— Спасибо, милое дитя!
Я от всей души улыбнулась славному мальчугану.
— А ты уверен, что это точно наша двоюродная тетя Клэр? — развивал тему мальчик, поглядывая на меня с недоверием. — Мама говорила, что двоюродная тетя Клэр вроде как ведьма, а эта леди на ведьму вовсе не похожа. Сам посмотри, у нее даже ни одной бородавки на носу нету.
— Спасибо, — сказала я снова, но уже более сухо. — А как тебя зовут?
Он неожиданно застеснялся и уткнулся головой в рукав Джейми, отказываясь говорить.
— Это Энгюс Уолтер Эдвин Муррей Кармайкл, — ответил за него Джейми, взъерошив шелковистые светлые волосы. — Старший сын Мэгги, которого чаще называют просто Уолли.
— А мы зовем его Сморкалкой, — сообщила мне маленькая рыжеволосая девчушка, стоявшая рядом со мной, — Потому что он вечно шмыгает носом и без носового платка ему никуда.
Энгюс Уолтер мигом оторвался от дядюшкиной рубашки, глаза его сверкали, рожица от злости покраснела, как свекла.
— Все ты врешь, врунья! — закричал он. — А ну признавайся, что врешь!
Впрочем, дожидаться признания он не стал и бросился на девочку с кулаками, однако дядюшка удержал его за ворот.
— Девочек бить нельзя, — рассудительно сказал ему Джейми. — Это не по–мужски.
— А обзываться можно? Она ведь сказала, что я сопливый! Ну и как ее после этого не поколотить?
— Да, такие замечания не очень–то украшают юную леди, мисс Абигейл, — строго сказал Джейми маленькой девочке. — Лучше попроси у кузена прощения.
— Да ведь он… — попыталась возразить Абигейл, но, наткнувшись на строгий взгляд Джейми, опустила глаза, покраснела и смущенно пробормотала: — Прости, Уолли.
Поначалу Уолли не казался расположенным считать это полноценной компенсацией за нанесенное оскорбление, но обещание дяди рассказать ему историю пересилило жажду отмщения.
— Расскажи историю о водяном и всаднике! — воскликнул мой рыжеволосый знакомый, протолкнувшись вперед, чтобы ничего не пропустить.
— Нет, лучше про игру в шахматы с дьяволом, — потребовал кто–то из детишек.
Джейми явно был для них своего рода магнитом: два мальчика дергали за его покрывало, тогда как крохотная девчушка с каштановыми волосами вскарабкалась на диван возле его головы и старательно заплетала пряди его волос.
— Вот так будет мило, дядюшка, — сказала она, не принимая участия в граде посыпавшихся предложений.
— Раз я обещал Уолли, значит, ему и выбирать, какую историю слушать, — твердо заявил Джейми.
Он вытащил из–под подушки чистый носовой платок и поднес его к носу Уолли, который и в самом деле выглядел далеко не презентабельно.
— Высморкайся, — велел он тихо и уже громче добавил: — А потом скажи мне, какую историю ты хочешь услышать.
Уолли покорно высморкался и сказал:
— Дядюшка, пожалуйста, про святую Бригитту и гусей.
Глаза Джейми отыскали меня.
— Хорошо, — сказал он, помолчав. — Так вот. Все вы знаете, что дикие гуси создают пары на всю жизнь. Если убить взрослого гуся на охоте, нужно обязательно подождать, потому что подруга обязательно явится, чтобы оплакать его. И тогда придется убить и ее, иначе она будет до самой своей смерти скорбеть по нему, оглашая небеса тоскливыми криками.
Маленький Бенджамин заворочался у меня на руках. Джейми улыбнулся мне и снова переключил внимание на Уолли, вцепившегося в колено своего двоюродного дядюшки.
— Так вот, — продолжил он, — давным–давно, столько сотен лет назад, что и вообразить–то трудно, святая Бригитта вместе с благословенным Михаилом впервые ступила на камни горной Шотландии…
Как раз в этот момент маленький Бенджамин запищал с явным намерением присосаться к лифу моего платья. Возможности удовлетворить его аппетит у меня не было, молодой Джейми со своими родичами куда–то запропастился, и после бесплодных попыток успокоить малыша, потряхивая и покачивая, я отправилась на поиски его матери, так и не узнав, чем закончилась история.
Я нашла эту леди на кухне в большой компании девушек и женщин и, вручив ей отпрыска, провела там некоторое время, представляясь незнакомым дамам и в свою очередь выслушивая представления и приветствия. То есть участвуя в тех ритуальных действах, с помощью которых женщины оценивают друг друга. Все дамы держались весьма дружелюбно, очевидно, уже слышали обо мне, во всяком случае, мне не удалось заметить и намека на чье–либо удивление фактом возвращения первой жены Джейми то ли с того света, то ли из Франции, в зависимости от преподнесенной версии.
