— Что… такого… он натворил? — спросила я, тяжело дыша.
Мне трудно было представить, чтобы этот маленький китаец мог причинить какой–то вред разбитной молодой шлюхе вроде Мэгги. Судя по виду, она могла прибить его как муху.
— Ну, видишь ли, это все ноги, — объяснил Джейми, бросив на мистера Уиллоби взгляд, в котором раздражение мешалось с покорностью неизбежному.
— Ноги?
Я машинально взглянула на крохотные ноги китайца, миниатюрные ступни, обутые в черные атласные туфли с войлочными подошвами.
— Да не его ноги, — буркнул Джейми, перехватив мой взгляд. — Ноги женщин.
— Каких женщин? — спросила я.
— Ну, до сих пор это были только шлюхи, — сказал он, бросив взгляд в сторону арки, откуда могли появиться преследователи. — Правда, трудно сказать, что еще может взбрести ему в голову. Но не стоит судить беднягу слишком уж строго: что с него взять, с язычника–то?
— Понятно, — сказала я, хотя пока еще ничего не поняла. — Но что…
— Вон они! — Мой вопрос прервал крик, донесшийся с дальнего конца улочки.
— Черт, а я–то надеялся, что они отстали. Бежим! Вот сюда!
Мы снова сорвались с места, выбежали по кривому проулку обратно на Королевскую Милю, взбежали вверх по склону и снова свернули в боковой проход. Позади нас, на главной улице, звучали крики погони. Джейми схватил меня за руку и втащил в открытый проем, за которым находился двор, полный бочек, свертков и ящиков. Лихорадочно оглядевшись по сторонам, он сунул вялое тело мистера Уиллоби в большую бочку, наполненную мусором. Замешкавшись лишь для того, чтобы прикрыть голову китайца куском парусины, Джейми затащил меня за нагруженную ящиками подводу и заставил присесть рядом с ним.
Я тяжело дышала от непривычного напряжения, и сердце колотилось от страха. Лицо Джейми раскраснелось от холода и спешки, волосы основательно растрепались, но он почти не запыхался.
— Неужели ты все время так и живешь? — спросила я, прижав руку к груди в тщетном усилии унять сердцебиение.
— Не совсем, — ответил он, опасливо следя поверх борта подводы за преследователями.
Тяжелый топот эхом отдавался от стен, но он удалялся, звучал все глуше и наконец растворился в тишине, нарушаемой лишь равномерным стуком дождя по ящикам.
— Слава богу, пробежали мимо. Но нам лучше посидеть здесь еще немного — убедиться, что они не вернутся.
Он поставил на землю ящик, чтобы я могла сесть, снял с телеги еще один для себя и уселся, вздыхая и причесывая пятерней упавшие на лицо волосы.
— Прости, англичаночка, — сказал Джейми с кривой улыбкой. — Никак не думал, что это обернется такими…
— Приключениями? — закончила я за него и, улыбаясь в ответ, достала носовой платок, чтобы стереть пот с лица. — Да ладно, все в порядке.
Я взглянула на большую бочку, которая трепыхалась и шуршала, свидетельствуя о возвращении мистера Уиллоби в более или менее сознательное состояние.
— Э–э… так что там насчет ног?
— Он рассказал мне о своем пристрастии к выпивке, понимаешь, — ответил он, бросив взгляд на бочку, в которой находился его товарищ. — Оно бы и не беда, но стоит ему принять лишнюю каплю, как речь у него непременно заходит о женских ногах и обо всех ужасных вещах, которые он хочет делать с ними.
— А что ужасного можно сделать с ногами? — заинтересовалась я, — По моему разумению, тут особо не развернешься.
— Это ты не развернешься, а он — еще как! — буркнул Джейми. — Но мне, знаешь ли, не хотелось бы говорить об этом на улице.
Из недр стоявшей позади нас бочки донеслось нечто похожее на пение. Конечно, судить было трудно, но мне показалось, что в этих певучих фразах заключена какая–то просьба.
— Заткнись, ты, чертов дождевой червяк! — рявкнул Джейми. — Еще одно слово — и я сам пройдусь по твоей проклятой физиономии! Посмотрим, как тебе это понравится.
Послышался пьяный смех, и бочка затихла.
— Он что, хочет, чтобы кто–то прошелся по его лицу? — спросила я.
— Ага. Ты, — коротко ответил Джейми. Он виновато пожал плечами, и его щеки покраснели еще больше. — У меня не было времени рассказать ему, кто ты такая.
— А он говорит по–английски?
— Ну да, чуточку, но когда он говорит, его мало кто понимает. Я с ним общаюсь в основном по–китайски.
Я уставилась на Джейми.
— Ты что, знаешь китайский?
Он пожал плечами и с легкой улыбкой наклонил голову.
