— Я…
— Вынь его! — завизжала она.
Он закрыл ей рот рукой и произнес единственное, что смог придумать:
— Нет.
И решительно вошел еще глубже.
Глаза Джинивы округлились, у нее вырвался крик, но он был заглушен его ладонью.
«Семь бед — один ответ!» — вспомнилось ему присловье, как нельзя лучше соответствовавшее ситуации. Пути назад все равно не было, и он сделал то единственное, что мог, — отдался безжалостному ритму собственного тела, вожделеющего невыразимого блаженства.
Джейми потерял представление о действительности и пришел в себя, лишь когда, уже опустошенный, лежал на боку рядом с Джинивой, слыша бешеный стук своего сердца.
С трудом подняв веки и увидев в свете лампы мерцание розовой кожи, Джейми подумал, что нужно посмотреть, не причинил ли он ей слишком много боли. Но, господи, не сейчас. Он снова закрыл глаза, позволив себе просто лежать и дышать.
— О чем… о чем ты думаешь? — нерешительно спросила Джинива.
Ее голос слегка дрожал от потрясения, но в нем не было истеричных ноток. Будучи слишком потрясен и сам, Джейми не заметил нелепости вопроса и в ответ сказал чистую правду:
— Я думал: и чего ради, во имя Господа, мужчины стремятся заполучить в постель девственниц?
Последовало долгое молчание, потом Джинива прерывисто задышала и прошептала:
— Прости. Я не знала, что это причинит боль и тебе.
Он в изумлении открыл глаза и, приподнявшись на локте, уставился на Джиниву, которая смотрела на него, как испуганная молодая лань. Она была бледна и облизывала пересохшие губы.
— Причинит боль мне? — переспросил он, не понимая в чем дело… Мне вовсе не было больно.
— Но… — Она наморщила лоб, медленно обводя взглядом его тело. — Мне так показалось. У тебя было зверское лицо, как будто тебе было страшно больно, и ты… ты стонал, как…
— Ах это, — торопливо перебил он ее, прежде чем она успела сообщить о других нелестных наблюдениях за его поведением. — Я не собирался… я хочу сказать, что это обычная манера мужчин, они ведут себя так, когда… делают это, — неловко закончил он.
Ее удивление сменилось любопытством.
— Неужели все мужчины ведут себя так, когда… занимаются этим?
— Да откуда мне… — раздраженно начал Джейми и остановился, внезапно поняв, что на самом деле знает ответ на этот вопрос — Ну да, — буркнул он, рывком сел и отбросил волосы со лба. — Мужчины — отвратительные животные. Няня наверняка тебе об этом рассказывала. А тебе очень больно?
— Ничего страшного, — ответила Джинива, для пробы подвигав ногами. — Сначала да, было больно, но, как ты и предупреждал, недолго. А сейчас уже почти прошло.
Он вздохнул с облегчением, увидев, что пятно крови на простыне было небольшим, да и боли девушка, похоже, действительно уже не испытывала. Она тем временем опустила руку к промежности и скорчила гримасу отвращения.
— Фу! Липко и гадко!
Джейми бросило в жар от возмущения и неловкости.
— На, возьми, — пробормотал он и потянулся за полотенцем с умывальника.
Джинива, однако, не взяла его, а раздвинула ноги и слегка выгнула спину, очевидно ожидая, что устранением последствий займется он. У него возникло сильное желание засунуть полотенце прямо ей в глотку, но он подавил его, взглянув на письмо. В конце концов, они заключили сделку и свое слово она сдержала.
Джейми намочил салфетку и начал протирать ей промежность с весьма угрюмым видом, но потом доверие, с которым она предоставила себя в его распоряжение, показалось ему даже трогательным, и, деликатно завершив процедуру, он неожиданно для себя коснулся ее лобка легким поцелуем.
— Ну вот и все.
— Спасибо, — сказала Джинива.
Она слегка подвигала бедрами, а потом протянула руку и коснулась его. Джейми лежал неподвижно, ощущая, как ее пальцы скользнули по его груди, задержались у глубокой впадины пупка, а потом нерешительно стали спускаться ниже.
— Ты сказал, что… в следующий раз будет лучше, — прошептала она.
Джейми закрыл глаза и глубоко вдохнул. До рассвета было далеко.
— Думаю, что да, — сказал он и снова растянулся рядом с ней.
— Алекс?
Имя буквально вытянуло его из сна, и ему потребовалось усилие, чтобы ответить.
— Миледи?
Она обняла его за шею и пристроила головку в изгибе его плеча, обдавая грудь теплом своего дыхания.
— Я люблю тебя, Алекс.
Он с трудом пробудился достаточно, чтобы отстранить ее от себя, взял за плечи и поглядел прямо в серые глаза, нежные, как у лани.
