Герр Капельдудкер ставит на столик бутылку минеральной воды и два стакана. Кланяется и с достоинством уходит, плотно затворив за собой дверь. Из-за нее слышен стук пишущей машинки и голоса.
Лёвушка и Сергей сидят в позах деловых людей на деловой встрече. Лёвушка тихо говорит Сергею:
— Новое в том, что ты теперь не можешь вести линию Цербера так, как раньше предполагалось. Придется сократить твое участие в дальнейшей работе с ней. Ты провел скрытую вербовку и получил достаточное количество компрометирующих материалов. У нее путь назад отрезан. Но Берлин пока для тебя слишком опасен. Получение списков агентуры на нашей территории теперь возлагается на Иштвана.
Сергей:
— Как ты представляешь себе дальнейшее?
— Твой уход с линии я оформлю газетным вариантом. Закажу в Центре чешские и венгерские газеты, скажем, дай подумать, Сергей, на двадцатое декабря. У тебя месяц для подготовки. После твоей «смерти» Иштван должен вести линию как можно мягче и не доводить дело до угроз: Цербер любит тебя по-настоящему, и с этим надо считаться. Для нас это и лучше, и хуже. От Иштвана потребуется много такта, деликатности и чутья: любящие — народ очень чуткий, надо играть так, чтобы она не почувствовала фальши.
Лёва закуривает.
Сергей:
— Как в Художественном театре?
— Гораздо лучше, естественней. И, главное, ответственней! Не все артисты Художественного могли бы с успехом выступать на нашей сцене!
— А Король?
— Кого ты называешь Королем? Фон Кролля? Там дело проще. Я сведу его с Иштваном и все. Оба они большие аккуратисты и мигом сработаются. Выдержка и воспитанность Иштвана понравятся Кроллю. «Свято место пусто не бывает», Сергей. В новом году Степан что-нибудь тебе подкинет!
Сергей быстро:
— Что именно?
— Потом узнаешь! Думаю, тебе понравится! Все же, друг мой, дай мне еще раз пожать тебе руку. Поздравляю! Рад за тебя вдвойне, потому что ты был на волосок от гибели и уцелел благодаря выдержке. И еще рад потому, что фон Риббентроп, узнав от фон Зиттарта о деле Роя, сказал: «Счастье Германии в том, что такие позорные истории случаются у нас раз в триста лет!» Эх, если бы только он знал, что у него под носом уже работает наш новый человек и мы заготовили в запас еще двух! Поздравляю, Сергей!
Лёвушка трясет Сергею руку.
Гостиная Дорис Шерер. У столика сидит Иштван. Дорис в пеньюаре лежит на черном диване с папиросой в зубах, Сергей ходит по комнате с бокалом в руке. У него усы обриты, прическа изменена, стиль костюма спортивный.
— Так чем же ты недоволен, милый?
— Тем, что мы продвинули вперед только одну сторону нашей программы — денежную.
Дорис звонко смеется.
— И это неплохо! Признаюсь, я уже привыкла к нашим деньгам и не представляю себе жизни на одно жалованье!
— И не надо представлять. Денег будет все больше и больше, Дорис. Ты еще услышишь предложение Батори о связи с американцами, я эту идею полностью поддерживаю: большевиков надо бить не только немецкими руками, но и американскими. Это разумно! Но сейчас я не об этом говорю. У нас не двинулось дело с заключением брака. Плохо, что мы как будто бы привыкли к положению секретной связи, мне стыдно за меня, а еще больше — за тебя, Дорис. Ты должна быть моей женой.
Молчание.
Дорис:
— Гм-м. Ты как будто бы убеждаешь меня… Смешно! Ты — мужчина, я — женщина. Я люблю тебя, страдаю и жду. Дело за тобой, дорогой Черт с копытами!
Сергей останавливается посреди комнаты.
— Ты права. Я виноват. Герр Батори, я еду домой и готовлю поместье к приезду невесты! Еду завтра!
— Не надо! Все хлопоты я беру на себя, дети. Я сам поеду.
— Нет, Батори, что это за жених, если он не побеспокоится о доме для своей невесты? Наше гнездо должен свить я и только я. Все другое — аморально! Мне нужна неделя, одна или две. Словом, ждите моих писем! Батори, налейте бокалы! Дорис, сюда, пожалуйста!
Дорис подходит к столику.
— Поднимите бокалы! Выше! Чокнемся! Какой чудесный звон! За наше счастье!
Они отпивают вино, Дорис и Сергей целуются.
Дорис дремлет в постели. Настойчивый звонок у двери.
— Сейчас! Иду! Да слышу же, Батори! Слышу!
Она вскакивает, набрасывает халат, но не попадает ногами в туфли, а звон превращается в беспрерывный сигнал тревоги.
