— Неужели, мистер Фрэзер? Но тогда что же побудило вас так неожиданно презреть общество ваших товарищей и предпочесть ему общение с кроликами на торфянике? Поскольку вы уверяете меня, что никого не встретили, и дали мне свое слово, что это так.
Последняя фраза была произнесена со столь явным презрением, Что краска бросилась в лицо Фрэзера. Большая рука медленно сжалась в кулак.
— Да, майор, — процедил шотландец, — я дал вам слово, что все обстояло так.
По–видимому, в этот момент он осознал, что кулак его сжат, очень медленно разжал пальцы и положил ладонь на стол.
— А как насчет вашего побега?
— А что касается моего побега, майор, то я уже сказал все, что хотел.
Фрэзер медленно вдохнул и откинулся назад, пристально глядя на Грея из–под густых рыжих бровей.
Помолчав, комендант тоже откинулся на спинку кресла, поставив шахматную фигуру на стол.
— Давайте я скажу вам напрямик, мистер Фрэзер. Я оказываю вам честь, предполагая, что вы человек здравомыслящий.
— Могу вас заверить, майор, честь — это как раз то, в отношении чего я весьма щепетилен.
Иронию Грей уловил, но реагировать не счел нужным, благо сейчас преимущество было за ним.
— Суть в том, мистер Фрэзер, что на самом деле не имеет особого значения, связывались ли вы со своей семьей на предмет золота. Достаточно допустить такую вероятность, и это послужит основанием для того, чтобы послать отряд драгун для произведения обыска в Лаллиброхе и допроса всех ваших родичей.
Он сунул руку в нагрудный карман, достал лист бумаги, развернул его и прочел перечень имен.
— Айен Муррей — ваш зять, как я понимаю? Его жена Джанет. Это, конечно, ваша сестра. Их дети, Джеймс… надо думать, назван в честь дядюшки?
Грей поднял глаза, чтобы уловить выражение лица Фрэзера, потом снова вернулся к списку.
— Маргарет, Кэтрин, Джанет, Майкл и Айен. Немалый выводок, — произнес он тоном, приравнивающим шестерых младших Мурреев к приплоду поросят.
Он положил листок на стол рядом с шахматной фигуркой.
— Вы должны понимать, что трое старших детей уже достаточно взрослые, чтобы быть арестованными и допрошенными вместе с родителями. Такие допросы часто проводятся с пристрастием, мистер Фрэзер, на них не деликатничают.
В данном случае Грей говорил чистую правду, и Фрэзер знал это. Вся краска схлынула с лица узника, отчего под кожей рельефно выступили крепкие кости. Он закрыл глаза, но тут же снова открыл их.
Неожиданно Грей вспомнил предостережение Кворри: «Если будете ужинать с этим человеком наедине, никогда не поворачивайтесь к нему спиной».
У него мурашки побежали по коже, но он взял себя в руки и ответил Фрэзеру твердым взглядом голубых глаз.
— Чего вы от меня хотите?
Голос был хриплым от гнева, но шотландец сидел неподвижно — застывшая фигура, словно высеченная из камня, позолоченная пламенем.
Грей глубоко вздохнул.
— Правды, — тихо сказал он.
В комнате не раздавалось ни звука, даже торф не потрескивал в камине. Фрэзер чуть шевельнулся, но и только. Долгое время он сидел молча, уставившись в камин, словно хотел получить ответ оттуда.
Грей ждал. Он мог позволить себе это. Наконец Фрэзер снова обернулся к нему.
— Значит, правды?
Он сделал глубокий вдох, и Грей увидел, как полотняная рубашка натянулась на груди шотландца — жилета на нем не было.
— Я сдержал свое слово, майор. Я честно поведал вам обо всем, что сказал мне в ту ночь этот человек. Умолчал лишь о том, что имело значение лично для меня.
— В самом деле? — Грей сидел неподвижно, боясь даже шевельнуться. — И что это было?
Широкий рот Фрэзера сжался в тонкую линию.
— Я говорил вам о моей жене, — сказал он, с трудом выдавливая слова, как будто они причиняли ему боль.
— Да, вы сказали, что она умерла.
— Я сказал, что ее нет, майор, — тихо поправил его Фрэзер. Его взгляд остановился на пешке. — Скорее всего, она умерла, но…
Он запнулся, сглотнул и продолжил более решительно:
— Моя жена была целительницей. И не просто знахаркой, каких немало в горной Шотландии, она принадлежала к тем, кого у нас называют «бандруид», что означает «белая дама» или «колдунья».
— Белая колдунья. — Грей тоже говорил тихо, но кровь его бурлила от возбуждения. — Значит, слова того человека относились к вашей жене?