— Ну, вообще–то я знаю его примерно так же, как мистер Уиллоби знает английский. Правда, избытка других собеседников у него не наблюдается, вот ему и приходится мириться со мной.
Мое сердце выказало признаки возвращения к нормальному ритму. Я прислонилась к тележному борту и накинула капюшон, чтобы укрыться от моросящего дождя.
— А с чего это вдруг его зовут Уиллоби? — спросила я.
Мне было любопытно узнать о китайце, но еще интереснее понять что связывает с ним почтенного эдинбургского печатника. Но у меня пока не было уверенности в своем праве выспрашивать у Джейми подробности его жизни. В конце концов, я только, можно сказать вернулась с того света, во всяком случае из иного мира, и вряд ли могла требовать от Джейми немедленного отчета обо всех прожитых годах.
Джейми потер рукой переносицу.
— Ну да, конечно. Вообще–то его зовут И Тьен Чо. Он говорит это значит «Склоняющийся перед небом».
— Понятно, шотландцам этакое имечко не выговорить, — сообразила я, поскольку знала местных жителей и ничуть не была удивлена их нежеланием вдаваться в тонкости неведомого наречия.
Джейми с его способностью к языкам представлял собой генетическую аномалию.
Он улыбнулся, белые зубы блеснули в сгущавшейся темноте.
— Ну, не совсем так. Выговорить–то они, может быть, и выговорят, да только тогда получится слово, которое по–гэльски означает… короче говоря, грубое слово. Вот мне и показалось, что Уиллоби будет лучше.
— Понятно, — сказала я, решив, что допытываться насчет точного значения гэльского «грубого слова» сейчас, пожалуй, не стоит.
Я оглянулась через плечо — кажется, все было спокойно. Джейми заметил этот жест и, кивнув, поднялся.
— Да, теперь можно двигаться. Парни уже вернулись в трактир.
— А разве на обратном пути нам не придется идти мимо «Края света»? Или можно пробраться закоулками?
Признаться, ни тот ни другой вариант не радовал. Встречаться с пьяными драчунами не хотелось, но и ковылять в сумерках по грязным, заваленным мусором закоулкам Эдинбурга — тоже.
— Н–нет. Мы не будем возвращаться в печатную мастерскую. Я не видела его лица, но прозвучало это как–то натянуто, и меня опять уколола тревога. Видимо, у него есть жилье где–то в городе. Его каморка при типографии явно представляла собой нечто вроде монашеской кельи, но вдруг у него имеется целый дом — семейный дом? В печатной мастерской мы не успели толком поговорить ни о чем, кроме Брианны, и я не имела ни малейшего представления ни о том, чем он занимался все прошедшие двадцать лет, ни о том, чем занимается сейчас.
Успокаивало лишь то, что, увидев меня, Джейми обрадовался — и это мягко говоря. Что же до мрачной задумчивости, то она, скорее всего, была связана не со мной, а с его перебравшим приятелем.
Он склонился над бочкой и говорил что–то на китайском с шотландским акцентом. То были едва ли не самые странные и забавные звуки из когда–либо мною слышанных, что–то вроде писка настраиваемой волынки.
Что именно говорил Джейми, оставалось для меня загадкой, но мистер Уиллоби отвечал на это весьма бойко, перемежая мелодичное чириканье с хихиканьем и фырканьем. Наконец маленький китаец выбрался из бочки: его миниатюрная фигурка четко обрисовалась в свете дальнего уличного фонаря. Он с удивительной ловкостью спрыгнул с края бочки и тут же распростерся передо мной на земле.
Памятуя о том, что говорил Джейми насчет ног и всего такого, я быстро отступила на шаг, но Джейми успокаивающе положил мне руку на плечо.
— Все в порядке, англичаночка. Он всего лишь хочет извиниться за то, что ранее отнесся к тебе без должной почтительности.
— О да!
С сомнением посмотрев на мистера Уиллоби, бормотавшего что–то, уткнувшись лицом в землю, и понятия не имея, как мне следовало бы поступить в соответствии с правилами китайского этикета, я наклонилась и погладила его по голове. Очевидно, это интуитивное действие оказалось правильным, потому что он вскочил на ноги и кланялся мне до тех пор, пока потерявший терпение Джейми не велел ему остановиться. По завершении этих китайских церемоний мы направились назад, к Королевской Миле.
Здание, к которому прикол нас Джейми, скромно притулилось в маленьком тупике чуть выше церкви Пушечных Врат, примерно в Четверти мили над дворцом Холируд. Увидев светившиеся внизу, у ворот дворца, фонари, я слегка поежилась: на раннем, победном этапе карьеры Карла Стюарта мы прожили с ним в этом дворце почти пять недель. В его стенах умер дядя Джейми, Колум Маккензи.