— Что он… С ума сошел, что ли… Иду! Иду!
Лестничная клетка. Перед дверью спина Иштвана в пальто и шляпе, Иштван не отнимает руки от звонка. Дверь распахивается. Сонное и радостное лицо Дорис. Видна ее розовая половина.
— Что такое? Есть письмо?! Он едет?!
Иштван молча протягивает газету. Дорис читает извещение о безвременной кончине графа Иожефа Переньи де Киральгаза, последовавшей 20 декабря 1935 года в 11 часов дня на шоссе Братислава — Прага в результате автомобильной катастрофы.
Лицо Дорис. Ее черная половина застыла в неподвижной усмешке.
Иштван молча входит и закрывает за собой дверь. Из-за двери слышен отчаянный вопль.
Гостиная Дорис. Она в трауре, Иштван в черном костюме. Черная половина лица Дорис. Черная рука поднята как для клятвы. Ее голос звучит твердо и спокойно.
— Я желаю, дорогой Батори, чтобы между нами все шло по-старому. Деньги мне теперь не нужны, в них для меня нет смысла. Но эта работа и даже получение денег — это то, что мне осталось от моего возлюбленного. Остались вы, дорогой Батори, и я не хочу потерять вас. Вы, работа, деньги — все это напоминает живого человека, я, вероятно, не смогла бы жить без этого. Я никогда не поеду в Словакию и не буду на его могиле. Она мне чужда, мой возлюбленный здесь, он жив, он не имеет ничего общего с могилой, где похоронен мертвец. Любимый жив в моем сердце, и пока оно бьется, мы неразлучно вместе, теперь он мой больше, чем когда-либо раньше.
Она стоит посреди комнаты как статуя — твердо, гордо и непреклонно. Иштван, опустив голову на руку, слушает.
— Вы понимаете, милый Батори, что я — пугало, и то, что случилось со мной — чудо, ниспосланное мне судьбой и затем взятое обратно. Я не только не хочу выйти замуж, но и не могу. Не могу и не хочу. Это все равно. Я буду жить долго, буду стараться жить долго, потому что со мной осталась сладчайшая горечь воспоминаний.
Дорис стоит совершенно недвижимо. Опустив голову на руки, Иштван молчит.
— Я остаюсь вечной любовницей, и в этом моя сила, радость и слава!
Заснеженный склон горы. Начало зимы. Падает крупный снег. Три посыпанные снегом лыжника поднимаются вверх, потом останавливаются передохнуть. Это Сергей, Альдона и Ганс.
— Да, еще один год работы закончен. Хорошо, что вы оба теперь в состоянии дать правильную оценку всему, что мы сделали, но я хочу в отношении линии Экономиста отметить одно обстоятельство, которое ты, Альдонушка, упустила из вида: оно интересно как с точки зрения разведки, так и контрразведки, смотря с какой стороны на него посмотреть. Однажды гауптшарфюрер СС в частной беседе неосторожно назвал фамилию человека, работающего в месте, интересующем чужую разведку. Заметьте — одну фамилию! И только… На этой маленькой оплошности другая разведка сумела провести свою успешную операцию. Это зарубите себе на носу, товарищи. Будьте осторожны! Помните: из случайно оброненного словечка вырастают поражения!
Альдона:
— Но пока у нас все в порядке, Сергей!
— Да, пока. А что будет в следующем году? Ну отдохнули? Трогаемся дальше!
Снегопад усиливается, и скоро три фигуры тонут в белой пелене снегопада.
Ложа ночного кабака. Ярко освещенный стол накрыт на две персоны. Занавес задернут. Из-за него слышны музыка и глухое шарканье тысячи ног. На диване сидит Дорис Шерер в эсэсовской форме. Видны черная половина ее лица и лежащая на скатерти черная рука.
Дорис тихо говорит:
— Все как было. Вот там блестел бриллиант в его запонке, а здесь лежал золотой портсигар.
Пауза. Лицо с другой стороны — видно нежное и грустное лицо девушки.
— Кто же был этот человек, прошедший через год моей жизни, как буря?
Пауза.
— Черт с копытами или…
Пауза.
— Ангел?
Конец второй серии.
Третья серия. ОХОТА ЗА ШИФРАМИ. 1936 год
Зимний солнечный день. Белый лебедь стоит на льдине и чистит пух под крылом. Заснеженная набережная. За железной оградой свинцовая гладь воды, от которой идет пар. Льдина. На ней лебедь.
Перед оградой сбились в кучу маленькие дети, одетые в яркие пушистые вязаные костюмчики и колпачки. Они похожи на живые цветы, их веселый лепет — на щебетание птичек.