Правда, были все же весьма странные подводные течения, обращавшие на себя внимание. Например, все тщательно избегали задавать мне вопросы. В другом месте это могло бы показаться обычной вежливостью, но только не в горной Шотландии, где любопытство никогда не считалось пороком и жительницы которой славились умением вытряхнуть из любого чужака всю его подноготную при первом же знакомстве.
И хотя ко мне отнеслись с чрезвычайной любезностью и доброжелательностью, нельзя было не заметить и быстрых взглядов искоса, и переглядываний за моей спиной, и тихих обменов репликами на гэльском.
Но самым странным было отсутствие Дженни. Она была подлинной душой Лаллиброха; насколько мне помнилось, дом всегда был пронизан ее присутствием, и все в нем вращалось вокруг нее, как планеты вращаются вокруг Солнца. Трудно было поверить, чтобы она могла покинуть свою кухню, когда в доме собралось так много гостей.
Обычно она наполняла собой весь дом, как аромат свежих сосновых ветвей, разбросанных в задней кладовке. Только вот сейчас хвойный запах витал в воздухе, а Дженни не было.
Она избегала меня с той ночи, когда я вернулась с Айеном–младшим, что в данных обстоятельствах было естественно. Я тоже не стремилась к общению с ней. Мы обе понимали, что рано или поздно придется объясниться, но пока ни она, ни я к этому не стремились.
На кухне было тепло и уютно. Слишком тепло. Мешанина запахов: сушившихся тканей, горячего крахмала, мокрых пеленок, пота, жарившихся в лярде овсяных лепешек и пекшегося хлеба — кружила голову. Поэтому, когда Кэтрин заикнулась о том, что нужен кувшин со сливками для ячменных лепешек, я ухватилась за возможность отлучиться и вызвалась принести его из кладовой для молочных продуктов.
После толкотни разгоряченных тел на кухне холодный влажный воздух приятно освежал, и я, прежде чем отправиться в молочную кладовку, постояла минутку, дожидаясь, пока выветрятся впитавшиеся в волосы и нижние юбки кухонные запахи. Кладовка находилась на некотором расстоянии от главного дома, рядом с сараем для дойки, который примыкал к двум маленьким загонам для овец и коз. В горной Шотландии держали и коров, но только ради мяса: коровье молоко считалось пригодным только для инвалидов.
Выйдя из молочной кладовки, я с удивлением увидела Фергюса — он стоял, привалившись к изгороди загона, и задумчиво смотрел на мохнатые спины овец. Я не ожидала увидеть его здесь и понятия не имела, знает ли Джейми о том, что он вернулся.
Племенные мериносы Дженни, привыкшие есть с руки и куда более избалованные, чем кто–либо из ее внуков, увидев меня, с блеянием устремились к ограде в надежде на лакомый кусочек. Поднятый ими шум заставил Фергюса оглянуться. Он увидел меня, помахал без особого энтузиазма рукой и что–то крикнул, но из–за шума слов было не разобрать.
Рядом с загоном находился ларь с подмороженной капустой. Я вытащила большой вялый зеленый кочан и стала, отдирая листья, совать их в жующие рты, чтобы восстановить тишину.
Баран, огромное шерстистое существо по имени Хьюи, с причиндалами, болтавшимися чуть ли не на уровне земли, учуяв еду, принялся бесцеремонно проталкиваться вперед. Фергюс, к тому времени подошедший ко мне, взял целый кочан и изо всех сил запустил им в барана.
Бросок вышел метким: кочан отскочил от мохнатой спины, баран негодующе заблеял и с видом оскорбленного достоинства потрусил прочь. Овечки поплелись за раскачивающимися гениталиями вожака, сопровождая это недовольным блеющим хором.
Фергюс недоброжелательно посмотрел им вслед.
— Никчемные, шумные, вонючие животные, — буркнул он, и я подумала, что со стороны человека, на котором чулки и шарф из овечьей шерсти, это явная неблагодарность.
— Приятно встретить тебя снова, Фергюс, — сказала я, не обращая внимания на его настроение. — А Джейми знает, что ты вернулся?
Меня также интересовало, насколько сам Фергюс — если он только что прибыл в Лаллиброх — осведомлен о недавних событиях.
— Нет еще, — равнодушно отозвался француз, — Наверное, стоит ему доложиться.
Однако он не поспешил в дом с докладом, а продолжал топтаться возле загона. Что–то его явно грызло. Неужели он не справился с поручением?
— Как дела у мистера Гейджа, все в порядке? — спросила я.
— Как дела у мистера Гейджа, все в порядке? — спросила я.
