Неожиданно Джейми потянулся к котелку, окунул лезвие кинжала в булькающую воду, обтер его и убрал оружие в ножны.
— Джейми, ты зачем это сделал?
Он повернулся и увидел, что сестра смотрит на него в упор. Черные кудряшки выбивались из–под чепца, и у Джейми сжалось сердце, ибо среди угольно–черных прядей он углядел единственную серебристую нить.
— А, это, — машинально ответил он, берясь за заячью тушку. — Клэр всегда говорила, что перед тем, как касаться ножом еды, нужно ополоснуть лезвие в кипятке.
Он скорее почувствовал, чем увидел, как Дженни подняла брови. Она спросила его о Клэр только один раз, когда он вернулся с Куллодена в лихорадке, едва живой, мало что соображающий.
«Она ушла, — отрезал он тогда и отвернулся. — Больше не произноси при мне ее имя».
Дженни, привыкшая его слушаться, помалкивала, и до сих пор эта тема никем не затрагивалась.
Трудно сказать, что подтолкнуло его помянуть Клэр сегодня, не иначе как сны.
Разные, но объединяемые ее образом, они посещали его очень часто, и, пробуждаясь, он чувствовал себя так, словно Клэр в какой–то момент действительно была рядом с ним, настолько близко, что он мог к ней прикоснуться. А потом снова исчезала.
Он мог бы поклясться, что порой, уже проснувшись, чувствовал незабываемый запах, оставленный ею, — мускусный, насыщенный дразнящими свежими ароматами листьев и пряных зеленых трав. Во сне он не раз изливался, отчего ему всегда делалось неловко и даже стыдно. Чтобы отвлечься, Джейми кивнул на живот сестры.
— Уже скоро? — спросил он, всматриваясь в набухшую округлость. — Ты похожа на гриб–дождевик, стоит дотронуться — и пуфф!
Для наглядности он резко разжал пальцы.
— Ага, как же, — фыркнула Дженни, — мне, знаешь ли, очень бы хотелось, чтобы все прошло так легко: пуфф, да и только.
Она выгнула спину, потерев поясницу, отчего живот выпятился и вовсе угрожающе. Джейми даже прижался к стене, чтобы освободить для него побольше места.
— Что же до твоего вопроса, то это может случиться в любой момент. Скоро, очень скоро, но точнее сказать трудно.
Она взяла чашку и отмерила муку. Джейми мрачно отметил, что в мешке осталось совсем мало.
— Пошли за мной в пещеру, когда начнется, — неожиданно сказал он. — Я спущусь, невзирая на красные мундиры.
Дженни перестала помешивать и уставилась на него.
— Ты? Зачем?
— Ну, раз Айена здесь нет… — неопределенно ответил он, продолжая сноровисто разделывать тушку.
Несколько быстрых разрезов, три удара молотком — и вот она, расплющенная, уже готова для дальнейшей обработки.
— И чем бы мне помог Айен, будь он здесь? — хмыкнула Дженни и потянулась за куском сливочного масла.
Джейми тоже хмыкнул, уселся, чтобы продолжить разделку мяса, и живот сестры оказался прямо на уровне его глаз, так что можно было увидеть, как беспокойно шевелится под фартуком новая жизнь. Не удержавшись, он коснулся рукой выпуклого полушария и ощутил поразительно сильные толчки обитателя чрева, которому надоело находиться в тесном заточении.
— Когда придет срок, пришли за мной Фергюса, — снова сказал он.
Она посмотрела на него с досадой и стукнула его по руке ложкой.
— Тебе ведь уже сказано, что твои услуги мне не потребуются! Ради бога, парень, мне и без тебя забот хватает, когда дом полон людей, а запасов кот наплакал. Айен в тюрьме, в Инвернессе не продохнуть от красных мундиров: в окно выглянешь, а они тут как тут. Не хватало мне переживать еще и за тебя: неровен час, сцапают!
— Нечего за меня переживать, уж как–нибудь сам о себе позабочусь.
Он отвернулся от нее и сосредоточился на нарезании мяса.
— Вот и хорошо, заботься, оставаясь на холме, — заявила она, глядя на него поверх края миски. — У меня уже шестеро ребятишек, и до сих пор я управлялась неплохо, так? Думаю, управлюсь и на сей раз.
— Выходит, спорить не о чем? — спросил он.
— Да! Надеюсь, у тебя хватит ума сидеть и не высовываться?
— Как бы не так — я приду.
Дженни прищурилась и вперила на него долгий взгляд.
— Ты, пожалуй, самый упрямый горец отсюда до самого Абердина!
Брат поднял на нее глаза и улыбнулся.
— Может быть, — сказал он, потянулся и погладил ее по колыхавшемуся животу. — А может быть, и нет. Но я приду. Так что, когда настанет время, пошли за мной Фергюса.
