— Но он этого не сделал, — заметила я. — Что случилось?
Он рассмеялся.
— Наверное, я настолько ошалел от усталости, что не нашел ничего лучше, как сказать: «Все хорошо, это я».
— Здорово! И что ответил тюлень?
Джейми пожал плечами.
— Он присмотрелся ко мне — ты знаешь, у тюленей взгляд почти немигающий, а когда кто–то долго смотрит на тебя немигающим взглядом, это чертовски нервирует, — вроде как хмыкнул и соскользнул со скалы в воду.
Оставшись единственным обитателем крохотного островка, Джейми некоторое время сидел, ничего не соображая, а восстановив силы и мыслительные способности, начал методично обшаривать расщелины. Остров был невелик, но ему не сразу удалось найти щель в камне, которая вела в широкую полость, расположенную на фут ниже скальной поверхности. Она находилась в центре островка, и если затапливалась, то разве что в самые сильные шторма. Во всяком случае, песок, устилавший дно каверны, был сухим.
— Ну, не томи меня, — сказала я, ткнув его в живот, — там было французское золото?
— И было и не было, англичаночка, — ответил он. — Я ведь и вправду раскатал губу на золото Людовика, которого, по слухам, было на тридцать тысяч фунтов. Можешь себе представить, сколько места заняла бы такая уйма монет? Но нет, в этой каверне я нашел только шкатулку менее фута длиной да маленький кожаный кошель. Правда, в шкатулке действительно было золото и серебро тоже.
Да, самое настоящее. В деревянной шкатулке находилось двести пять монет, золотых и серебряных, некоторые в таком прекрасном состоянии, словно их только что отчеканили, другие же были затерты до невозможности разобрать изображение.
— Древние монеты, англичаночка.
— Древние? Что ты имеешь в виду? Очень старые?
— Греческие, саксонские и римские. Действительно очень старые.
Мы лежали молча, глядя друг на друга в сумрачном свете.
— Невероятно, — сказала я наконец. — Это, спору нет, сокровище, но не…
— Но явно не то, которое мог бы послать на содержание армии Людовик, — закончил за меня Джейми. — Нет, этот клад не имел отношения ни к королю Франции, ни к его министрам.
— А как насчет мешочка? — спросила я. — Что было в найденном тобой кошельке?
— Камни, англичаночка. Драгоценные камни. Бриллианты, жемчуга, изумруды и сапфиры. Немного, но прекрасно ограненные и довольно крупные.
Джейми улыбнулся несколько мрачновато. Итак, он сидел на камне под тусклым серым небом и вертел в руках монеты и драгоценные камни, пребывая в растерянности. Через некоторое время ему показалось, что за ним следят. Он поднял глаза и увидел, что окружен любопытными тюленями. Начался отлив, самки вернулись с рыбалки, и двадцать пар круглых черных глаз настороженно разглядывали его. Огромный черный самец, осмелевший в присутствии своего гарема, тоже вернулся. Он громко лаял, угрожающе мотал головой и наступал на Джейми. С каждым разом его скользившая на ластах по мокрым камням трехсотфунтовая туша оказывалась все ближе.
— Тогда я решил, что лучше всего мне убраться, — сказал Джейми. — В конце концов, я нашел то, за чем пришел, и что мне тут было еще делать? Шкатулку и кошель я положил туда, где они лежали: возможности отнести их на берег у меня не было, да хоть бы и была, что с того? Поэтому я положил их обратно и ползком спустился в воду, стуча зубами от холода.
Несколько гребков — и течение подхватило его и понесло к суше.
Как и большинство такого рода прибрежных водоворотов, оно было круговым и довольно скоро вынесло пловца к подножию утеса, где он выбрался на берег, оделся и заснул в гнезде из сухих водорослей.
Он умолк, и я увидела, что он смотрит сквозь меня.
— Я проснулся на рассвете, — тихо продолжил Джейми. — Поверь, англичаночка, я видел немало рассветов, но такой увидел впервые.
Я чувствовал вращение земли, а мое дыхание смешивалось с дыханием ветра. Казалось, что у меня не было ни кожи, ни костей: все заменил пребывавший прямо во мне свет восходящего солнца.
Его взгляд перестал блуждать в пространстве и вернулся ко мне.
— Потом солнце поднялось еще выше, — сказал он уже обыденным тоном, — и когда оно согрело меня достаточно, чтобы я мог встать, я поднялся и направился в глубь суши, в сторону дороги, чтобы встретиться с англичанами.
— Но почему ты вернулся? Ты был свободен! У тебя были деньги и…
— И на что бы я потратил эти деньги, англичаночка? — спросил он. — Зашел бы в пастушью хижину и предложил хозяину золотой динарий или маленький изумруд?