Фергюс непонимающе воззрился на меня, но потом его худощавое лицо оживилось.
— О да! Милорд был прав. Я отправился с Гейджем предупредить остальных, а потом мы вместе пошли в таверну, где им предстояло встретиться. И конечно, там сидела в засаде целая орава переодетых таможенников. Чтоб им дожидаться удачи столько же, сколько их приятелю в бочке, ха–ха!
Впрочем, в следующий миг веселье сошло на нет, глаза потухли и раздался тяжелый вздох.
— Но ждать, что нам заплатят за памфлеты, теперь, конечно, не приходится. И хотя печатный станок удалось спасти, одному Господу ведомо, когда дела милорда снова придут в порядок.
Он говорил с такой печалью, что я удивилась.
— Но ты ведь не занят в печатном деле, верно?
Он дернул плечом.
— Ну да, миледи, сам я в нем не занят, но милорд был достаточно добр и позволил мне вложить в печатное дело часть моей доли прибылей от бренди. Со временем я стал бы полноправным партнером.
— Понятно, — с сочувствием сказала я. — Тебе нужны деньги? Может быть, я могу…
Он бросил на меня удивленный взгляд, а потом улыбнулся, обнажив идеальные белые зубы.
— Спасибо, миледи, но нет. Мои нужды невелики, и на них мне вполне хватает.
Он погладил боковой карман своего плаща, который обнадеживающе забренчал. Фергюс немного помолчал, засунув руки глубоко в карманы.
— Нет, тут другое, миледи, — медленно произнес он. — Печатное дело — это ведь уважаемое занятие.
— Наверное, — сказала я, слегка озадаченная.
Фергюс уловил мой тон и уныло усмехнулся.
— Трудность, миледи, состоит в том, что, хотя доход контрабандиста вполне позволяет ему содержать семью, жених с такой профессией едва ли придется по вкусу родителям уважаемой юной леди.
— Вот оно что, — протянула я. Дело стало проясняться. — Ты хочешь жениться? На уважаемой юной леди?
Он кивнул слегка смущенно.
— Да, мадам. Но ее мать ко мне не благоволит.
Честно говоря, учитывая все обстоятельства, я отлично понимала позицию матери юной леди. Со своей привлекательной внешностью и энергией Фергюс вполне мог завоевать сердце юной девушки, но у него отсутствовало многое из того, что, с точки зрения консервативных шотландских родителей, должен иметь жених. Например, собственность, легальный доход, левая рука и родовое имя.
Кроме того, если в горной Шотландии контрабанда, угон скота и другие формы, можно сказать, коммунистического перераспределения ценностей имели долгую и почтенную историю, француз неизбежно смотрел на это иначе. И сколько бы времени Фергюс ни проживал в Лаллиброхе, душа у него оставалась такой же французской, как собор Парижской Богоматери. Ему, как и мне, суждено было всегда оставаться чужаком.
— Вот будь я совладельцем почтенного и прибыльного печатного дела, то, может быть, добрая леди и согласилась бы счесть меня подходящим женихом, — пояснил Фергюс — Но в данной ситуации…
Он покачал головой.
Я сочувственно погладила его по руке.
— Не переживай из–за этого. Мы обязательно что–нибудь придумаем. Джейми знает об этой девушке? Я уверена, что он с удовольствием замолвит за тебя словечко ее матери.
К моему удивлению, француз переполошился.
— О нет, миледи! Пожалуйста, ничего ему не говорите — у него и без этого хлопот невпроворот!
По большому счету это утверждение соответствовало действительности, только вот удивляла его странная горячность. Однако я согласилась ничего не говорить Джейми. У меня замерзли ноги от стояния на холодной земле, и я предложила ему зайти внутрь.
— Может быть, чуть позже, миледи, — сказал он. — Сейчас я, пожалуй, неподходящая компания даже для овец.
С тяжелым вздохом Фергюс повернулся и понуро побрел к голубятне.
К моему удивлению, Дженни обнаружилась в гостиной с Джейми. Она пришла с улицы: щеки и кончик длинного прямого носа порозовели от холода, а от одежды еще пахло зимой.
— Я послала Айена–младшего оседлать Донаса, — сказала она и нахмурилась, глядя на брата. — Ты в состоянии сам дойти до конюшни или подвести лошадь к крыльцу?
Джейми уставился на нее, ничего не понимая.
— Ходить я могу и сам дойду, куда потребуется, но сейчас никуда идти не собираюсь.
— А разве я не говорила тебе, что он приедет? — спросила Дженни, — Эмиас Кетрик заезжал к нам прошлым вечером и сказал, что Хобарт только что выехал из Кинуоллиса и сегодня собирается заехать к нам. — Она бросила взгляд на эмалированные часы, стоявшие на каминной доске. — Если он выехал после завтрака, то не пройдет и часа, как будет здесь.