Здание, к которому прикол нас Джейми, скромно притулилось в маленьком тупике чуть выше церкви Пушечных Врат, примерно в Четверти мили над дворцом Холируд. Увидев светившиеся внизу, у ворот дворца, фонари, я слегка поежилась: на раннем, победном этапе карьеры Карла Стюарта мы прожили с ним в этом дворце почти пять недель. В его стенах умер дядя Джейми, Колум Маккензи.
На стук Джейми дверь открылась, и нее мысли о прошлом исчезли. Женщина, которая стояла, всматриваясь в нас со свечой в руке, была маленькой, темноволосой и элегантной. Увидев Джейми, она с радостным криком бросилась к нему и расцеловала в обе щеки. У меня оборвалось сердце, но потом я услышала, как Джейми назвал ее «мадам Жанна». По моему разумению, ни к жене, ни к любовнице так не обращаются.
Но все–таки было в этой женщине нечто, вызывавшее у меня беспокойство. По всей видимости, она была француженкой, но по–английски говорила хорошо, что, впрочем, не представляло собой ничего особенного для Эдинбурга, морского порта и вообще космополитического города. Платье ее при всей скромности фасона было ладно скроено и сшито из дорогого, тяжелого шелка, а пудры и румян на лице было куда больше, чем у обычной шотландской горожанки. Но беспокоило не это, а то, что смотрела она на меня с нескрываемой неприязнью.
— Месье Фрэзер, — сказала она, коснувшись плеча Джейми с собственническим видом, который мне вовсе не понравился, — можно мне переговорить с вами с глазу на глаз?
Джейми, передавший свой плащ быстро появившейся служанке, бросил на меня быстрый взгляд и сразу понял, что к чему.
— Конечно, мадам Жанна, — любезно ответил он и, протянув руку, привлек меня к себе. — Но сначала позвольте мне представить вам мою жену, мадам Фрэзер.
Мое сердце замерло на момент, потом забилось вновь так громко, что его стук был, наверное, слышен всем находившимся в маленькой прихожей. Джейми встретился со мной взглядом и улыбнулся, крепко сжав мои пальцы.
— Вашу… жену? — Трудно было сказать, какое чувство превалировало в выражении лица мадам Жанны — изумление или ужас — Но, месье Фрэзер… вы привели ее сюда? Я думала… женщина… этого уже более чем достаточно, чтобы оскорбить наших собственных jeune filles, молодых девушек. Это нехорошо… но чтобы жена…
Она некрасиво разинула рот, открыв взгляду несколько порченых зубов. Но в следующее мгновение она совладала с собой и слегка поклонилась в попытке проявить учтивость.
— Bonsoir… мадам. Добрый вечер.
— Уверена, более чем добрый, — вежливо ответила я.
— Моя комната готова, мадам? — спросил Джейми и, не дожидаясь ответа, пошел к лестнице, увлекая меня за собой. — Мы проведем там ночь.
Он оглянулся на мистера Уиллоби, который, зайдя следом за нами, сразу же примостился на полу с мечтательным выражением на маленьком плоском лице, в то время как с его промокшей одежды стекала вода.
— Э–э…
Взглянув на мадам Жанну, Джейми махнул рукой в сторону мистера Уиллоби и вопросительно поднял брови. Та уставилась на китайца, как будто недоумевая, откуда он взялся, потом пришла в себя и хлопнула в ладоши, призывая служанку.
— Полин, узнай, пожалуйста, свободна ли мадемуазель Джози, — распорядилась она. — А потом принеси воды и свежие полотенца для месье Фрэзера и его… жены.
Последнее слово было произнесено таким тоном, будто она до сих пор не могла поверить услышанному.
— О, и вот еще что, если вы будете так добры, мадам. — Джейми перегнулся через перила, глядя на нее сверху с широкой улыбкой. — Моей жене потребуется чистая одежда, у нее случилось досадное происшествие. Вы смогли бы раздобыть что–нибудь подходящее к утру? Благодарю вас, мадам Жанна. Bonsoir!
Я молча последовала за ним по четырем пролетам винтовой лестницы на верхний этаж дома, ошалевая от кружившихся в голове мыслей. Тот парень в пабе обозвал его сводником. Тогда я не обратила внимания на это определение, ведь подобное слово не могло иметь отношения к Джейми Фрэзеру.
«Точнее, — поправилась я, глядя на обтянутые темно–серой саржей камзола широченные плечи, — к тому Джейми Фрэзеру, которого я когда–то знала. Но что мне известно об этом человеке?»
Трудно сказать, что я рассчитывала увидеть, но комната оказалась самой обыкновенной, маленькой и чистой, хотя последнее обстоятельство, если вдуматься, можно было счесть необычным. Обстановку составляли табурет, простая кровать и комод, на котором стояли тазик, кувшин и глиняный подсвечник со свечой из пчелиного воска. Ее Джейми зажег от маленькой свечки, которую принес с собой.