— Нет, — сказал он, мягко покачав головой. — Это третье правило. Мы договаривались только на одну ночь, не больше. И ты не должна называть меня по имени. И ты не должна любить меня.
На серые глаза навернулись слезы.
— Но если я ничего не могу с собой поделать?
— То, что ты сейчас чувствуешь, не любовь.
Джейми надеялся, что прав, и ради себя, и ради нее.
— Это всего лишь чувство, которое я пробудил в твоем теле. Чувство сильное и хорошее, но это не то же самое, что любовь.
— А в чем разница?
Он сильно потер лицо руками. Надо же, она еще и философ!
Прежде чем ответить, Джейми сделал глубокий вдох.
— Ну в общем, любовь — это чувство, которое испытываешь только к одному человеку. А то, что ты испытала со мной, ты можешь испытывать с любым мужчиной.
Только к одному человеку. Он решительно отмел в сторону мысль Клэр и устало наклонился, чтобы продолжить свою работу.
Тяжело приземлившись на клумбу и основательно помяв при этом несколько нежных побегов, Джейми поежился. Этот предрассветный час был не только самым темным, но и самым холодным, и его тело решительно возражало против того, чтобы покидать теплое уютное гнездышко и отправляться на холод в темноту, будучи защищено от ледяного ветра лишь тонкой рубашкой и штанами.
Он вспомнил теплую розовую щеку, которую, наклонившись, поцеловал перед уходом. Его пальцы еще помнили очертания нежной плоти даже в то время, когда он нащупывал в темноте каменную стену конюшни. Джейми вымотался до крайности, так что подтянуться и перелезть через стену стоило ему немалых усилий, однако о том, чтобы войти через ворота, не могло быть и речи. Ведь их скрип может разбудить Хью, главного конюха.
Прокравшись через внутренний двор, заставленный повозками с сундуками и тюками, уже подготовленными к предстоящему после намеченного на четверг бракосочетания переезду леди Джинивы в дом ее нового господина, Джейми распахнул дверь конюшни и взобрался по лестнице на сеновал. Он улегся на ледяную солому и накрылся одеялом, чувствуя себя совершенно опустошенным.
Глава 15
НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ
Хэлуотер, январь 1758 года
Как нарочно, в тот день, когда эта новость добралась до Хэлуотера, погода стояла скверная. Штормило. Из–за сильного ливня послеобеденные занятия пришлось отменить, и довольные лошадки стояли внизу в своих стойлах. Они жевали корм, пофыркивали, переступали копытами, и эти мирные, домашние звуки поднимались к сеновалу, где в гнездышке из сена с книгой в руках удобно устроился Джейми Фрэзер.
То была одна из нескольких книг, которые он взял почитать у управляющего имением мистера Гривса, и хотя читать при скудном свете, проникавшем сквозь щели под скатами крыши, было трудно, чтение его захватило.
«Мои губы, которые я подставила ему так, чтобы он не мог уклониться и не поцеловать их, воодушевили его. Теперь, глядя на ту часть его одежды, которая прикрывала главный объект наслаждения, я обнаружила там взбухание и напряжение. Поскольку я зашла уже слишком далеко, чтобы остановиться на пути наслаждения, да, по правде, уже не могла ни сдерживать себя, ни ждать, пока он преодолеет свою стыдливость, то сама украдкой скользнула рукой по его бедру и ощутила возбужденную, затвердевшую плоть».
— Ну и ну! — скептически заметил Джейми, подняв брови и с шуршанием переместившись на сене.
Он, конечно, знал о существовании таких произведений, но, поскольку все книги для Лаллиброха заказывала Дженни, до сих пор ему не доводилось читать чего–либо подобного. Эти книги вызывали совсем иные чувства, нежели сочинения месье Дефо и Филдинга, но он был не против разнообразия.
«Невероятный размер этого стержня живой плоти, твердой, как слоновая кость, и вместе с тем нежной и бархатистой, в чем она могла соперничать с деликатнейшими местами женского тела, поверг меня в восторженное содрогание. Изысканную, подернутую прожилками белизну этого отростка ничуть не портила поросль курчавых черных волос у основания — напротив, все это вместе составляло самое волнующее и вдохновляющее сочетание. Воистину, то был предмет ужаса и восторга!»
Джейми взглянул на свой пах и хмыкнул, но перевернул страницу. Он был настолько поглощен чтением, что ни раскат грома, ни раздавшийся через некоторое время внизу шум не привлекли его внимания, тем более что звуки голосов приглушались дождем, барабанившим по планкам в нескольких футах над его головой.
— Маккензи!