— Я подумал, что да. А если так… — Широкие плечи слегка шевельнулись. — Я должен был пойти посмотреть, — просто сказал шотландец.
— А как вы узнали, куда идти? Это вы тоже почерпнули из слов бродяги?
Грей, не скрывая любопытства, слегка подался вперед. Фрэзер кивнул, не сводя взгляда с шахматной фигурки из моржового клыка.
— Мне было известно, что не очень далеко отсюда находится святыня — место поклонения святой Бригитте, которую тоже называли белой дамой, — пояснил он, подняв голову. — Хотя эта святыня находилась там с незапамятных времен, задолго до того, как святая Бригитта прибыла в Шотландию.
— Понятно. Итак, вы предположили, что слова этого человека относились и к этому месту, и к вашей жене?
Фрэзер снова пожал плечами.
— Я не знал, — повторил он. — Трудно было судить, имели они какое–то отношение к моей жене или только к святыне, чтобы направить меня туда, или ни к тому ни к другому. Но я почувствовал, что должен пойти.
Он описал это место и с помощью наводящих вопросов Грея указал, как до него добраться.
— Сама святыня — это небольшой камень в форме старинного креста, настолько выветренный, что на нем почти не видно каких–либо знаков. Он стоит над маленьким прудом, наполовину укрытым вереском. В пруду можно найти белые камешки, запутанные в корнях вереска, растущего по берегам. Считается, что эти камни обладают великой силой, — пояснил он, видя непонимание во взгляде собеседника. — Но только когда их использует белая дама.
— Понятно. И ваша жена?..
Грей деликатно умолк.
Фрэзер покачал головой.
— Это не имело к ней никакого отношения, — тихо ответил он. — Ее действительно нет.
Сказано это было тихо, без надрыва, но Грей уловил нотку безысходного отчаяния.
Обычно лицо Фрэзера оставалось невозмутимым и непроницаемым. Вот и теперь оно не изменилось, но собравшиеся вокруг глаз морщинки и хмурый, устремленный на огонь взгляд говорили о печали. Столь глубокое чувство заставило Грея ощутить неловкость, но долг взял верх над деликатностью.
— А золото, мистер Фрэзер? — тихо спросил майор. — Как насчет золота?
Узник глубоко вздохнул.
— Оно было там, — без всякого выражения произнес он.
— Что? — Грей выпрямился в кресле, вперив взгляд в шотландца. — Вы нашли его?
Фрэзер поднял на него глаза и усмехнулся.
— Я нашел его.
— И это действительно было золото, которое Людовик послал для Карла Стюарта?
Кровь Грея бурлила от возбуждения: он уже представил себе, как доставляет огромные сундуки с золотыми луидорами своим начальникам в Лондоне.
— Людовик никогда не отправлял золота Стюартам, — уверенно сказал Фрэзер. — Нет, майор, то, что я нашел в пруду возле святыни, не было французскими монетами.
В пруду он обнаружил маленькую шкатулку с золотыми и серебряными монетами и кожаный кошель, наполненный драгоценными камнями.
— Драгоценности? — выпалил Грей. — Откуда они вообще взялись?
Фрэзер бросил на него взгляд, исполненный недоумения.
— Не имею ни малейшего представления, майор, — сказал он. — Откуда мне знать?
— Нет, конечно нет, — сказал Грей, закашлявшись, чтобы скрыть свое волнение. — Конечно. Но это сокровище — где оно теперь?
— Я выбросил его в море.
Грей тупо воззрился на него.
— Что?
— Я выбросил его в море, — терпеливо повторил Фрэзер. Раскосые голубые глаза встретились с глазами Грея. — Может быть, вы слышали о месте, которое называют «Чертовым котлом»? Оно находится не более чем в миле от святыни.
— Зачем? Зачем вы это сделали? — спросил Грей. — Не слишком разумный поступок.
— В то время меня не очень–то волновало, что разумно, что нет, — тихо сказал Фрэзер. — Я пошел туда с надеждой, а когда эта надежда исчезла, клад показался мне никчемным набором металлических кругляшей и камушков. Мне они были ни к чему. — Он иронически изогнул одну бровь. — Но я не видел смысла и в том, чтобы отдать найденные ценности королю Георгу. Поэтому я зашвырнул их в море.
Грей откинулся назад в кресле и машинально плеснул себе еще хереса, почти не замечая, что делает. Его мысли пребывали в смятении.
Фрэзер сидел, отвернувшись, подперев подбородок кулаком, и глядел в огонь с прежней бесстрастностью. Падавший сзади свет подчеркивал длинную прямую линию носа и мягкий изгиб губы, оставляя подбородок и лоб в тени.
