке договорились. На работы выходить всем! Кто будет отлынивать, выгоню из села на все четыре стороны! У кого есть холопы, выведете на работу ровно половину, включая баб. А чтобы пример показать, беру на себя строительство угловой башни. Пора уже вместо тына валы насыпать и башни поставить.
— Э, Корней Агеич! — подал голос староста. — Прости, что перебиваю…
— Чего, Аристарх?
— Я вот что подумал: угловые башни на себя могли бы другие взять. К примеру, Степан-мельник, Касьян с Тимофеем, Кондрат — им по силам. Ну и я, раз уж такое дело, тоже мог бы. А тебе уж тогда проездную надвратную башню надо строить.
— Кхе! Ну… могу и надвратную. Потом с тобой вдвоем сядем и все сочтем: кому сколько. Все понимаете, к чему дело идет? Городок у нас получается! А потому будем ставить и посад. Перво-наперво вынесем за стены мастерские. Мельница у нас и так там, и ничего — стоит, работает. А если кто захочет внутри мастерскую оставить, пусть платит в сотенную казну. Но кожемяк уберем непременно — больно уж промысел у них вонюч.
Последнее замечание сотника снова вызвало одобрительный ропот — кожевенные мастерские смердели нещадно, особенно летом.
— Ну и третье, — продолжил дед. — Твердость в вере и насаждение христианства. Начнем с себя! С тех, кто в церковь аккуратно не ходит, на исповеди и у причастия бывает от случая к случаю, буду брать виру! Также и с тех, у кого холопы больше года живут и до сих пор не окрещены. И делу польза, и казне нашей прибыток! Всем все понятно? Кому непонятно, тому потом объясним, а теперь, Аристарх, пора жребии тянуть! Начинай!
Аристарх поднялся с лавки и торжественным голосом произнес:
— Отрок Михаил! По обычаю, пращурами заведенному, раз уж ты так отличился, что воинскую долю получаешь, тянуть тебе жребий первому, чтобы другим пример был, и у тебя стремление появилось в первые люди выйти. Подходи!
Мишка, неловко опираясь на неудобные костыли, подошел к столу.
— «Рухлядью» или душами?
— Душами.
— Бери вот из этого кувшина, да не копайся, бери верхний.
Мишка вытащил деревянный кругляш с выжженными на нем буквами «КД».
— Двадцать четвертая доля!
— Корней Агеич, подходи…
«Поздравляю вас, сэр, вы только что присутствовали на произнесении тронной речи. Да какой! Лорд Корней, без преувеличения, гениален! Сначала посрамлен и унижен „лидер оппозиции“, потом заявлена неукоснительная верность традициям и обычаям. И после всего этого реформы! Ратников вроде бы берем со стороны, но обычая не нарушаем — родня. Село вроде бы расширяем, как договорились, но на самом деле строим город. Христианство продолжаем насаждать, но как! С использованием экономических рычагов и внедрением идеологического надзора. И это только то, что лежит на поверхности!
А самое-то интересное то, на что никто и внимания не обратил. Плата с владельцев мастерских — в казну, штрафы с нерадивых прихожан — в казну, а дань с окрестных селений? Про казну ни слова! Никто и не заметил, но наверняка же дед не случайно оговорился!
И еще один очень интересный момент, который пока никто не оценил. Пополнение за счет родни по женской линии! „Пимен и компания“ переженились между собой — внутри своей замкнутой группы, поэтому пополняться им будет неоткуда. А те, кто сможет „поставить под ружье“ родню из местного населения, очень быстро начнут набирать силу и влияние.
И наконец, третье. Небрежно, как бы между делом, официально заявлено восстановление Младшей стражи и назван ее командир. И ни у кого даже никаких вопросов не возникло — настолько дед это провел гладко и естественно!
Что же получается? На словах дед стеной стоит за сохранение обычаев, формально все тоже вроде бы правильно, а на деле все переворачивается с ног на голову. Предпринимателям дед организовал сразу две проблемы: плату за землю, занимаемую мастерскими, и плату за холопов, не обращенных в христианство в течение года. Тем же, кто предпочитает предпринимательству воинское дело, дается возможность не только набрать себе подчиненных, но и самым радикальным образом изменить соотношение сил в свою пользу.