Зычный оклик снизу наконец дошел до него. Он поспешно поднялся на ноги и, поправляя одежду, направился к лестнице.
— Да?
Свесив голову через край сеновала, Джейми увидел Хью, который как раз собирался окликнуть его снова.
— А, вот ты где.
Хью, морщась, поманил его узловатой рукой. В сырую погоду Хью сильно страдал от ревматизма, а потому всю эту бурю просидел, не высовываясь, в своей каморке рядом с кладовой, где у него была койка. Это время он провел в компании с кувшином такого забористого пойла, что духом его шибало до самого сеновала, а по мере того, как Джейми спускался по лестнице, запах становился еще сильнее.
— Подготовь карету, нужно отвезти лорда и леди Дансени в Эллсмир, — сказал ему Хью, как только его нога ступила на каменные плиты конюшни.
Главный конюх рискованно шатался, тихо икая.
— Прямо сейчас? Ты что, рехнулся, старик? Или просто пьян?
Джейми выглянул в дверь, оставшуюся полуоткрытой позади Хью, и увидел сплошную стену дождя. Как раз в этот миг вспышка молнии высветила четкий рельеф горы, оставив после исчезновения отпечаток на сетчатке. Джейми потряс головой, чтобы прояснить зрение, и тут увидел идущего, пригнувшись под ветром и дождем, через двор кучера Джеффриса. Намокший плащ облепил его со всех сторон. Да, похоже, поездка — это не пьяная фантазия Хью.
— Джеффрису нужно помочь с лошадьми!
Хью пришлось придвинуться ближе и кричать, чтобы его было слышно в шуме бури. На таком близком расстоянии запах грубого пойла был просто головокружительным.
— Но зачем? Зачем лорду Дансени… вот дерьмо!
Глаза главного конюха были красными и слезились — ждать от него толковых разъяснений явно не стоило. Раздраженно махнув рукой, Джейми протиснулся мимо него и, перемахивая через две ступеньки зараз, снова взбежал по лестнице.
Чтобы накинуть плащ и спрятать в сено книгу (работники конюшни не чтили чужую собственность), ему потребовалось не больше пары минут, после чего он вновь спустился и вышел в ревущую бурю.
Поездка оказалась сущим кошмаром. Порывы ветра достигали порой такой силы, что грозили опрокинуть громоздкий экипаж. Джейми сидел на козлах рядом с Джеффрисом, промокший и продрогший, ибо против такого дождя его плащ был никудышной защитой. К тому же каждые несколько минут ему приходилось спускаться, чтобы вытолкнуть колесо из очередной грязной колдобины.
Впрочем, Джейми почти не замечал физических неудобств путешествия, ломая голову над возможными его причинами. Ясно, что лорд Дансени не отправился бы в такую непогоду по разбитой, раскисшей дороге в Эллсмир без острой необходимости. По всему выходило, что побудить его к этому могло лишь беспокойство о леди Джиниве или ее ребенке.
Узнав из болтовни прислуги, что леди Джинива должна родить в январе, он быстренько отсчитал назад, в очередной раз мысленно обругав Джиниву, и тут же торопливо прочел молитву о ее благополучном разрешении. А потом постарался выбросить это из головы. В конце концов, он был близок с ней всего три раза до ее свадьбы и никакой уверенности тут быть не могло.
Неделю назад леди Дансени уехала в Эллсмир, чтобы быть с дочерью. С той поры она каждый день отправляла домой посланцев за дюжиной вещей, которые она забыла взять с собой и которые ей срочно потребовались, и каждый из них по приезде в Хэлуотер докладывал, что «новостей пока нет». Теперь новости появились, и, очевидно, плохие.
Возвращаясь к переду кареты после последнего сражения с грязью, он увидел испуганное и озабоченное лицо леди Изабель, которая выглядывала из–под слюдяной шторки, прикрывавшей окошко.
— Ой, Маккензи! — пролепетала она. — Скажи, пожалуйста, еще долго?
Чтобы перекрыть шум ветра, дождя и бурлящей воды в сточных канавах по обе стороны, ему пришлось приникнуть к самому окошку.
— Джеффрис говорит, что еще четыре мили, миледи! Часа два, может быть.
«Если эта чертова раздолбанная карета с ее злополучными пассажирами не свалится с Эшнесского моста в озеро Уотенлеф», — добавил он про себя.
Изабель кивнула в знак благодарности и опустила шторку, но он успел заметить, что щеки ее мокрые не столько от дождя, сколько от слез. Змейка тревоги, обвившаяся вокруг сердца, заскользила ниже, скручивая в узел желудок.
Лишь по прошествии трех часов карета въехала во двор Эллсмира. Лорд Дансени выскочил из кареты и, задержавшись на миг, чтобы предложить руку своей младшей дочери, поспешил в дом.