Спустя три дня Фергюс поднялся по склону к пещере, сбившись в темноте с тропы и производя в кустах такой треск, что Джейми услышал его задолго до того, как он добрался до входа в пещеру.
— Милорд… — начал мальчик, едва появившись.
Однако Джейми уже набросил на плечи плащ и метнулся мимо парнишки, торопливо устремляясь к дому.
— Но, милорд… — догнал его испуганный оклик не успевшего отдышаться Фергюса. — Милорд, солдаты…
— Солдаты?
Джейми резко остановился и обернулся, нетерпеливо ожидая, пока мальчик спустится по склону.
— Какие еще солдаты? — спросил он, когда Фергюс проковылял несколько последних футов.
— Английские драгуны, милорд. Миледи послала меня сказать, чтобы вы ни в коем случае не покидали пещеру. Один из наших людей видел вчера этих солдат, они расположились лагерем неподалеку от Данмагласа.
— Черт!
— Да, милорд.
Запыхавшийся Фергюс присел на камень, его узкая грудь ходила ходуном.
Джейми задумался, не зная, какое решение принять. Все его существо восставало против возвращения назад. Его кровь кипела от возбуждения, вызванного появлением Фергюса, и мысль о том, чтобы вернуться и забиться в пещеру, словно прячущаяся под камнем гусеница, казалась отвратительной.
Бормоча что–то себе под нос, он присмотрелся к Фергюсу, чья худощавая фигура уже начинала четко вырисовываться в меняющемся свете на фоне утесника, тогда как лицо еще оставалось размытым бледным пятном с парой темнеющих разводов на месте глаз. В душу Джейми закралось подозрение. С чего это его сестре вздумалось посылать Фергюса в столь неурочный час?
Если потребовалось срочно предупредить его о драгунах, было бы безопаснее послать Фергюса ночью. Если срочности не было, почему было не подождать до следующей ночи? Ответ на это был очевиден. Дженни явно решила, что возможности предупредить брата об опасности следующей ночью ей может и не представиться.
— Как дела у моей сестры? — спросил он Фергюса.
— Хорошо, милорд, очень хорошо!
Искренний тон этого заверения подтвердил подозрения Джейми.
— Схваток еще не было? — настойчиво спросил он.
— Нет, милорд! Конечно нет!
Джейми наклонился и схватил плечо Фергюса своей ручищей, словно тисками. Хрупкие кости подростка навеяли не самое приятное в такой момент воспоминание о кроликах, разделанных им для Дженни, но сейчас было не до церемоний, и он усилил хватку. Фергюс завертелся, пытаясь вывернуться.
— Говори правду, малый, — велел Джейми.
— Нет, милорд! Правда!
Пальцы Джейми сжались еще сильнее.
— Она велела не говорить мне?
Должно быть, запрещение Дженни было высказано буквально и касалось только родов, поэтому на этот вопрос Фергюс счел возможным ответить. Что и сделал с явным облегчением:
— Да, милорд!
— Ага!
Он выпустил Фергюса. Тот вскочил на ноги и затараторил, потирая костлявое плечо:
— Она сказала, что я ничего не должен говорить вам, сказать только о солдатах, милорд, потому что, если я скажу, она отрежет мне все мужские причиндалы и сварит их, как колбасу с репой.
Услышав эту угрозу, Джейми не удержался от улыбки.
— Может, нам и не хватает еды, — заверил он своего протеже, — но не до такой степени.
Джейми бросил взгляд на горизонт: над черными силуэтами сосен уже проступало ясное розовое свечение.
— Тогда пойдем, а то через полчаса совсем рассветет.
В этот ранний час в доме не было и намека на тишину. Любой с первого взгляда понял бы, что дела в Лаллиброхе обстоят не как обычно. На дворе был выставлен котел для кипячения одежды, но огонь под ним давно погас, и вода остыла. Из коровника доносилось отчаянное мычание, указывавшее на то, что единственная его обитательница настойчиво требовала дойки, а раздраженное блеяние в загоне извещало о непреложном желании коз подвергнуться той же процедуре.
Стоило Джейми войти во двор, как ему под ноги с оглушительным кудахтаньем метнулись три курицы, преследуемые заходящимся в лае терьером Джеху, охотником на крыс. Возмущенный подобным разбоем среди бела дня, Джейми дал псу такого пинка под брюхо, что того подбросило в воздух. Он удивленно взвизгнул и, шлепнувшись наземь, поспешил убраться от греха подальше. Добравшись до гостиной, Джейми обнаружил там малышей, старших мальчиков, Мэри Макнаб и другую служанку, миссис Кирби, суровую строгую вдову, которая читала им выдержки из Библии.