Видя мое негодование, Джейми улыбнулся и покачал головой.
— Нет, — сказал он мягко. — Мне ничего не оставалось, кроме как вернуться обратно. Да, конечно, какое–то время я мог бы скрываться в вереске, пусть даже полуголый и умирающий с голоду, но они бы неустанно охотились за мной, англичаночка. Для них я был не просто беглым преступником, а человеком, который мог проникнуть в тайну французского золота. Да они перевернули бы вверх дном каждую хижину в окрестностях Ардсмура, думая, что я могу найти там прибежище. А уж если англичане выходят на охоту, то держись, — добавил он угрюмо. — Ты видела обшивку в передней?
Да, я заметила эту дубовую панель, покореженную и выщербленную тяжелыми ударами.
— Мы оставили ее такой на память, — сказал он. — Чтобы показывать детям и рассказывать им, каковы англичане.
Подавляемая ненависть в его голосе поразила меня до глубины души, но, по правде сказать, зная о «подвигах» английской армии в горной Шотландии, возразить было нечего. Поэтому я промолчала, а Джейми продолжил:
— Так вот, англичаночка, мне вовсе не хотелось привлекать к жителям окрестностей Ардсмура подобное внимание. — Его рука сжала мою, и едва заметная улыбка тронула губы. — К тому же, если бы меня не поймали, охота, скорее всего, снова добралась бы до Лаллиброха. И если я не хотел подвергать опасности жителей Ардсмура, то уж тем более должен был подумать о своих близких. Кроме того…
Джейми умолк, по–видимому пытаясь найти нужные слова.
— Я вынужден был вернуться в тюрьму, — произнес он медленно. — Ради людей, если не ради чего другого.
— Ради заключенных? — удивилась я. — Что, там сидел кто–то из Лаллиброха?
Он покачал головой. Маленькая вертикальная морщинка, которая появлялась между бровями, когда он задумывался, была видна даже при свете звезд.
— Нет. Там были люди со всей горной Шотландии, почти из всех кланов. Всего по несколько человек из каждого клана, зачастую всякая шушера. Но они тем более нуждались в вожде.
— И ты стал для них этим вождем? — спросила я, сдерживая желание разгладить эту морщинку пальцами.
— За неимением лучшего, — ответил Джейми с легкой улыбкой.
Он, привыкший мыслить себя одним целым с семьей и арендаторами, которые поддерживали его на протяжении семи лет, оказался оторванным от них, столкнулся вместо этого с одиночеством и безнадежностью, убивающими человека даже вернее, чем грязь, сырость и холод тюрьмы.
Но, оказавшись в такой ситуации, он не только не пал духом сам, но и сделался примером и опорой для других, превратил разномастный сброд уцелевших после Куллодена в сплоченную группу, какой этим людям нужно было стать, чтобы выжить в Ардсмуре. Где уговорами, а где, если требовалось, и силой он подвигнул их к тому, чтобы забыть клановые раздоры. Они объединились, и он стал их вождем.
— Они стали моим кланом, — тихо сказал Джейми. — И они помогли мне выжить.
Но потом их отправили на подневольные работы в заморские земли. И он не сумел спасти их.
— Ты сделал для них все, что мог. Но теперь это позади, — прошептала я.
Мы долго лежали в объятиях друг друга, прислушиваясь к негромким звукам дома. В отличие от вечной суеты борделя тихие скрипы и вздохи говорили о спокойствии, домашнем уюте и безопасности. В первый раз мы по–настоящему остались наедине, когда нам ничего не грозило и ничто не отвлекало нас друг от друга.
Теперь у нас было время. Время, чтобы рассказать остальную часть истории о золоте, узнать, что он с ним сделал, выяснить, что случилось с заключенными Ардсмура, поразмыслить о сожжении печатной мастерской, об одноглазом моряке юного Айена, о встрече с таможенниками его величества на берегу у Арброута и решить, что делать дальше. Но поскольку время было, не было никакой нужды говорить обо всем этом прямо сейчас.
Последний брикет торфа развалился в очаге на шипящие красные комья. Я придвинулась поближе к Джейми, уткнулась лицом в его шею. От него пахло травой, потом и чуть–чуть бренди.
Откликаясь на мое движение, он переместился так, что наши обнаженные тела соприкоснулись по всей длине.
— Что, опять? — удивленно пробормотала я. — Люди в твоем возрасте не должны делать это так часто.
Он мягко куснул меня за мочку уха.
Он мягко куснул меня за мочку уха.
— Но ведь ты тоже делаешь это, англичаночка. А ты старше меня.
— Это другое дело, — сказала я, тихо охнув, когда он неожиданно взгромоздился на меня и его плечи загородили звездный свет в окошке. — Я женщина.