Потребовался еще почти час, чтобы распрячь и протереть лошадей, смыть налипшую грязь с колес кареты, закатить экипаж в каретный сарай и разместить коней в стойлах. Только после этого Джеффрис и Джейми, окоченевшие, усталые и голодные, позволили себе отправиться на кухню Эллсмира отогреться и подкрепиться.
— Бедолаги, вы же совсем посинели от холода! — воскликнула кухарка. — Садитесь сюда, я живо сготовлю горяченького.
Ее нетипичная для поварихи внешность — она была худощавой, с резкими чертами лица — никак не сказалась ни на радушии, ни на кулинарных способностях, ибо в считаные минуты она приготовила и поставила перед ними ароматный омлет с щедрыми порциями хлеба и масла, а заодно и маленький горшочек с джемом.
— Славно, очень даже славно! — заявил Джеффрис, бросив одобрительный взгляд на накрытый стол, после чего подмигнул кухарке и добавил: — Все чудесно, но мне кажется, тут не помешала бы еще капелька чего–нибудь согревающего. Ты ведь сжалишься над продрогшими бедными парнями, дорогая?
То ли ее убедила его ирландская обходительность, то ли вид их насквозь промокшей одежды, с которой капала вода и струился пар, но рядом с мельницей для перца появилась бутылочка домашнего бренди. Джеффрис налил себе большую рюмку и без колебаний выпил ее залпом, причмокнув губами.
— Вот так–то лучше! Давай и ты, парень.
Он передал бутылку Джейми, а сам с удовольствием занялся омлетом и болтовней с женской прислугой.
— Ну и как тут дела? Ребенок–то родился или нет?
— Родился, прошлой ночью, — живо отозвалась помощница кухарки. — Мы всю ночь провели на ногах. Как приехал доктор, велено было греть воду да таскать чистые простыни и полотенца. Забегались все, весь дом вверх тормашками. Но младенец — это еще не все!
— Ладно тебе, — буркнула кухарка, неожиданно помрачнев, — У нас работы невпроворот, а некоторым лишь бы лясы точить. Давай–ка за дело, Мэри Энн: сбегай в кабинет, узнай, может, его милость хочет, чтобы подали что–нибудь еще.
Джейми, вытирая тарелку ломтиком хлеба, заметил, что служанка, ничуть не смутившись упреком, резво удалилась, из чего он сделал вывод, что в кабинете происходило нечто любопытное.
Зато повариха, получив гостей в свое безраздельное распоряжение, тут же и с немалым удовольствием принялась сплетничать.
— Так вот, началось все несколько месяцев назад, когда у леди Джинивы, бедняжки, появились первые признаки. Надо сказать, его милость, как они поженились, души в ней не чаял, пылинки, можно сказать, сдувал. Все для нее делал, что она ни захочет, заказывал из Лондона всякие разности, все время спрашивал, тепло ли ей. Ела все, что душе угодно. Ну просто сам был не свой, его, стало быть, милость. Но потом, когда он узнал, что она ждет ребенка…
Повариха выдержала паузу, и на ее лице появилось загадочное выражение.
Джейми отчаянно хотелось узнать про ребенка: какой он, как себя чувствует. Но поторопить женщину не было никакой возможности, и он подался вперед, всячески выказывая заинтересованность.
— Такое началось! Крики, ругань! Она плачет, а его милость бранит ее такими словами, какие и на конюшне–то говорить стыдно. Вот я и сказала Мэри Энн, когда она сказала мне…
— Выходит, его милость не был рад ребеночку? — нетерпеливо перебил ее Джейми.
К тому времени омлет комом застрял у него где–то за грудиной, и он сделал большой глоток бренди в надежде протолкнуть этот ком в желудок.
Повариха скосила на него блестящий птичий глаз, выгнула бровь, как бы оценивая его смекалку, и хмыкнула.
— Да, парень, ты прав. Вроде бы ему надо радоваться. Да только не тут–то было. Не тут–то было! — многозначительно повторила женщина.
— А почему? — спросил Джеффрис без особого интереса.
— Он сказал, — повариха понизила голос в восторге от скандальности информации, — что ребенок не его!
Джеффрис, опрокинув вторую стопку, презрительно хмыкнул.
— Старый козел с молоденькой козочкой? Оно, конечно, тут всякое может случиться, но откуда его милости знать, чей это ребенок? Он с таким же успехом может быть и от него, и как ни крути, а главнее всего тут слово его леди!
Тонкие губы поварихи растянулись в широкой злорадной улыбке.
— Ну я же не говорю, будто он знал, чей это ребенок, но ведь есть один верный способ узнать, что он не его!