Плюс к этому — Младшая стража превращается в учебный центр для тех, кого дед туда допустить пожелает, а остальные высококачественного обучения не получат. В результате через десяток лет, а то и раньше, у деда под рукой будет такая сила, что спорить с ним не решится никто. Ни в самом Ратном, ни в округе.
Налицо смена типа управления — от рефлексивного к следящему — нейтрализация дисфункций, сосредоточение функций. Но этого в нынешней ситуации мало, надо еще…»
— Михайла! — раздался над головой голос деда. — Вон Роська сани подогнал, садись, поедем людишек забирать.
— Деда, я одну семью Афоне отдал. Ругаться будешь?
— Кхе! — было заметно, что дед пребывает в хорошем настроении. — А то я не догадался, о чем вы там шептались! Надо бы тебя, конечно… да ладно. И этих-то пристроить. Ты хоть подсчитал, сколько народу у нас теперь поселится?
— Ну, пять семей родни, сорок семей тебе на двадцать долей пришлось, еще две семьи — доля дядьки Лавра…
— Ты и впрямь спал, что ли? Лавру двойную долю дали за то, что он тайно в городище пробрался и ворота открыл!
— Значит, четыре семьи и еще одна от меня. Всего получается пятьдесят семей, то есть больше двух сотен народу. И куда же мы их всех поселим?
— Поселим… не о том думаешь! — дед слегка поморщился. — Где мы для них землю возьмем, чтобы пахали-сеяли? Если лес сводить, то на росчистях только на будущий год сеяться можно будет. На выселках, где раньше наши холопы жили, земли самое большее на десяток семей, да и та заросла за столько-то лет. Понял?
С пахотной землей действительно было туговато. Не то чтобы междуречье Горыни и Случи было особо густо заселено, но вся земля занята лесами и болотами. Все удобные участки рядом с селом давно заняты, недаром же деду пришлось устраивать выселки почти в пяти километрах от Ратного. Лесных полян, которые можно распахать, не хватало, поэтому приходилось сводить лес — работа долгая и тяжелая.
«Каждой семье под пахоту требовалась хотя бы пара гектаров — четыре футбольных поля. На пятьдесят семей… М-да! А еще луга для выпаса скотины, земля под огороды, да и сено на зиму надо где-то косить. Плюс лён для масла и тканей. И так далее, и тому подобное. Даже представить страшно, какая требуется организационная работа, чтобы обеспечить новые семьи всем необходимым.
Впрочем, у проблемы резкого увеличения населения есть не только организационная сторона. Можно, конечно, наставить в удобных для того местах несколько деревенек так, чтобы поля и луга были под боком, но для этого нужен прочный мир с местным населением. В противном случае каждое поселение придется превращать в укрепленный пункт наподобие Ратного.
Тоже, конечно, выход. Крестоносцы в Прибалтике именно так и поступали, вернее, станут еще поступать. Потому-то армии Ивана Грозного и будет так сложно и тяжело воевать в Ливонии. Придется расковыривать каждый замок в отдельности — терять время, нести потери… Эврика! Поздравляю, сэр Майкл, не сочтите за лесть, но идея представляется весьма плодотворной, с далеко идущими последствиями. Боярская усадьба, в сущности, тот же феодальный замок. Раздаем земли преданным деду десятникам — вот тебе бароны. Ратники их десятков — рыцари. Следовательно, Погорынье — графство, а Корней Агеич — граф!
Как известно, сэр, управленческое решение может считаться добротным только в том случае, когда дает выигрыш не по одной, а по нескольким позициям. Наделяя преданных деду людей землей, мы решаем проблему перенаселения, повышаем свой статус и статус дедовых ближников, превращая их в военную аристократию, а заодно превращаем Погорынье в „укрепрайон“ — козырный аргумент для любого, кто в нашем высоком статусе попробует усомниться или попытается проверить его на прочность. Кхе, любезный граф Корней, вы-то еще и не подозреваете, что стали „вашим сиятельством“, но вот под каким соусом вам это преподнести?»
— Чего примолк, Михайла?