Стянув свой мокрый камзол, он небрежно бросил его на табурет, потом сел на кровать, чтобы снять мокрые башмаки.
— Господи, — сказал он, — я умираю с голоду. Надеюсь, повариха еще не легла спать.
— Джейми… — начала было я.
— Сними свой плащ, англичаночка, — сказал он, заметив, что я продолжаю стоять, прислонившись к двери. — Ты промокла до нитки.
— Да. В общем… да. Но сначала… э–э… Джейми, почему это вдруг у тебя имеется постоянная комната в борделе? — вырвалось у меня.
Он потер подбородок со слегка смущенным видом.
— Прости, англичаночка. Конечно, мне не стоило приводить тебя сюда, но это единственное место, где, как я подумал, мы могли быстро привести в порядок твой наряд, не говоря уж о возможности получить горячий ужин. И кроме того, мне надо было поместить мистера Уиллоби туда, где он не попал бы в большую беду, и раз уж мы сюда пришли… что ж, — он бросил взгляд на кровать, — эта постель куда удобнее, чем моя койка в печатной мастерской. Но может быть, это была неудачная идея. Мы можем уйти, если тебе кажется, что это не…
— Я не возражаю, — перебила я его. — Вопрос в том, почему у тебя есть собственная комната в борделе. Неужели ты такой хороший клиент, что…
— Клиент?
Он уставился на меня, подняв брови.
— Здесь? Господи, англичаночка, за кого ты меня принимаешь?
— Черт меня побери, если я это знаю, — сказала я. — Потому и спрашиваю. Ты ответишь на мой вопрос?
На миг он уставился на свои обтянутые чулками ноги, поводил пальцами по полу, поднял голову, посмотрел на меня и спокойно ответил:
— Пожалуй. Я не клиент Жанны, но она моя клиентка, и хорошая. Она держит для меня комнату, потому что я часто допоздна бываю в отлучке по делам, и почему бы мне не иметь места, куда я могу заявиться когда угодно и где мне будут обеспечены еда, постель и уединение? Эта комната — часть моей договоренности с ней.
Я слушала, затаив дыхание, и лишь теперь облегченно выдохнула.
— Ладно. Тогда задам следующий вопрос: какое дело может связывать хозяйку борделя с печатником?
В моей голове промелькнула нелепая мысль, что он, может быть, печатает рекламные плакаты ее заведения, но, разумеется, я тут же ее отбросила.
— Что ж, — медленно произнес он. — Нет, я думаю, это не вопрос.
— Нет?
— Нет.
Одним плавным движением он встал с кровати и оказался так близко от меня, что я могла заглянуть ему в лицо. У меня вдруг возник порыв отступить на шаг, и если он остался неосуществленным, то главным образом оттого, что отступать было некуда.
— Настоящий вопрос, англичаночка, состоит в том, почему ты вернулась?
— Ага, конечно, легче задавать вопросы мне, чем отвечать самому. — Мои ладони плотно прижались к шероховатому дереву двери. — Ну а как ты думаешь, почему я вернулась?
— Я не знаю.
Мягкий шотландский говор звучал невозмутимо, но я даже в полумраке видела, как бьется пульс над открытым воротом его рубахи.
— Ты вернулась, чтобы снова стать моей женой? Или только затем, чтобы рассказать мне о дочери?
Неожиданно, словно осознав, что такая близость меня нервирует, Джейми отвернулся и двинулся к окну, где поскрипывали на ветру ставни.
— Ты мать моего ребенка, англичаночка, и за одно это я обязан тебе — за знание того, что моя жизнь была не напрасной и что мой ребенок в безопасности.
Он повернулся и посмотрел на меня. В голубых глазах застыло напряжение.
— Но прошло много времени с тех пор, как мы с тобой были вместе. Потом у тебя была своя жизнь, а у меня здесь — своя. Ты ничего не знаешь о том, что я делал или кем был. И вот теперь ты вернулась. Потому что захотела или потому что почувствовала себя обязанной?
У меня перехватило горло, но я посмотрела прямо в глаза Джейми.
— Я вернулась теперь, потому что раньше… раньше я думала, что ты умер. Я думала, что ты погиб при Куллодене.
Джейми уставился на подоконник и подобрал с него какую–то щепочку.
— Ну понятно… Что ж… я и должен был умереть. — Он невесело улыбнулся, пристально изучая щепочку. — Приложил к этому уйму стараний. — Он снова посмотрел на меня. — А как ты узнала, что я не умер? Или где я нахожусь, если на то пошло?
— Мне помогли. Молодой историк Роджер Уэйкфилд нашел архивные записи, он проследил каждый твой шаг до Эдинбурга. И, увидев имя «А. Малкольм», я поняла… подумала, что… это можешь быть ты.