Джейми нахмурился и задумчиво посмотрел на сестру, откинув голову на спинку дивана.
— Я уже говорил тебе, Дженни, что не боюсь Хобарта Маккензи, — отрывисто произнес он. — Будь я проклят, если собираюсь бежать от него!
Подняв брови, Дженни холодно взглянула на брата.
— Вот как? Ты и Лаогеры не боялся, и смотри, куда это тебя завело!
Она кивнула на его перевязанную руку.
Джейми поморщился.
— Что ж, тут ты права, — признал он. — С другой стороны, Дженни, ты знаешь, что огнестрельного оружия в горной Шотландии осталось меньше, чем у курицы зубов. Маловероятно, чтобы Хобарт собирался приехать и попросить у меня мой собственный пистолет, чтобы меня же и застрелить.
— Сдается мне, он и утруждать себя не станет, просто войдет и перережет тебе глотку, как глупому гусаку, каковым ты и являешься! — парировала Дженни.
Джейми рассмеялся, а она надулась. Я уловила момент, чтобы вмешаться:
— Кто такой этот Хобарт Маккензи и почему он хочет зарезать тебя, как гуся?
Джейми повернул ко мне голову, в его глазах плясали искорки смеха.
— Хобарт — брат Лаогеры, англичаночка, — пояснил он. — А вот кто кого зарежет…
— Лаогера послала за ним в Кинуоллис, где он живет, — перебила его Дженни, — и рассказала ему… обо всем этом.
Она описала рукой круг, который, видимо, вмещал Джейми, меня и всю ситуацию в целом.
— И теперь все переполошились, вообразив, что Хобарт собирается учинить здесь смертоубийство, защищая честь своей сестры, — пояснил Джейми.
Ему эта мысль почему–то казалась забавной. А вот мне она такой не представлялась. Дженни тоже.
— Ты не беспокоишься из–за этого Хобарта? — спросила я.
— Конечно нет, — ответил он с раздражением и повернулся к сестре. — Ради бога, Дженни, ты ведь знаешь Хобарта Маккензи! Этому малому и поросенка не зарезать, не отхватив кусок собственной ноги.
Дженни смерила брата взглядом, очевидно оценивая его способность защититься от некомпетентного забойщика свиней, и неохотно признала, что Джейми с ним сладит даже одной рукой.
— Ммфм… А если он сюда заявится и ты убьешь его, что тогда?
— Тогда он умрет, я полагаю, — сухо ответил Джейми.
— И тебя повесят за убийство, — парировала она, — или ты пустишься в бега, а вся родня Лаогеры будет гоняться за тобой. Хочешь положить начало кровной вражде?
Джейми, прищурившись, посмотрел на сестру, отчего сходство между ними стало еще очевиднее.
— Чего я хочу, — сказал он с преувеличенным терпением, — так это позавтракать. Ты собираешься меня накормить или хочешь подождать, чтобы я похудел от голода и ты могла спрятать меня в убежище священника, пока Хобарт не уедет?
Раздражение на тонко вылепленном лице Дженни боролось с юмором. Борьба была упорной, но — обычное дело для Фрэзеров — юмор победил.
— А это мысль, — сказала она, блеснув зубами в мимолетной улыбке. — Если бы я могла оттащить твою упрямую тушу так далеко, то и сама огрела бы тебя дубинкой.
Она покачала головой и вздохнула.
— Ладно, Джейми, поступай как знаешь. Только постарайся не испортить мой славный турецкий ковер, ладно?
Джейми посмотрел на нее и ухмыльнулся.
— Обещаю, Дженни. Никакого кровопролития в гостиной.
Она хмыкнула.
— Болван, — беззлобно констатировала она. — Я пришлю Джанет с твоей кашей.
С этими словами Дженни, взмахнув юбками, удалилась.
— Она помянула Донаса? — пробормотала я, изумленно глядя ей вслед. — Не может быть, чтобы это была та самая лошадь, которую ты взял из Леоха!
— Ох, ну что ты! — Джейми откинул голову, посмотрев на меня с улыбкой. — Это внук Донаса, один из его внуков. Мы даем это прозвище гнедым жеребятам в его честь.
Я бережно прощупала по всей длине раненую руку.
— Больно? — спросила я, увидев, как он поморщился, когда я нажала в нескольких дюймах выше раны.
Прогресс был налицо: еще вчера зона воспаления начиналась выше.
— Терпимо. — Джейми вынул руку из перевязи и, морщась, попытался осторожно ее выпрямить. — Терпимо, но вряд ли смогу пройтись колесом.
Я рассмеялась.
— Лучше не пробуй. Слушай, ты только не сердись, но этот Хобарт… Ты правда считаешь, что он не…