— «И не Адам прельщен, но жена, прельстившись, впала в преступление», — вещала миссис Кирби.
Сверху донесся громкий протяжный крик. Он доносился снова и снова, и вдова, видимо желая, чтобы до всех лучше дошел смысл слов Писания, выдержала паузу, после чего возобновила чтение. Взгляд ее глаз, бледно–серых и влажных, словно сырые устрицы, метнулся к потолку, затем с удовлетворением остановился на растерянных, напряженных лицах слушателей.
— «Впрочем спасется через чадородие, если пребудет в вере и любви и в святости с целомудрием»[2].
Китти разразилась истерическими рыданиями и уткнула головку в плечо сестры. Мэгги Элен под россыпью веснушек сделалась красной, а вот ее старшего брата эти непрекращающиеся вопли заставили мертвенно побледнеть.
— Миссис Кирби, — сказал Джейми, — будьте любезны прерваться.
Слова был произнесены достаточно корректно, но взгляд, вероятно, был такой же, какой увидел Джеху перед своим знаменательным полетом, последовавшим за соприкосновением с сапогом, потому что миссис Кирби осеклась, ахнула и уронила Библию.
Джейми нагнулся, поднял ее и показал миссис Кирби зубы. За улыбку это выражение сошло бы едва ли, но эффект возымело. Миссис Кирби побледнела и приложила руку к полной груди.
— Может, вам лучше пойти на кухню и заняться делом? — сказал он, вскинув голову, отчего Сьюзи, кухарка, вылетела точно лист, гонимый ветром.
Миссис Кирби пусть не столь поспешно, сохраняя достоинство, но последовала за нею.
Воодушевленный своей маленькой победой, Джейми быстро приспособил всех к делу: вдове Муррея с дочерьми было велено заняться стиркой, младших ребятишек послали под присмотром Мэри Макнаб ловить кур, ребята постарше с явным облегчением двинулись в загон и коровник ухаживать за животными.
Когда комната наконец опустела, он задумался, что делать дальше. Некое смутное чувство долга призывало остаться как бы на страже, хотя он отчетливо понимал, что, как и говорила ему Дженни, на деле он, при любом раскладе, помочь ей ничем не может. Повитуха, судя по тому, что во дворе был привязан незнакомый мул, уже прибыла и находилась с Дженни наверху.
Не в состоянии усидеть на месте, он беспокойно бродил по гостиной с Библией в руке, трогая вещи. Вот книжная полка Дженни с царапинами и сколами, пострадавшая при последнем, случившемся в прошлом году вторжении в дом красных мундиров. А вот большой серебряный поднос для фруктов и цветов, вделанный в середину стола, оказался слишком велик для солдатского ранца, поэтому его, хоть немного и искорежили с досады прикладами, не выломали и не утащили. Впрочем, англичане вообще не слишком–то поживились в имении. Кое–какая мелочь, конечно, прилипла к их рукам, но немногие по–настоящему ценные вещи вместе с вином Джареда были надежно укрыты в убежище священника. Так назывались потайные комнаты без окон, которые с шестнадцатого века, когда католическая церковь в Англии оказалась под запретом, стали появляться в домах джентльменов–католиков как укрытие для их духовных пастырей.
Услышав протяжный стон сверху, Джейми невольно бросил взгляд на семейную Библию в своей руке и почти бессознательно дал книге раскрыться на первой странице, где велась хроника браков, рождений и смертей членов семьи.
Записи начались с брака их родителей. Брайан Фрэзер и Элен Маккензи. Имена и дата были выведены четким округлым почерком матери, а ниже размашистыми каракулями отца сделана короткая приписка. «Брак по любви», — гласила она. Красноречивое примечание, учитывая следующую запись, засвидетельствовавшую рождение Уилли где–то через два месяца после свадьбы.
Джейми, как всегда, улыбнулся при виде этих слов и поднял глаза на свой портрет, где он в двухлетнем возрасте был изображен рядом с Уилли и Брэном, большим охотничьим псом, шотландской борзой. Это все, что осталось от Уилли, который умер от оспы в одиннадцать лет. На холсте имелся разрез — след от удара штыком, в котором выразилось крушение надежд его былого владельца.
— А если бы ты не умер, — произнес Джейми тихо, обращаясь к мальчику на картине, — что тогда?
Действительно, что тогда? Закрывая книгу, он задержался взглядом на последней записи: «Кэтлин Мэйзри Муррей, родилась 3 декабря 1749 года, умерла 3 декабря 1749 года». Ох, вот и еще вопросы. Не заявись тогда, второго декабря, красные мундиры, может быть, и Дженни не родила бы до срока? А имейся у них в достатке еды и не будь сестра, как и все они, исхудавшей от недоедания, помогло бы это?