Грей сделал изрядный глоток вина и взял себя в руки.
— Трогательная история, мистер Фрэзер, — ровным голосом произнес он. — Весьма драматичная. Но нет ни единого доказательства ее правдивости.
Фрэзер пошевелился, повернул голову и посмотрел на коменданта. Чуть скошенные глаза шотландца сузились, словно скрывая насмешку.
— Ну, майор, как раз за этим дело не станет.
Он пошарил под поясом своих драных штанов и вытянул руку над столом.
Грей машинально протянул свою руку, и на его открытую ладонь упал маленький предмет.
Это был сапфир, темно–голубой, как глаза Фрэзера, и к тому же весьма внушительных для драгоценного камня размеров.
Грей открыл рот, но от изумления ничего не смог произнести.
— Вот вам доказательство того, что сокровище существовало, майор, — Фрэзер кивнул на камень в руке Грея, и их взгляды встретились над столом. — Что же касается остального, майор, вам остается только поверить мне на слово.
— Но… но… вы сказали…
— Сказал.
Фрэзер был спокоен так, как будто они обсуждали погоду.
— Я оставил только этот камень, решив, что он может пригодиться, если меня когда–нибудь освободят или — тут вы были недалеки от истины — в надежде, что, может быть, мне удастся переправить его моим родным. Но вы должны понять, майор, — голубые глаза Джейми насмешливо блеснули, — что моя семья не смогла бы воспользоваться таким сокровищем, не привлекая к себе излишнего и весьма нежелательного внимания. Один камешек — куда ни шло, но не больше.
Несмотря на растерянность, Грей не до конца утратил способность думать и сообразил, что Фрэзер прав: владелец небольшой усадьбы в горах, такой, как его зять, не смог бы обратить сокровище в деньги, избежав толков, за которыми неизбежно последовало бы появление в Лаллиброхе королевских солдат. А сам Фрэзер вполне может провести в тюрьме всю оставшуюся жизнь. И все же — взять и вот так просто выбросить найденный клад! Однако, глядя на шотландца, Грей вполне мог в это поверить. Если и есть человек, неподверженный алчности, так это Джеймс Фрэзер. Впрочем…
— Как вам удалось сохранить его у себя? — неожиданно спросил Грей, — Вас ведь не то что до нитки, до кожи обыскали, когда доставили обратно.
Широкий рот слегка дрогнул в первой искренней улыбке, которую увидел майор за время этого разговора.
— Я проглотил его, — ответил Фрэзер.
Грей непроизвольно сжал сапфир в руке, а потом раскрыл ладонь и осторожно положил поблескивающий голубой камень на стол рядом с шахматной фигурой.
— Понятно, — сказал он.
— Не сомневаюсь, что вы поняли, майор, — сказал Фрэзер с серьезностью, которая еще больше подчеркнула насмешливую искорку в его глазах. — Грубая пища, знаете ли, порой имеет свои преимущества.
Грей подавил неожиданный порыв рассмеяться, прижав палец к губам.
— Вы, безусловно, правы, мистер Фрэзер.
Он посидел, рассматривая голубой камень, а потом резко поднял глаза.
— Вы ведь папист?
Ответ был известен заранее: сторонники католиков Стюартов редко бывали не папистами. Не дожидаясь ответа, Грей встал и подошел к книжной полке в углу. Ему потребовалась секунда, чтобы найти подарок матери, не относившийся к кругу его обычного чтения.
На стол рядом с камнем легла переплетенная в телячью кожу Библия.
— Сам я готов принять на веру ваше слово джентльмена, мистер Фрэзер, — сказал он. — Но вы должны понять, что как офицер я прежде всего обязан руководствоваться долгом.
Какое–то время Фрэзер молча смотрел на книгу с непроницаемым лицом.
— Хорошо, майор, — наконец произнес он и без колебаний возложил на Священное Писание свою широкую ладонь. — Именем Всемогущего Бога я клянусь на Его Святом Слове, что найденное мною сокровище было именно таково, как я вам о том поведал.
Его глаза светились в отблесках огня, темные и бездонные.
— И я клянусь моей надеждой на вечное спасение, — добавил он тихо, — что оно покоится в море.
Глава 11
ГАМБИТ
Когда вопрос с французским золотом разрешился окончательно, они вернулись к тому, что стало для них обычным времяпрепровождением, — обмену мнениями по текущим вопросам жизни тюрьмы, за которым всегда следовала непринужденная беседа на отвлеченные темы, а время от времени и партия в шахматы. Сегодня вечером они встали из–за обеденного стола, все еще обсуждая длиннющий роман Сэмюэла Ричардсона «Памела».