Хорошо одетый атлетического сложения человек с добродушной улыбкой выжидательно наблюдает с противоположного тротуара за детьми и их мамами. У него очень загорелое лицо с энергично загнутым орлиным носом и тяжелым подбородком, обращают на себя внимание светло-голубые задорные глаза и ровный ряд белых зубов. Еще характерная черта — от избытка силы и радостного ощущения жизни он часто потягивается и улыбается людям, небу — всему, что видит.
Пожилая женщина у ограды пытается повыше поднять малыша с булкой, чтобы он подальше бросил ее лебедю. Но у женщины не хватает сил.
«Это как раз мое место! Вперед!» — мысленно командует себе молодой человек, большими шагами переходит неширокую улицу, протискивается к решетке и поднимает малыша. Тот бросает булку, лебедь со льдины садится на воду и подплывает к решетке за плавающей в воде булкой. Мать довольна, хор детских голосов звучит громче.
— Благодарю вас, мсье, — говорит женщина.
— Не стоит, мадам!
— Вы, очевидно, очень любите детей?
— Очень. Да и как их не любить? Они украшают нашу жизнь!
— А любовь к детям украшает вас, мсье!
Молодой человек улыбается и кланяется.
— Благодарю, мадам!
Во время этого разговора пальцы его правой руки незаметно шарят по нижней поверхности ограды. Находят прикрепленную там записку, осторожно снимают и ловко скручивают в тоненькую трубочку.
— Всего наилучшего, мадам! Будь здоров, малыш!
— Прощайте, мсье!
Молодой человек энергичными шагами уходит за угол, дымя сигаретой.
Он перед витриной колбасного магазина. Делает вид, что рассматривает окорок и в то же время читает записку, потом чиркает зажигалкой и сжигает ее. Говорит себе:
— Что ж, в гриме, так в гриме. В самом деле, это безопаснее!
Небрежным жестом подзывает такси, бросает водителю:
— Отель «Бо-Риваж»!
И уезжает.
Фешенебельный высокогорный курорт. Сияющий зимний день. По заснеженной дороге медленно поднимаются два туриста. Пожилой господин с седой бородкой, в очках с золотой оправой одет в спортивный пиджак, светлый свитер, шарф, кепи и короткие брюки с напуском. На ногах горные ботинки, он тяжело опирается на палку и заметно прихрамывает. На плечо у него накинут плед. Это — Степан.
Другой — коренаст, молод и силен. На нем лыжный костюм, из-под которого видна пестрая рубаха с открытым воротом. На плече он несет лыжи и палки. Его волнистые очень светлые волосы придерживает трикотажная повязка. На глазах черные очки. На лице бросается в глаза колючая щетина рыжих усов, коротко подстриженных на английский манер. Это — Адриан.
Они идут медленно, негромко ведя разговор большой принципиальной важности. Старший обдумывает каждое слово, младший говорит с жаром и заглядывает собеседнику в глаза, чтобы увидеть его чувства и предугадать ответ. А между тем при каждом повороте дороги открывается новый грандиозный вид — ослепительно синее небо, сияющие белые горы, сине-зеленый ельник, серые скалы и пропасти, наполненные прозрачной голубизной. Иногда дорогу перебегают белки, мимо с громким пением проносятся мелкие серые пичужки с розовыми и желтыми грудками. Когда собеседники останавливаются, с деревьев к ним спешат белки. Им дают орешки, белки убегают, и собеседники идут дальше, продолжая прерванный разговор.
Степан говорит спокойно и веско:
— Нам следует встречаться как можно реже, а поэтому будем говорить короче, по-деловому и в открытую. Товарищ Адриан, расскажите мне о себе все, что можете.
— Охотно, товарищ Стефан. Я год ожидал этого разговора, но не знал, где и как найти такого человека, как вы. Итак, я — состоятельный человек, владею плантациями в Африке. Материально вполне независим. Имею связи в обществе и пока нахожусь вне подозрений: мой дед — известный колонизатор, реакционер и генерал. Я недавно получил университетский диплом.
Он помолчал, потом усмехнулся.
— Однажды, еще в Африке, меня поразила мысль, что моя жизнь уходит бессмысленно, как и у миллионов других молодых людей. К этой мысли меня привел не кто иной, как Адольф Гитлер своими призывами к жертвенному служению родине и народу. Я поверил ему и явился в Берлин. Но вскоре за ширмой обещаний и заклинаний разглядел ложь: обыкновенное прусское свинство, упакованное в новую обертку.
Адриан закурил.
— Возвращаться побитым мне не хотелось — это не в моем характере. Я принялся снова доискиваться правды и открыл ее в идеях социализма. А для меня принять идею — значит действовать, точнее, бороться за нее. Я стал борцом за освобождение немецкого народа от гитлеровской лжи, за освобождение Германии от варварства.
Закуривая трубочку, Степан спокойно спрашивает:
— А когда освободите, то вернетесь опять в Африку?