— Не будь ты женщиной, англичаночка, — заявил он, принимаясь за дело, — я бы ничего подобного и не затевал. А сейчас помолчи.
Я проснулась на рассвете под скрип тершегося об окно розового куста и приглушенный стук и звяканье, доносившиеся снизу, где на кухне готовился завтрак. Осторожно, чтобы не разбудить Джейми, я выбралась из кровати и, с дрожью ступая по ледяным половицам, потянулась за первым подвернувшимся под руку одеянием.
Закутавшись в рубашку Джейми, я опустилась на колени перед очагом и принялась за нелегкое дело разведения огня, сожалея о том, что не додумалась включить в список захваченных с собой нужных мелочей безопасные спички. Конечно, сухие щепки занимаются и от искр, высекаемых кресалом из кремня, только вот, как правило, не с первой попытки. И не со второй. И не…
Где–то на двенадцатой попытке мое упорство было–таки вознаграждено: комок пакли, служивший мне вместо трута, чуть задымился и появился крохотный, но быстро разгоравшийся огонек. Быстро, но осторожно я сунула паклю в шалашик из прутиков и щепочек, сооруженный загодя, чтобы порыв холодного ветра не задул огонь.
Накануне я оставила окно приоткрытым, чтобы не задохнуться от дыма: торфяные лепешки горели жарко, но тускло и отчаянно дымили, свидетельством чему были закопченные балки над головой. И даже сейчас, несмотря на холод, я думала, что свежий воздух нам не повредит, по крайней мере пока я как следует не разожгу огонь.
Оконное стекло по краям прихватило легким морозцем — зима была не за горами. Воздух был такой свежий и морозный, что я, прежде чем закрыть окно, сделала несколько жадных глотков, вдыхая запахи прошлогодней листвы, высушенных яблок, холодной земли и влажной, сочной травы. Вид снаружи поражал своей графической четкостью: каменные стены и темные сосны, словно начерченные пером на фоне серого облачного утра.
Потом мое внимание привлекло движение на вершине холма, где проходила разбитая дорога на деревушку Брох–Мордха. Один за другим три маленьких горных пони поднялись на гребень холма и начали спускаться по склону к усадьбе.
Наездники были слишком далеко, и я не могла разглядеть их лиц, зато по раздувавшимся юбкам сразу поняла, что все три верховых — женщины. Может быть, это девушки Мэгги, Китти и Джанет, возвращавшиеся из дома Джейми–младшего. Мой Джейми будет рад их увидеть.
Я решила, что, пока часть утра еще остается в нашем распоряжении, по–настоящему отогреться можно только под одеялом. Закрыв окно, я достала из корзины несколько торфяных кирпичиков, подбросила их в очаг, чтобы дать пищу разгоревшемуся огню, сбросила рубашку и скользнула в восхитительное тепло нагретой постели.
Джейми, ощутив холодок моего тела, перекатился ко мне, сонно потерся лицом о мое плечо и пробормотал:
— Хорошо спала, англичаночка?
— Лучше не бывает, — заверила я, коварно прислоняя свой замерзший зад к его теплым бедрам. — А ты?
— Ммм. — Он ответил блаженным стоном, стиснув меня в объятиях. — Мне снились дьявольские сны.
— Какие именно?
— Главным образом голые женщины, — проурчал он и легонько укусил меня за плечо. — А еще еда.
У него заурчало в животе — естественный отклик на доносившийся из кухни запах выпечки и жареного бекона.
— Смотри не перепутай одно с другим, — предостерегла я, отдергивая плечо за пределы досягаемости его зубов.
— Не бойся. Я пока еще в состоянии отличить нежную пухленькую девицу от соленой ветчины. Хотя, спору нет, определенное сходство тут налицо.
Он схватил мои ягодицы обеими руками и стиснул, отчего я вскрикнула и ударила его пятками по голеням.
— Зверюга!
— Ага, значит, зверюга? — рассмеялся Джейми. — Ну что ж, так тому и быть.
Зарычав, он нырнул под одеяло и принялся пощипывать и покусывать внутреннюю поверхность моих бедер, игнорируя мой писк и попытки побить его по спине и плечам.
В процессе этой возни одеяло сползло на пол, открыв взору копну рыжих волос поверх моих бедер.
— Возможно, разница еще меньше, чем мне казалось, — сообщил Джейми, высунув голову, чтобы набрать воздуха. — Я тут попробовал: ты и точно на вкус солоноватая. Что ты…
Его прервал неожиданный стук двери. Она резко распахнулась, ударилась о стену, а когда мы, встрепенувшись, обернулись, то обнаружили на пороге юную незнакомую мне девушку пятнадцати–шестнадцати лет с длинными светлыми волосами и большими голубыми глазами. Глаза эти, расширенные от потрясения и ужаса, смотрели прямо на меня. Ее взгляд медленно переместился с моих спутанных волос на обнаженную грудь и вниз по голому телу, пока не наткнулся на Джейми, который лежал распростертый между моими бедрами, побледневший и потрясенный не меньше ее.