— Вы считаете, что размер книги оправдан сложностью содержания? — спросил Грей, наклонившись вперед, чтобы прикурить сигару от свечи на боковом столике. — В конце концов, такой толстенный роман требует как значительных затрат от издателя, так и значительных усилий от читателя.
Фрэзер улыбнулся. Сам он не курил, но сегодня вечером решил пить портвейн, заявив, что это единственный напиток, вкус которого не может быть испорчен запахом табака.
— Сколько в нем страниц? Тысяча двести? Да, кажется так. Видимо, трудно вместить сложные жизненные ситуации в тесное словесное пространство и претендовать на точность изложения.
— Верно. Правда, я уже слышал этот аргумент: дескать, умение романиста заключается в искусном подборе деталей. Но не кажется ли вам, что толщина тома сама по себе указывает на неумение автора осуществлять такую подборку в рамках художественной необходимости, а это, в свою очередь, говорит о нехватке мастерства?
Фрэзер задумался, медленно, мелкими глотками отпивая рубиновую жидкость.
— Да, по правде сказать, мне попадались книги, где дело обстоит именно так. Автор стремится заставить читателей поверить в правдоподобие того, о чем пишет, обилием деталей. Однако в этом случае я думаю, дело обстоит иначе. Каждый персонаж весьма тщательно рассмотрен, и все описанные события кажутся необходимыми для развития сюжета. Нет, думаю, это правда, что некоторые истории для полноценного и достоверного изложения требуют большего пространства.
Он сделал еще глоток и рассмеялся.
— Конечно, майор, я признаюсь в наличии у меня на сей счет некоего личного предубеждения. Учитывая обстоятельства, в которых я читал «Памелу», я был бы в восторге, если бы книга оказалась вдвое длиннее.
— И что это были за обстоятельства?
Грей поджал губы и выдул аккуратное колечко, которое поплыло к потолку.
— Я семь лет прожил в пещере в горах, майор, — усмехнулся Фрэзер. — У меня редко бывало больше трех книг, и их должно было хватить не на один месяц. Да, я неравнодушен к толстым томам, но должен признаться, что это не главное качество.
— Безусловно, — согласился Грей.
Он прищурился, следя за движением первого колечка дыма, и выдул еще одно. Оно отклонилось от намеченной цели и отлетело в сторону.
— Я помню, — продолжил он, энергично затягиваясь сигарой, отчего слова выходили с перебивками, — как подруга моей матери увидела эту книгу в гостиной у матушки…
Наконец майор выдул новое колечко и удовлетворенно хмыкнул, когда оно точно вписалось в старое и рассеяло его в крохотное облачко.
— Это была леди Хенсли. Она взяла книгу, посмотрела на нее беспомощно, как это свойственно многим женщинам, и сказала: «О, графиня! Как только вам хватает смелости браться за книгу такого большого объема! Боюсь, что я никогда бы не решилась начать столь длинный роман».
После довольно точной имитации звонкого фальцета леди Хенсли Грею пришлось прокашляться.
— На что матушка ответила, — продолжил он своим обычным голосом: — «Не стоит волноваться, дорогая, вы бы все равно его не поняли».
Фрэзер рассмеялся и закашлялся, отгоняя остатки очередного колечка дыма.
Грей быстро затушил сигару и встал.
— Идемте, у нас как раз хватит времени на быструю партию.
Их силы были неравны: Фрэзер играл в шахматы гораздо лучше, но порой Грею удавалось спасти своего короля благодаря отчаянно смелой игре.
Сегодня вечером он попытался использовать гамбит Торремолиноса. Это был рискованный дебют, начинавшийся ходом коня на королевском фланге. При удачном начале он прокладывал путь для необычной комбинации ходов ладьи и слона, успех которой зависел от диспозиции на полях между королевским конем и пешкой королевского слона. Грей редко использовал эту комбинацию, ибо она не была рассчитана на посредственного игрока, недостаточно сообразительного, чтобы распознать замаскированную угрозу со стороны коня. Данный гамбит являлся оружием, пригодным против тонкого, проницательного соперника, а после почти трех месяцев еженедельных поединков Грей хорошо усвоил, какого рода ум противостоит ему за уставленной резными фигурами шахматной доской.
Делая предпоследний ход комбинации, он заставил себя не задерживать дыхание, а почувствовав, что на нем ненадолго остановился взгляд Фрэзера, отвел глаза, чтобы не выдать своего волнения. Он потянулся к боковому столику за графином и наполнил оба бокала сладким темным портвейном, внимательно глядя, как поднимается уровень жидкости.