Адриан хохочет, потом с жаром говорит:
— Африка для меня потеряна. Очень жаль — я страстный охотник! Но в Африке мне делать нечего: ведь после свержения Гитлера и его режима надо будет строить новую Германию.
— Какую?
— Ну, такую, в которой ужасы гитлеризма уже никогда не повторились бы, и залогом тому — социализм. В нем — наше немецкое будущее.
— Вы коммунист?
— Нет, я и мои единомышленники всего лишь только честно мыслящие люди.
— Вы хотите соединить вашу группу с нашей?
— Тоже нет. Вы — интернационалисты, а мы — патриоты своей страны. И все. В нашей группе есть и священники.
— Что же это за группа? Чем вы занимаетесь?
— Мне удалось собрать четыре группы на идеологической платформе борьбы с фашизмом. Во главе каждой группы из пяти человек стоит старший, двух старших объединяет один главный руководитель, двух главных объединяю я. Почему я? Просто потому, что я богат и холост, не связан ни работой, ни семьей. Теперь о работе группы. Мы сначала занялись печатанием листовок для солдат и рабочих. Но через год поняли, что уголовного преступника словом не свалишь, его нужно бить по лбу. Против силы надо ставить силу. Так мы додумались до мысли найти вас, советских людей, и сомкнуться с вами в деле борьбы, но не теряя, однако, своего собственного демократического лица. Вы — союзники, и мы хотим вашу мощь использовать для своих целей.
— Как именно?
— Все мы — культурные люди с солидным положением в обществе. В наши руки течет все возрастающий поток информации: военной, политической, экономической. Эти сведения мы хотели бы передавать в Москву, потому что они быстро обесцениваются временем. Радисты у нас есть. Мы достанем и передатчики. Но нам нужны друзья в Москве, они получали бы нашу информацию и руководили бы нами. Дальше: нам нужны явочные пункты в Скандинавии, чтобы мы могли передавать вам документы в подлинниках, особенно компрометирующие гитлеровскую банду. Наша тактическая цель — подрывать гитлеровский тыл. Наша стратегическая цель — свержение гитлеризма и строительство будущей демократической Германии.
Они шагают молча.
Степан:
— Значит, у вас организация построена по образцу гитлеровской партии — с фюрерами разных рангов и оберфюрером на вершине?
— Нет, у нас республика, лучше сказать — братство. Мы не принимаем ни одного решения без общего обсуждения, я — лишь координатор. Без координации работа вообще невозможна, ведь люди знают только товарищей по пятерке.
— Я тоже так думаю, — заключает Степан.
Издали слышатся хохот и веселые крики, ближе и ближе, пока из-за поворота не показывается пара сытых коней, которых под уздцы ведет старый крестьянин с трубкой в зубах. Кони тащат перекладину с крюком посредине. К нему привязаны санки. К первым санкам — вторые, ко вторым — третьи, всего гуськом едут двадцать санок. На каждых санках по девушке и юноше в лыжных костюмах. На поворотах часть санок съезжает с пути, и ездоки под общее ликование летят в сугроб.
Отойдя в сторону, за елочки, Степан и Адриан пропускают мимо веселую кавалькаду. Степан:
— Вы понимаете, товарищ Адриан, что сейчас здесь я не могу дать вам ответ и не в моих силах отсюда устроить связь с Москвой и явки в Скандинавии. Я напишу о вас в Москву, и с помощью Центра попробуем вместе все организовать и вместе бить общего врага.
Адриан серьезно:
— Да, вместе. Вы отсюда, мы изнутри. Все наши люди живут по своим паспортам, в своей обычной среде. В Германии мы дома и ходим по немецкой земле тверже, чем вы, но для многих из нас этот путь, вероятно, не будет длинным! Нам некуда бежать, и мы это хорошо понимаем и ясно предвидим свою судьбу. Мы не ждем награды и ничего не жалеем.
Молчание. Адриан:
— Все живое на земле боится смерти, и только один человек в состоянии сознательно победить в себе этот страх. И торжественно, как клятву, утверждает: перешагнув через страх смерти, идейный человек становится бессмертным, и в этом его высшая и вечная награда! Смертных на земле миллиарды, и они уходят без следа, для них опасности и тяготы жизни — это проклятье. А для нас они — радость, гордость и торжество!
Вновь помолчав, он заканчивает свою мысль:
— Борьба — это пир бессмертных!
Степан серьезно и значительно:
— Да, пир. Но не потому, что мы готовы жертвовать собой. Храбрых людей немало и среди наших врагов. Ваше бессмертие, Адриан, в освобождении Германии, наше — в построении социализма на земле. Вы и мы останемся навечно в делах рук своих, потому что бессмертно само наше дело! Именно оно и ведет нас в бессмертие!