— Папа! — воскликнула она с глубочайшим возмущением. — Кто эта женщина?
Глава 34
ПАПА
— Папа? — растерянно повторила я за ней. — Папа?!
Когда дверь открылась, Джейми обратился в камень. Теперь он рывком выпрямился, схватил упавшее одеяло, убрал с лица беспорядочно разметавшиеся волосы и сердито взглянул на девушку.
— Какого дьявола ты тут делаешь? — проревел он.
Рыжебородый, обнаженный и хриплый от ярости, Джейми представлял собой внушительное зрелище, и девушка на миг растерялась и отпрянула, но тут же совладала с собой, вздернула подбородок и ответила ему таким же сердитым взглядом.
— Я здесь с мамой!
Пожалуй, она не добилась бы большего эффекта и пальнув Джейми прямиком в сердце. Он содрогнулся, и вся краска напрочь сошла с его лица.
Правда, в следующий миг, когда на деревянной лестнице зазвучали быстрые шаги, он вновь покраснел. Джейми соскочил с постели, поспешно бросив одеяло в мою сторону, и схватил свои штаны. Он едва успел их натянуть, когда в комнату стремительно влетела еще одна женщина. Она резко остановилась, словно наткнувшись на прозрачную стену, и уставилась расширенными глазами на кровать.
— Это правда! — вскричала женщина и повернулась к Джейми, вцепившись в полы своего плаща. — Это правда! Это та самая англичанка, ведьма! Как ты мог так поступить со мной, Джейми Фрэзер?
— Успокойся, Лаогера! — отрезал он. — Я пока еще ничего не сделал!
Я села, прислонилась к стене, закуталась в одеяло и уставилась на них. Я узнала ее, только когда он назвал ее имя. Двадцать с лишним лет назад Лаогера Маккензи была стройной шестнадцатилетней девушкой с кожей как розовые лепестки и волосами лунного цвета, пылавшей яростной — и безответной — страстью к Джейми Фрэзеру, Очевидно, с тех пор кое–что изменилось.
Ей было около сорока, и она утратила стройность, значительно округлившись. Кожа все еще оставалась нежной, но увяла и растянулась на пухлых, а сейчас еще и раскрасневшихся от ярости щеках. Пряди пепельных волос выбивались из–под ее респектабельного белого чепца. Правда, бледно–голубые глаза остались теми же и снова взирали на меня с той же ненавистью, которую я видела в них когда–то давно.
— Он мой! — прошипела она и топнула ногой. — Убирайся обратно в ад, откуда ты явилась, и оставь его мне! Убирайся, я сказала!
Поскольку я не выказала намерения последовать ее указаниям, она огляделась по сторонам, очевидно, в поисках оружия и, сочтя таковым кувшин с голубой полоской, схватила его и размахнулась, чтобы запустить им в меня. Но тут Джейми ловко выхватил сей метательный снаряд из ее руки, поставил на место и схватил ее за плечо так сильно, что она пискнула.
Он повернулся к ней и бесцеремонно толкнул к двери.
— Спускайся вниз. Я поговорю с тобой потом, Лаогера.
— Ты поговоришь со мной? Поговоришь со мной! — воскликнула она и с искаженным от ярости лицом вцепилась ногтями в его лицо и расцарапала щеку от глаза до подбородка.
Джейми зарычал, схватил ее за запястье, подтащил к двери, вытолкал в коридор, захлопнул за ней дверь и повернул ключ.
Когда он снова повернулся ко мне, я сидела на краешке кровати и дрожащими руками натягивала чулки.
— Я могу объяснить тебе это, Клэр, — сказал он.
— Я т–так н–не думаю, — отозвалась я.
Губы мои, как, впрочем, и все остальное, онемели, слова выговаривались с трудом. Не поднимая глаз, я пыталась — и тщетно — приладить подвязки.
— Послушай меня! — взревел он и обрушил кулак на стол с такой силой, что я подскочила, вскинула голову и увидела, что он навис надо мной.
С растрепанной рыжей гривой, небритым подбородком, обнаженной грудью и расцарапанной физиономией он выглядел как совершающий разорительный набег викинг. Впрочем, я тут же отвернулась и принялась рыться в простынях, ища свою сорочку. В дверь с той стороны начали барабанить, а когда эта суматоха привлекла внимание обитателей дома, к стуку добавились еще и крики.