— Невозможно сказать, верно? — снова обратился он к картине. Там рука старшего брата покоилась на его плече, и он помнил, что всегда чувствовал себя уверенно, когда Уилли стоял позади него. Сверху снова донесся вопль, и руки Джейми в спазме страха сжали книгу.
— Молись за нас, брат, — прошептал он, перекрестился, положил Библию и направился к амбару помочь мальчишкам управиться со скотом.
Помощи там, правда, особой не требовалось. Рэбби с Фергюсом были более чем способны позаботиться о немногих оставшихся домашних животных, а юный Джейми в свои десять лет был достаточно крепок и смышлен, чтобы существенно подсобить им в работе. Оглядевшись по сторонам в поисках дела, Джейми набрал охапку сена и понес его вниз по склону к мулу повитухи. Когда сено закончится, корову придется зарезать: в отличие от коз она не добудет себе достаточно пропитания на зимних склонах, даже при том, что младшие дети таскают ей траву. Если повезет, засоленной туши хватит до весны.
Когда он вернулся в коровник, Фергюс, сгребавший вилами навоз, поднял голову и воинственно выставил тощий подбородок:
— Надеюсь, эта повитуха имеет хорошую репутацию. А то ведь не пристало доверять мадам заботам простой крестьянки, верно?
— Почем мне знать? — раздраженно сказал Джейми, — Я, что ли, ее приглашал?
Миссис Мартинс, старая повитуха, помогавшая появиться на свет всем предыдущим детям Мурреев, умерла — как и многие другие — во время голода, случившегося на следующий год после Куллодена. Миссис Иннес, новая повитуха, была гораздо моложе; он надеялся, что у нее достаточно знаний и опыта и она понимает, что делает.
Но тут в разговор встрял Рэбби.
— Ага, и что ты имеешь в виду, когда говоришь «крестьянка»? — проворчал он, хмуро воззрившись на Фергюса. — Ты ведь сам крестьянин или еще не заметил этого?
Фергюс окинул приятеля взглядом, который можно было бы назвать брошенным свысока, если бы парнишке не пришлось для этого задрать голову, поскольку он был на несколько дюймов ниже Рэбби.
— Крестьянин я или нет, не имеет значения, — высокомерно произнес он. — Я же не повитуха, верно?
— Нет, ты задавака и пустомеля!
Неожиданно Рэбби толкнул приятеля, да так сильно, что тот, охнув от удивления, свалился на пол конюшни. Мгновенно вскочив на ноги, Фергюс кинулся было на заливавшегося смехом обидчика, сидевшего на краю кормушки, но Джейми схватил его за шкирку и живо оттащил назад.
— Ничего подобного, — заявил его хозяин, — Нечего мне портить то немногое, что еще осталось от сена.
Он поставил Фергюса на ноги и, чтобы отвлечь его, спросил:
— А что, разве ты смыслишь в повивальном деле?
— Еще как, милорд, — гордо ответил тот, отряхивая одежду. — За то время, пока я служил у мадам Элизы, многие из ее девушек оказывались в постели.
— Ну, насчет постели кто бы сомневался, — буркнул Джейми. — Мы, кажется, говорим о родах.
— Конечно, а о чем же еще. Многие из них там рожали, да и я сам, — Фергюс выпятил узкую грудь, — появился на свет в том самом месте.
— Действительно. — Губы Джейми дрогнули в усмешке. — И ты, как я полагаю, внимательно наблюдал за всем происходящим во время родов и таким образом приобрел на сей счет глубокие познания?
Нотку сарказма в этой фразе Фергюс предпочел не заметить.
— Ну конечно, — ответил он деловито. — Первым делом повитуха кладет под кровать нож, чтобы обрезать боль.
— Не больно–то я уверен, что она это сделала, — пробормотал Рэбби. — Во всяком случае, на это не очень похоже.
Здесь, в амбаре, крики роженицы звучали не так оглушительно, но все же были слышны.
— А еще берут яйцо, благословляют святой водой и кладут у подножия кровати, чтобы роды прошли легко, — рассеянно продолжил Фергюс, но тут же нахмурился. — Яйцо–то у этой повитухи есть, я сам ей дал, только вот, боюсь, она не знала, что с ним делать. А я хранил его весь последний месяц, — простодушно добавил он, — потому что курицы теперь редко несутся. Хотел быть уверенным в том, что оно будет под рукой, когда понадобится. Ну а после родов, — заговорил Фергюс с энтузиазмом проповедника, забыв о сомнениях насчет яйца, — повитуха должна сварить чай из плаценты и дать его выпить роженице, чтобы у нее было больше молока.
Из горла Рэбби вырвался слабый звук, указывающий на позывы к тошноте.